Договор по обоюдному согласию

***

Мне было трудно сопоставить тот факт, насколько всё далеко зашло между нами. Где была та грань, которую мы минули и не заметили? Я не знаю, когда именно всё пошло наперекосяк в наших отношениях с Гоустом. Хотя, как таковых отношений и не было вовсе – просто секс. Без обязательств. Без привязанностей. Без любви и желанием вкрай насладиться этим дрожащим моментом. Вовсе нет – иметь отношения с лейтенантом Райли – равносильно добровольно пустить себе пулю в висок. Быстро, эффективно и почти не больно. С ним всегда можно было только так, большего ждать совсем не приходилось. Это же Гоуст. Он и «любовь» - две неравносильные прямые, что никогда не пересекутся друг с другом, потому что изредка (и очевидно) проявляющаяся часть его чувств, даже с малым скрытым намёком на обычную человеческую привязанность или симпатию в итоге всегда насильно удалялись из его сознания словно раковая опухоль. Вступать в романтические отношения, когда ты военный – хуже, чем иметь пулю застрявшую в твоей кости и гноившуюся там, заставляя испытывать тебя всеми фибрами тела мучительно адские боли. Мы не знали, когда именно придёт наш час, когда последний шум выстрела или взрыва затихнет в наших ушах, а крик потонет в чужой глотке. Когда в глазах всё поплывёт и всё, что ты увидишь – глубокую пустотную бездну, похожую на затянувшийся кошмар. Прежде всего мы были солдатами, я была солдатом - не женщиной - что хотелось ласки и тепла, утонуть в мужских объятиях, убаюкиваясь в них словно малое дитё. Мои условия оставались всегда иными, а такие подарки судьбы доставались только обычным гражданским, но не нам - военным. Я состою в ОТГ-141 уже почти второй год, и как странно со временем замечать, что люди, с которыми ты уже длительное время вместе работаешь, становятся неотъемлемой частью тебя самой: дорогим, ценным, таким привыкшем и родным, словно ты знал их столетиями. Мне было не привыкать к разъездам, к смене команды, к переездам в другую страну или к новым знакомствам. Это часть моей работы, это часть моей жизни, эта та часть меня, которую готовили к этому столько, сколько я себя помню. Но с этими ребятами… было всё иначе. ОТГ-141 вызвало в моём мозгу наркотическое привыкание и зависимость от этих парней – я чувствовала себя комфортно с ними и на какой-то короткий промежуток времени даже дала себе наивный вывод, что наконец-то нахожусь на том месте, где мне как-никак, но хорошо: рядом с ними. Для солдата было ужасно признавать чувство привязанности к своим товарищам, не говоря уже о каких-то более глубоких чувств. Такая привилегия доставалась лишь «зелёненьким» новобранцам, что пока ещё не зачерпнули ртом всю горестную долю потерь, криков, разбитых сердец, крови и боли. Но настаёт период, когда через это должен пройти каждый. Иначе ты не сможешь стать полноценным хладнокровным солдатом, преданным борцом, что положит собственную жизнь за свою страну. Разница была лишь только в том, кто насколько выдерживал это необъяснимое чувство тяжёлого груза на плечах и был готов шагать дальше, подбирая по пути новый груз, пока в один момент не свалишься камнем вниз под выстрелом чужой винтовки. Не сломаться самому, а сломать своего врага. Пожизненное военное кредо, которое позволяет тебе держаться в строю и не упасть лицом в грязь. Ибо как говорил сам Прайс: «Когда на твою голову падают камни, рано или поздно тебе придётся её поднять, иначе она отвалится». Что ж, капитан, я безумно признательна Вам за этот совет, что ходит за мной по пятам и по сей день заставляет не унывать, даже тогда, когда всё настолько дерьмово, что мою голову сейчас всячески угрожают отрубить какие-то паразиты. Вот только в буквальном смысле. Мне плеснули в лицо ледяной водой из таза так, что я вернулась в реальность и вновь вспомнила, что сейчас нахожусь в плену, так как вся наша операция пошла по одному месту. Ну как по одному месту – скорее уж по одному месту у меня, ибо нужная нам цель была-таки схвачена, а