Good night

Лента липкая и неприятная, а ещё она жжёт губы, которые, по сути, теперь принадлежат психу. Он наблюдает за лихорадочно бегущими по собственному лицу глазами, нависает сверху. Мунджо медлит, не снимая мешающей изоленты целует прямо так, прикасаясь губами к гладкой зеленой поверхности. Там, под слоем скотча он чувствует пухлые губы милашки, жмётся к ним сильнее. Играет сам с собой, толкаясь языком в преграду между ними. Пальцы сжимают пряди сильнее, когда Чону возмущенно мычит, пытаясь отдалится. Психу это не нравится, Мунджо скалится, обнажая зубы, кусает, с силой сжимая волосы. Получается так себе, но маленькую дырочку прокусывает, обнажая участок желанных губ. Лижет, задевая липкую кожу, толкается языком, разрывая небольшую часть ленты, мычит. Чону с ума сходит — ещё чуть-чуть и его вырвет прямо на месте. Он точно не ожидал, что псих будет мучить его так. Уж лучше бы он оторвал ему палец, то будет намного лучше мерзких манипуляций с его ртом. Мальчик дёргается, сжимает пальцы, царапая подлокотник стула. Дантист отклоняется. Перед глазами маленький Чону, такой жалкий и беззащитный. Теперь, Мунджо может делать с ним всё, что только душе его будет угодно. Он может, наконец, применить кровать по назначению. Прикасается холодными пальцами к коже лица, поддевает ногтем край скотча. — Прекрасен. С силой дёргает ленту в сторону, наслаждаясь громким вскриком милашки. На верхней губе мальчика Мунджо замечает кровавый след, вмиг налившийся кровью. Капля поползла по подбородку, скатываясь по шее. Вторую псих ловит сам, поддевая ногтем, счищая. С секунду разглядывает яркую каплю, окрашивающую длинный ноготь, облизывает, в блаженстве прикрывая глаза. Кровь лапули. Ни один наркотик в мире не сравнится со сладкой кровью милашки, чьё сердце бьётся как никогда быстро. Мунджо слышит его удары отчётливо, будто сердце малыша — его. Ловит удовольствие с зародившейся мысли, перебирая пальцами рукоятку ножа. Взглядом дантист следит за языком милашки, что усердно пытается вылизать рану, обильно кровоточащую. Чону перестал дышать. Ублюдок, выглядывая на него из-под длиной чёлки улыбается, и мальчик замечает в его руках кухонный нож, принадлежавший очевидно, Боксун. Маньяк присаживается на корточки, смотря в бледное лицо напротив. Малыш боится. Мунджо чувствует это. Он может уловить едва ощутимый запах животного страха, что так и сочится тонким ароматом от обездвиженного тела малыша. Следит взглядом за сладкими, пухлыми губами, любуется кровью. — Смотри, — подносит к бледному лицу острие ножа, лезвие переливается тусклым блеском под светом яркой луны. Крутит им в разные стороны, разглядывая с различных ракурсов. — я уверен, ты будешь хорошим мальчиком, и он нам не понадобится, — улыбается, замечая непонимание в лице младшего. Тихое наслаждение разливается по телу от одной лишь мысли, что милашка, сидящий перед ним и связанный по рукам и ногам, теперь принадлежит ему. Улыбка становится шире и, сузив тёмные глаза, псих едва касается свободными пальцами кожи чужой щеки, мажет, убирая нож в сторону. Чону, затаив дыхание, оживляется, цепляясь глазами за спасительный нож, что лежит в нескольких от него шагах. Пожирает взглядом тонкое лезвие, представляя на нем тёмную кровь ублюдка. Он уже слышит это сбитое дыхание и тихий стон боли, тонущий в луже крови. Нервная улыбка трогает лицо Чону, оголяя зубы. Он едва шевелит рукой, чувствуя как верёвки невольно отпускают тонкие запястья, сползая. Победно улыбается, совершенно не обращая внимания на ублюдка, наблюдавшего эту странную картину. Мужчина, поднимаясь, наблюдает за взглядом мальчика. Наивный. Из размышлений милашку вырывает копошение за спиной, в замкнутом пространстве ощущаемое особенно четко. Тонкие пальцы дантиста обвивают шею, несильно сжимая. Чону тут же напрягается, стискивая зубы. Ладонью Мунджо проводит по потному подбородку, прислоняется ближе. Чону смотрит на нож. — Такой красивый. — его бархатный голос громким шепотом разносится по комнате, отлетает от стен. Холодные, безжизненные губы едва касаются уха, опаляя дыханием. Нож. Он так близко, но так далеко! Пара шагов для Чону не досягаемы, добраться до орудия почти невозможно. Надежда. Она теплится где-то