я стала малым проёбом нашей команды, которую окружили как блоху со всех сторон. Опять-таки в свою защиту я имею полное право заявить, что моя недальновидность, а также отсутствующий непрофессионализм в этом задании был совершён единогласно по вине одного человека, из-за которого сейчас сижу на жёстком холодном стуле я. Не он. А я. Отмазка уже придумана. Так и запишу в отчёте. Или на гробовой плите. Как повезёт, если меня только не прихлопнут как надоедливую муху. Я сплюнула воду, перемешавшуюся с кровью на пол и размяла шею, пока всё тело, сидевшее на стуле посреди лачужной комнаты, отдавало нестерпимой болью. Руки были туго затянуты верёвкой за спинкой стула, и я сильно дёрнула ими в слепой надежде хотя бы ослабить узел, но только сильнее растёрла свои раскрасневшиеся запястья. Кто-то из мерзких рож подошёл ко мне и схватился за мои растрепавшиеся на затылке волосы и задрал голову так, чтобы я смотрела на него сквозь пелену удушающей ненависти. На моём лице отразилась непомерная злоба, которую становилось всё тяжелее контролировать. И я даже не могла сопоставить в своей голове точный вывод, кто больше всего мне сейчас ненавистен: Хер с кривыми зубами, что держал меня словно блохастую псину или лейтенант Райли… Сложно. Нужно ещё подумать. — Куда вы, животные, увезли нашего лидера?! — буквально зашипел он мне в лицо с отчётливым русским акцентом. — Молись, чтобы его расквашенный мозг вместе с вонючим трупом не пролетал где-то над словацко-украинской границей, распластавшись в Ужгороде, в качестве хорошего удобрения, — паскудно улыбнулась я, когда скулу сводило от недавнего удара. Видимо, я напрашивалась на второй. — Знаешь, в Украине земля весьма плодородная для таки… Это был откровенный блеф, я тянула время, не зная для чего. Где-то в глубине души я умоляла, чтобы за мной пришли и вытащили из этой дыры. Я говорила откровенный бред, как самоотверженная смертница, словно меня ничего в этой жизни не пугало. Но я боялась, боялась неизвестности, боялась, что случится что-то необратимое. Я ждала, а чего – не знаю. Но кулаком по лицу всё же получила, да так, что ножки моего стула отъехали, гадко заскрипев. Кроме моего тихого скулежа и запрокинутой головы, что теперь смотрела на кружившую над головой грязную лампочку, ничего больше не соображалось. Мне захотелось отвлечься, хоть на секунду. Я утопала в саднящих мыслях, желая докопаться до самой сути и понимания того, почему лейтенант поступил так со мной. Почему вышвырнул, когда у нас был этот чёртов договор. Неужели я действительно в нём так нуждалась, что просто потеряла чувство стойкости и опоры. Раз так и есть, тогда и ему стоит признать свою слабость. Слабость в том, что подпустил меня к себе слишком близко. Груз вины висел не только на моих плечах. И как бы не хотелось себе признаваться у нас с Гоустом не всегда всё было так плохо: прежде всего мы были товарищами – командой. Я знала, что всегда могу положиться на него, доверить свою жизнь и подставить плечо, в случае неизбежного и если так будет нужно. В свою очередь я надеялась, что лейтенант думал обо мне также. Возможно я ошибаюсь, и он никогда не воспринимал меня всерьёз, хоть и должен был – мой ранг был не настолько низок, чтобы относиться ко мне как к обычному рядовому. Прям сейчас могу вспомнить тот вечер, когда мы решились на этот шаг, как ухнуло моё сердце в грудине, не веря себе и ему, что он предложит такое. Было тогда в тот момент что-то пугающее. И кричащая во весь голос совесть горлопанила, велела бежать, сохранить своё достоинство, вежливо отказаться и уйти к ребятам дальше праздновать успешное завершение нашей операции. Но я этого не сделала, и впоследствии этого старалась не жалеть, хоть и с каждым разом это давалось всё труднее. Та миссия выдалась полным сумасшествием для каждого из нас. Мы были буквально не готовы к такой атаке, наши группы разделились, половина солдат была тяжело ранена или же жестоко убита в бою. Наши жизни буквально висели на волоске, и именно поэтому я вела себя так, будто прощалась с нею. Так исторически сложилось (чуть позже, в последствии всего произошедшего со мной, я стала говорить, что это так судьба надо мной посмеялась), что мне выпала участь оказаться загнанной в тупиковых окопах вместе с Гоустом. Я не возражала, да и он тоже: несмотря на то, что лучшим дуо первого плана всегда выступали Соуп и Гоуст, я являлась также хорошим заменителем и создавала весьма недурной дуэт вместе с лейтенантом. Помню, как липкий пот стекал по моей коже, словно гадким языком проникал в грудь, высасывая остатки самообладания со своими эмоциями. Нам тогда хорошо досталось: за Саймона вспомнить не смогу, но в моём случае – свинцовая пуля, попавшая прямёхонько мне в бедренную кость и два глубоких пореза в районе поясницы. Как итог: вонючие мази, снятие швов и отзывающаяся ноющая боль во время непогоды в районе бедра. Гоуст отстреливался как мог, прячась со мной в какой-то яме, а я могла только в полном бреду от боли завывать, что так и не удосужилась почувствовать всю ту радость жизни и ощутить себя поистине живой. Лейтенант тогда только горько вздохнул, отбросив автомат, у которого уже кончились патроны и устало присел на сырую землю, пачкая в крови и грязи свои штаны. Он смотрел сквозь меня и в его глазах я чётко видела, что нам было уже не спастись – мы или погибнем от выстрелов, или в наше недо-укрытие кинут осколочную гранату - поэтому в неконтролируемой истерике вперемешку с истеричным хохотом я говорила, говорила так, как никогда в своей жизни думала не смогу. Выложила всю подноготную своих чувств, эмоций и страхов, чтобы не о чем было больше жалеть. На войне не было место жалости и состраданию, но на тот момент я просто хотела эгоистично отбросить все эти правила. Как оказалось, моя исповедь было напрасной – помощь прилетела из ниоткуда сразу после того, как я высказала ему всё, чего хотела, думала и о чём желала. Спустя определённого количества времени, когда договор между нами был уже заключен я рассуждала о том, смогла ли бы я кому-нибудь тогда, в тех самых зловещих окопах, слёзно выговорится тому, кто не был бы Гоустом, а кто-нибудь другой. К примеру, Соуп или Газ. Или же Прайс. Ответ затонул в моей памяти, и я не стала нырять за ним. Почему? Дело уже сделано, обратное не воротишь. После того случая прошло несколько недель, я всё ещё чуть похрамывала, но тренировки старалась выполнять – хотя бы для того, чтобы не терять форму. На базе было тихо, по крайней мере с той стороны, где мы были с лейтенантом – другая наоборот: кипела жизнью, весельем, мужским хохотом и выпивкой. Несмотря на его постоянную скрытость и нежеланием выделяться из толпы, нашла я его весьма быстро, по крайней мере потому, что сидел он на моём любимом месте: на крыльце, где тихо и безлюдно, и можно было любоваться открытым небом со звёздами. В такие моменты мне хотелось просто стоять и наблюдать за ним, его фигура выглядела расслабленной, руки лежали на коленях, а спина была чуть сгорблена. Он не смотрел на меня, но я знала, что он почувствовал моё присутствие. Его маска была чуть приподнята, еле открывая кончик его прямого носа, а между губ была зажата не зажжённая сигарета. Я тихонько сглотнула, почему-то почувствовав, что вторглась во что-то личное, увидела то, что не должна была, но Гоуст на это никак не отреагировал, как и на то, когда я села позади него, облокотившись своей спиной на его. Теперь он может спокойно приподнять маску, чтобы покурить, при всём своём желании я бы ничего не смогла увидеть. — Скажи что у тебя есть зажигалка, — послышался твёрдый немного хрипловатый тон, что прошёлся вибрациями по его спине и по инерции перешёл на мою, заставив меня чуть вздрогнуть и покрыться мурашками. Я чуть прикрыла глаза, улыбнувшись краешком губ, одной рукой шаркнула в карман штанов и достала желаемую вещицу для моего лейтенанта. Я чуть покрутила ею в воздухе и лукавым тоном заявила: — Дам, если поделишься сигаретой. Гоуст