в глубине, позволяя дышать. А вот псих не позволит. Милашка чувствует холодные губы где-то под ухом. Поцелуи сухие и резкие, появляются, исчезают. Рука на подбородке перемещается на губы, пальцы проводят с усилием. Кожа проминается под тяжестью, приоткрывая зубы. Длинный ноготь скребет нижние, доставляя удовольствие психу. Мокрыми поцелуями спускается к шее, кусая загривок. Волна мурашек пронизает тело Чону. Колкие иголки впиваются в желудок, сжимается горло. Холодные губы психа раскаляются до предела, прожигая нежную мальчишескую кожу. Милашка сжимает с силой пальцы, напрягает руку. Веревка съезжает, оголяя запястье. Еще немного! Нож лежит. Рука свободна. Длинные пальцы надавливают на пухлые губы. Действуй! Мунджо ругается, вскидывая к лицу окровавленные пальцы. Чону хватит пары секунд. С силой дернув ноющие запястья, освободившись, падает со стула. Он ползёт, впиваясь пальцами в грязный бетонный пол. Гул в ушах и громко стучащее сердце разрывают ушные перепонки. Чону едва дышит. Сердце мучительно ноет, когда он хватает дрожащими пальцами нож. Ничего не слышит и не чувствует. Соприкосновение лба с бетоном отдается тяжестью во всем теле, обездвиживая. Волосы слипаются от темной крови, стекающей со лба. Холодные пальцы психа прижимают милашку к полу, сжимая на затылке волосы. Тяжесть его тела жмёт к полу сильнее, вынуждая упираться руками в бетон. Нож разрезает ладонь. В пересохшем горле совсем нет места вырывающемуся крику, лишь тихий хрип доносится до чутких ушей Мунджо. Так даже лучше. Он прижимается плоской грудью к мокрой спине, отпускает руку. — Кажется, я предупреждал тебя. — тянется к поврежденной руке, вынимая окровавленный нож, на котором планировалась его кровь вместо другой. Она капает с него неохотно, делится лишь парой капель, что расползаются по чистой ладони. — Я не хочу портить тебя, Чону, — свободной рукой прижимает сильнее к полу, надавливая на острую лопатку. — но ты сам вынуждаешь меня. — Пару раз скользнув ладонью по спине, он неспешно встает с Чону, отряхиваясь. Не будет же Мунджо отказываться от удовольствия лишь из-за плохого поведения младшего. Он бы взял Чону прямо на полу, однако сам того не желает. Не удобно. Наблюдает за жалкими попытками Чону встать, стирая пальцами яркую кровь. Мальчик тихо хрипит, кое-как усаживаясь на побитых коленях. — Неплохо, — ухмылка на красивом лице является самой ненавистной для парня. — Сам до кровати дойдёшь или мне помочь? Смотрит сверху вниз, подмечая про себя силу духа младшего. Таких как он ещё поискать. Улыбается. Мунджо нашел. Чону открывает рот, выпуская скопившиеся слюни, что стекают с губ по подбородку. Завораживающе. Ублюдок смотрит, наслаждается. Грязной рукой мальчик тянется к лицу, размазывая грязь по смуглой коже. Глаз от Мунджо не отрывает, прямо в душу смотрит. — Я… — слова даются ему с трудом, кажется, он снова хочет отдохнуть, а стекающая по шее вязкая жидкость лишь усыпляет. –… убью тебя. — Возможно. Мунджо аккуратно тянет милашку за руку, окровавленную и грязную. Прижимает к себе исхудавшее тело. Обвивает талию руками, сжимая чуть выше ягодиц. В голове Чону туман. Голова пуста, как и он сам. Остатки сознания снова покидают его, пропуская новый наркотик. Глаза смыкаются, а дыхание замедляется. Проходит секунда, а кажется что вечность. Руки Мунджо оглаживают кожу под футболкой, скребя ногтями. Тяжелые веки прикрываются. Тишина. Лишь спокойное дыхание психа слышится около шеи, чувствуется потоком у горла. Когда холодные губы Мунджо обхватывают кожу на шее, Чону кажется, снова приходит в себя, всего на секунду. Пытается вырваться, лениво, не соображая, ударить, упасть, сделать хоть что-то, лишь бы избежать близости с ублюдком. Мунджо не отпускает, он сильнее смыкает губы, сдавливает руками ягодицы, вжимая парня в себя. Наваждение прошло. Чону снова уносит. Милашка тихо поскуливает, обмякая. Тяжело дышит, прислоняясь лбом к острому чужому плечу. Слышит, как медленно, но верно бьётся чёрное сердце психа. Оно бьётся. Едва голова касается подушки, а тело сладко тонет в тонких простынях, что по бокам сжимает псих, милашка дышит. Слеза стекает по щеке, тонет в белой ткани, как в снегу. Как хорошо, что это лишь сон. Ведь так?