хмыкнул, почти мгновенно после моей просьбы протягивая сигарету. Я радостно улыбнулась, словно получила вкусный леденец на палочке. Поджигая краешек, я приятно затянулась, секунду подержала едкий дым в лёгких, а после протяжно выдохнула, приятно заурчав, словно кошка. Ту же махинацию проделал и лейтенант, возвращая мне обратно мою зажигалку. Мы оба молчали, просто наслаждаясь компанией друг друга. Только я, он, прохладный воздух с яркими звездами и витающий над нашими головами сигаретный дым. Кончики пальцев покалывали от кусающей прохлады, но меня это не волновало. Помнилось мне, что этот момент тянулся почти вечность до того, пока Райли не произнёс слова, которые в итоге и погубили меня как солдата, как военного и как младшего лейтенанта: — Хочешь расслабиться? Сначала я не поняла, что он имел ввиду, но после нескольких секунд раздумий меня словно кипятком ошпарило. После того случая до меня-таки дошло, что все эти предыдущие недели после нашей совместной вылазки он просто готовился, настраивался, собирался с мыслями – взвешивал все «за» и «против», думал, а надо ли ему это или нет. Рука, что держала сигарету задрожала, а всё тело напряглось. В ушах послышался звон. Мне было странно слышать такое от человека, у которого прям на лбу было написано слово «субординация». Я сглотнула, почувствовав, как в горле резко стало сухо. — Расслабиться? Я ощущала себя глупым попугайчиком, что сидел в клетке на жёрдочке и бездумно качал своей головушкой. В тот момент я была благодарна ночи и тому, что сидела спиной к Гоусту, ведь он не видел, как противно к моим щекам моментально хлынула кровь, а вместо холода вдруг из ниоткуда появился жар. — Там, на задании, ты жаловалась на то как бестолкова и бессмысленна твоя жизнь. Что тебе так и не удалось в край насладиться ею. Что тебе нечего терять, и чтобы ты хотела прожить её иначе. Не уверен, что это прям-таки изменит твою жизнь, но я предлагаю договор по обоюдному согласию, который даст нам обоим неплохую разрядку. Помню первое, что мне хотелось немедленно сделать после такого сухого и официального заявления это встать, дать ему звонкую пощёчину и уйти поскорее оттуда, чтобы не видеть и не слышать его больше. В груди нарастало чувство отвращения, словно мои чувства взмыли в воздух, а затем резко зарыли в яму. «Я предлагаю договор по обоюдному согласию». «Договор по обоюдному согласию» ему, видите ли, захотелось. Мерзавец. Я внутренне поёжилась, а затем прокашлялась, опустив голову. В какой-то момент мне стало дико смешно с этой ситуации, словно мне минутой ранее не предлагали заняться сексом. И не просто с кем-то, а с лейтенантом – моим лейтенантом. Ситуация принимала новые обороты. Однако мысли в голове начинали проясняться, мне было несложно сопоставить тот факт, что Гоуст не часто разбрасывается такими предложениями. Возможно, вообще никогда, до этого случая. Это особый случай. Я – особый случай. Предложив мне кто-нибудь такое другой, он бы уже летел высоко и далеко, покрывшимся с головы до ног отборным матом, но только не он. Только не с лейтенантом Райли. Он был другим, совсем другим фруктом и из его уст это предложение звучало совсем иначе. Мне стало не по себе, и я засуетилась. Захотелось почему-то нарушить эту интимность и развернуться к нему, заглянуть в его лицо, почувствовать на себе этот взгляд холодных глаз, прочесть хоть какие-нибудь эмоции и понять, а правильно ли я поступаю? Мне не удавалось видеть его истинное лицо, но буквально каждая женщина-солдат или новобранка лелеяла о Саймоне Райли как о чём-то святом и в то же время греховном. Часть из моих знакомых выедали мне мозг и высасывали ушные раковины своим любознанием и желанием узнать, кто же такой на самом деле этот Саймон «Гоуст» Райли. Мне приходилось лишь отмахиваться от них, говоря только «строго засекречено», но по правде говоря я и сама понятие не имела, кто такой Гоуст. Он всегда держал всех на открытой дистанции, никогда к себе никого близко не подпускал, разве что его ледяное сердце смог ненадолго растапливать МакТавиш и это их дружеское «давайрасскажемдругдругубаянскиешуткичтобывсеахуели». Гоуст всегда был и останется для меня загадкой, но его предложение не было чем-то из ряда обыденностей. Мне хотелось отказаться, прояснить тот момент, что я солдат, а он мой лейтенант. Я не дешёвка, меня учили чести, соблюдать кодекс и оставаться всегда сильной. Не жаловаться и безотказно выполнять свою работу. Да вот только что я в итоге за неё получила? Ноющие и уродские шрамы, мигрень, запечатанную вагину и вечно настороженное подозрение ко всем незнакомцам, что просто проходят мимо меня по своим повседневным делам. Паранойя собственной персоной, дорогие мои. Военная служба никак иначе, как поимела меня, потрепала, измотала, почти уничтожила и бросила медленно умирать, ожидая, когда меня заменят другие. Возможно мне хотелось почувствовать что-то ещё, кроме постоянной боли и пальбы. Поэтому я согласилась. — Звучит неплохо. Гоуст никак на это не отреагировал, ни радости, ни грусти, ни злости, лишь в итоге продекламировал мне условие, которое я всё время повторяла себе как мантру, как ещё одно правило военного кодекса, который я помнила наизусть. «Не дать нашим отношениям зайти куда-то дальше обычного секса». Тогда мы договорились встретиться к полуночи в его комнате, а в моей голове внезапно проснулся животный страх того, что я вообще делаю. В своём ли я уме? Я собиралась пойти в комнату и переспать со своим лейтенантом! Со своим товарищем, с человеком, которому отдала бы своё тело на поле битвы как живой щит, а не которому отдалась бы в постели. До отбоя оставался ровно час и ничто не было так мучительно, как этот час и то, что ждало меня после него. Я расхаживала по своей комнате туда-сюда, от угла в угол, пока ботинки громко стучали по бетонному полу, разбивая об них последние нотки здравости. Несколько раз переодевалась в чистую одежду и после решила остановиться на белой рубашке и штанах. Пыталась себя чем-то занять, почитать, распределить свой завтрашний график, просто посидеть – всё тщетно. Меня охватила такая паника, что я была готова в любой момент броситься к нему в комнату и заявить, что всё это было глупой ошибкой. Но вопреки всему я мутно вспомнила как сидела, почти лежала, на холодной, сырой земле, вся в грязи и в крови, а в глазах мелькали слезливые блёстки и полное разочарование в себе и в своей жизни, что мне так и не удалось стать тем человеком, каким бы я хотела быть. Я делала всё ради защиты своей родины, ради обычного сна мирских граждан и взамен не получила ничего! В конечном итоге мой голос тоже имел на право выбора и именно в тот момент я хотела почувствовать себя не солдатом, не расходным материалом, кто может завтра бесславно погибнуть в бою, а обычной женщиной. Пока все могли пить, веселиться, наслаждаться жизнью, иметь семью, рожать детей, я должна была ловить своим телом пули и разгребать всю грязь, не боясь при этом наступить на мину, что разнесет меня на кусочки, оставляя лишь после себя мокрое кровавое пятно. Мне хотелось хотя бы на эту ночь почувствовать себя обычным человеком и забыться. Мой эгоизм подпитывал меня на это, но в нашем случае, как и с нашей работой эгоизм – дело привычное. Он присущ всем нам, иначе это чувство страданий и угрызений совести полностью бы нас съело, оставляя лишь кости, как мягкий намёк на то, что мы всё же когда-то существовали на этой проклятой земле. Эти мысли немного, но всё же успокоили меня. Шумно выдохнув, я посмотрела на часы, тяжело сглотнула, понимая – пора. Украдкой глянув на себя в зеркало, схватилась за дверную ручку, выскальзывая из своей комнаты. Мне хотелось надеяться, что в это время все спят и никто меня не увидит. Каждый мой тяжёлый шаг отдавался в моей голове словно приговор, которого невозможно было избежать. Чем ближе я приближалась к комнате Гоуста, тем больше ускользал от меня шанс остановиться и убежать обратно в свою комнату. Мои шаги замедлялись всё больше и больше, а когда в глазах замельтешила его дверь, я вовсе замерла. Мысли совсем рассыпались в прах, пока глаза сканирующее изучали дверь, замечая на ней пару старых царапин. Кулак так и замер напротив двери, боясь постучать. Я тихонько сглотнула, хоть и показалось словно этот звук распространился на весь коридор. Как будто в подтверждении моих мыслей дверь напротив меня со скрипом отворилась. Я инстинктивно дёрнулась, а глаза наполнил ужас. На пороге появился человек, которого я и желала и боялась увидеть разом. Думала, что всё, что происходило со мной сейчас – не более, чем просто сон. Но вот он стоит, прямо, уверенно, в отличии от сгорбленной меня. Его глаза сканирующее смотрят и мне хочется просто провалиться. — Слишком громко дышишь, — пояснил он. Я качнула головой, а затем на ватных ногах прошла в комнату. Звук закрывшейся двери и клацнувшего замка за моей спиной заставил меня запаниковать и хаотично искать выходы отступления. Гоуст прошёл к своему столу скрестив руки. Только сейчас я увидела, что на нём была только обычная балаклава, чёрная футболка, из которых виднелись крепкие напряжённые мускулы и штаны. Увидев мою нервозность, он тихонько хмыкнул. — Чай будешь? — указал рукой на стол, откуда исходил дымящийся пар из двух чашек. Подготовился-таки. Не дурно, лейтенант, и очень по-британски. Такая мысль заставила меня криво улыбнуться и ответить согласием: — Буду. Пока я сидела на его кровати, рассматривая комнату, Гоуст не произнёс ни единого слова. Малый глоток чая заставил почувствовать меня более живой и сделать вывод, что его комната выглядит уж очень опрятной и сдержанной. Всё в строгом порядке, даже лишнего мусора на столе нет. Прайсу бы у него поучится. Не думала, что Гоуст окажется весьма опрятным мужчиной. Я посмотрела на него, сканируя глазами, что к своей чашке он так и не притронулся. Весь его вид казался меланхоличным, а глаза лениво смотрели в какую-то точку. Он выглядел вполне себе расслабленным, будто это обыденное для него дело, вот только всю его неприступность выдавала тяжело вздымающаяся грудь. Короткие, но быстрые вдохи и выдохи, которые завершались возвышающейся грудной клеткой и мягким позвякиванием жетонов, что висели на его шее. Сложно было понять: это такая же нервозность как у меня или плохо скрываемое возбуждение, но для меня это стал переключившийся тумблер в голове, что сказал мне: «Действуй! Ведь ты сама согласилась на это». Я оттянула от себя чашку, что всё это время служила мне спасательным кругом и громко отставила её на стол, быть может, чуть громче, чем следовало бы, раз лейтенант странно вздрогнул при шуме и покосился на меня. Всё моё тело было натянуто как одна сплошная струна, готовая в любой момент порваться. Поднявшись с кровати, медленной походкой подошла к нему, заглядывая в его тёмные, глубокие глаза, в которых, казалось, вмещалось всё. Вся Вселенная. Что-что, но его глаза были невероятно красивы. Гоуст оттолкнулся от стола и встал напротив меня. Я никогда не славилась низким ростом, но находясь возле этого человека ты автоматически ощущал себя лилипутом. Моя голова едва доходила до его груди, отчего ощущение уверенности моментально пропадало. Словно прочитав мои мысли, он чуть наклонился ко мне так, чтобы наши с ним носы находились на одном уровне. Подобно забвению мои пальцы потянулись к его лицу, мягко касаясь кончиками шероховатой поверхности маски и потрескавшейся на ней краски. Я затаила дыхание. Его глаза внимательно следили за мной, пока пальцы не опустились вниз и не подцепили края ткани, что будоражащие подпрыгивала в такт его дыханию. Мне чертовски хотелось увидеть лицо самого Гоуста. Моё любопытство сыграло весомое значение, когда горящие интересом глаза столкнулись с тяжёлыми карими. Немая просьба дошла до него, и он едва заметно кивнул в знак согласия. Сгорая от нетерпения, мои пальцы потянули, удивительно легко снявшуюся, ткань верх, открывая вид на его лицо. Я могла точно тогда поклясться, что какой-то не скрытый восторг охватил меня и мои чувства. Я судорожно выдохнула. Он был чертовски хорош и почему-то таким, каким я его себе и представляла: прямой нос, аккуратные не слишком тонкие губы кругловатой формы, четкие скулы и мужественная челюсть с небольшой щетиной. Забавно и в то же время маняще выглядывали его светлые длиннющие ресницы из-под опущенных век комнатного мрака, когда цвет его волос казался более русый. Я вздрогнула, когда почувствовала, как к моему запястью дотронулись шершавые мужские пальцы и повели вверх по предплечью, заставляя меня глубоко втянуть носом воздух и покрыться мурашками. Его дыхание и свежий морозный гель вскружили мне голову, и я поняла, что уже никуда не хочу уходить. Лейтенант склонился ещё ближе, почти касаясь краешками губ моих. Так близко и в то же время так далеко. На моих губах ощущался жар, щёки пылали, мне казалось, что ещё немного и он просто набросится на меня, жадно впитывая всё, что я бы ему дала. Это мысль снесла мне голову напрочь. Я поддалась вперёд, сделала шаг в пропасть, желая быть пойманной им. Целовать Гоуста было чем-то новым и каким-то отдельно особым опытом для меня. Другая категория, в которую я не отнесу никаких больше других мужчин кроме него. Возможно это выглядело жадно, быстро, необдуманно, словно пытаясь в нём найти недостающий кислород. Было чертовски приятно чувствовать, как твои губы сминали грубые мужские, это забытая эйфория, в которой ты не можешь вдосталь насытиться. Ощущения только лишь его губ стало для меня чертовски мало, мне хотелось большего. Теперь я точно знала и понимала, чего хочу. Я не жалела ни о чём. И, кажется, Гоуст тоже так думал, раз уж его тело полностью расслабилось. С уверенностью в сердце можно было сказать, что возле меня сейчас находился вовсе не Гоуст, и так страстно целовал, что аж кончики моих пальцев начинали трястись – тоже не Гоуст, а обычный мужчина – Саймон Райли. Мужчина, которого так желало и молило моё тело. Я глухо охнула, когда горячие широкие ладони легли на мою талию, подтягивая моё тело ближе к его твёрдому. Руки обвились кольцом за его шею, тянув к себе ещё ближе – хотя куда было уже ближе. Его тело надвигалось на меня, заставляя делать неразборчивые шаги назад, пока ноги неожиданно не врезались в кровать, и я почти упала, но он подхватил меня. Быстрая помощь снятия и расшнурования ботинок, и вот их как не было. Я залезла на кровать с ногами, жадно притягивая Саймона к себе и завлекая в новый поцелуй. Его руки блуждали по моему телу, оставляя после себя жгучие ожоги, которые приносили мне адское наслаждение. Лейтенант долго не ждал. Он быстро стянул с себя эту мешающую футболку, звякнув жетонами на груди и отбросил в сторону. Я задохнулась. Каждый из нас привык иметь на службе рельефные тела и крепкие мускулы, в следствии тяжёлой физической подготовки, каждодневных тренировок или постоянных заданий, что вечно поддерживали тебя в тонусе. Для солдат это стало обыденностью, как само собой разумеющееся. Но в этот момент предел моего восхищённого упоения просто не заканчивался на Саймоне Райли. Он был чертовски прекрасен. Идеальный выточенный пресс с выделенными кубиками на торсе, плавно переходили в накаченную грудь и широкую спину, ширину которой подчеркивали крепкие руки с каменными мышцами. И даже каждый располагавшийся глубокий шрам на его теле добавлял ещё большую сексуальность и манящее желание к ним прикоснуться, провести руками, вцепиться и не отпускать. Саймон навис надо мной, словно ожидая от меня дальнейших действий, в то время как я уже ничего практически не соображала. Рука потянулась к его затылку притягивая к себе. Его руки безвольно пробирались под ткань хлопковой рубахи, заставляя меня шумно вздыхать. Ноги инстинктивно обвились вокруг мужских бёдер, прижимая его напряжённый пах к своей промежности. В эту минуту я буквально ненавидела свои штаны. Лейтенант зарычал мне в ухо, отчего мои ногти вцепились в его спину. Мои штаны были мгновенно отброшены в сторону, как и немного разошедшаяся по швам рубашка. Плевать, куплю новую. Когда моя обнаженная грудь буквально предстала во всей красе пред Саймоном, я впервые за всё наше с ним знакомство смогла увидеть это горящий дикий огонёк похоти в его глазах. То единственное и незаменимое возбуждение лейтенанта Райли, что подарила ему я, и меня это не могло не прельщать. Не как солдата, который находится по рангу чуть ниже его, а как женщины, которая собственным видом смогла распалить в мужчине страсть и неутолимое желание. Я задыхалась от любых движений и касаний – от беспорядочных поцелуев в губы, в шею, от сжимания в грубой руке мою грудь, от покусываний в плечо и щипаний за бедра. Саймон вовсе не был нежным – ни за что. Он был грубым, дерзким, напористым - таким, каким он был и на поле сражений. Это часть его, она всегда будет с ним и мне она определённо нравилась. Мы были мазохистами, боль следовала за нами по пятам, преследовала, мучала и не успевали мы обернуться как она уже становилась частью нас. Это было неизбежно. В нашем случае всё привычно решать через боль, крики, слёзы, душевные и физические страдания, ведь только так мы могли ощущать себя всё ещё живыми. Только так. Он принялся за снятие своих штанов, а после не церемонившись, раздвинул мои ноги, ещё больше навалился на меня, словно не давая мне и шанса на побег, но последнее чего мне сейчас действительно хотелось, так это уйти. Саймон сильнее придавил меня к жесткому матрасу своим телом, что теперь даже могла почувствовать его бешенное сердцебиение, что металось ходуном. Моё было ничуть не лучше. Затем меня пронзила резкая боль. Я глухо застонала, зажмурившись. Райли остановился, хоть и вошёл лишь наполовину. Он еле сдерживался, я видела, я чувствовала это, как он терял контроль над собой, как нотки самообладания постепенно покидали его, оставляя место животному инстинкту и разврату. Потянувшись к его губам, я несильно прикусила его нижнюю губу, давая знак, что хочу продолжение. И он продолжил. Входил медленно, до самого конца, а после не сдерживаясь, с предупреждением бросил свой многозначительный взгляд и начал набирать свою дикую скорость, от которой у меня заплясали в глазах звёзды. Я буквально задыхалась, когда его руки сжали мои бёдра и потянули к себе. Ничего больше не имело для меня значения, кроме нас вместе, кроме этой комнаты, кроме мёртвой тишины, что разрезалась моим тихим постаныванием и шумным дыханием Саймона. Его грубые толчки буквально выбивали из меня всё, и я требовала ещё. Это было что-то невероятное, что-то за пределами фантастики. Если бы мне кто-то сказал несколько дней назад, что сегодняшнюю ночь я буду проводить в покоях у лейтенанта Гоуста, я бы посмеялась этому человеку в лицо. И всё же судьба штука подлая и непредсказуемая, никогда не знаешь в какую сторону она тебя вдруг свернёт. Его темп всё больше набирал скорость, хоть я и думала, что дальше уж некуда. Мне не хотелось останавливаться, хотелось, чтобы это внеземное чувство длилось вечно. Но ведь ничто не вечно, так? Мы оба свалились уставшими в постель, с хриплыми стонами, что потонули в нашем поцелуе. В животе запульсировала тупая ноющая боль, а всё ещё заживающее бедро начинало покалывать. Моё сознание постепенно возвращалось на круги своя. Мне хотелось развернуться к нему, прижаться своим мокрым телом к его, чувствовать тепло и близость, вдыхать приятный аромат мужского тела, но я вовремя отдёрнула себя от этого, вспомнив, что между нами просто договор по обоюдному согласию, не более. Это напоминание заставило меня горько проглотить все ощущения и эмоции, и наслаждаться тем, что у меня есть сейчас. Как Гоуст и сказал – просто разрядка, которая нам обоим нужна. Нужна ли она мне? Мой ответ – определённо, да. Только с ней я почувствовала себя живой и, может, даже нужной. Но был ли это просто договор по обоюдному согласию? Я не знаю. И я была уверена в том, что Саймон не раз задавал себе тот же вопрос.