Договор по обоюдному согласию

***

Нас не подозревали, а мы никому не говорили. Мы не давали повода и договаривались встречаться по ночам – тогда, когда все уже отдавали предпочтение сну. Это стало для нас чем-то особенным – что-то вроде ритуала: личного, интимного, который не касался никого, кроме нас двоих. Чаще всего мы встречались у него в комнате, реже – у меня. Мои похождения к нему стали чем-то свыкшемся, будто мы об этом никогда не договаривались, словно это произошло, потому что у нас были чувства, а не потому что мы заключали договор. Но реальность была беспрекословной, она спускала меня обратно на грешную землю, с легкой пощёчиной напоминая мне мои обязанности. Я не могла сказать, что все эти месяцы, в которых я полностью отдавалась во владения лейтенанту Гоусту не пошли мне на пользу: я стала чувствовать себя более свежей и собранной, словно каждый раз после нашего с ним секса я сбрасывала тяжкий груз со своих плеч. Меня это не могло не радовать, ведь в этом и заключалась вся суть нашей с ним взаимовыгоды. Всё так, как и он говорил – простая разрядка. Мы оба получали то, что хотели. Грех было на что-то жаловаться. Даже в один из таких периодов мне сказали, что я стала выглядеть бодрее, вся светилась изнутри. Ох, знал бы Соуп каким образом я получаю эту «свежесть» и как мне иногда приходится сводить зубы вместе, чтобы ненароком не разбудить своими непристойными стонами всю базу. Да, таков был Гоуст. Он не сдерживался, брал то, что хотел и мне это чертовски нравилось. В нём всегда присутствовала эта необузданная черта владеть над всеми и вся, контролировать ситуацию, контролировать людей, быть первым и во всём превосходить других. Мне бы пришлось отрезать себе язык, если я не скажу, что эта черта характера говорила о его излишней самоуверенности и самолюбии. Знаю, в какой-то мере он делает это неосознанно, не замечает, но для нас – нашей команды – это никогда не было проблемой. Он никогда не кичился этим, и поэтому большая часть солдат боялась и уважала его. Это неизменная часть его личности, её невозможно было подкорректировать или как-то изменить. А вот иметь дело с его бесконечным упрямством – уже другое дело. С этим было посложнее. В более ранние годы моей службы, будучи ещё сержантом, меня часто ставили в отряд, которым командовал Гоуст. И сказать, что наши отношения задались с самого начала - всё равно, что услышать слова извинений от своего же лейтенанта. Скорее этим мы могли насмешить каждого второго солдата, кто видел, как мы «взаимодействовали» друг с другом. В мою сторону часто летела грубая раздражающая критика: нарушение дисциплины или субординации, неправильный тактический подход к заданию, перетягивание каната на себя или просто откровенное выпендрёжничество. Он гонял меня как мышь из угла в угол и никогда не щадил. Я была его чёткой мишенью, в которую он целился и всегда попадал, но мой взрывной характер просто не давал мне спокойно принять свою неправоту и уйти. Я огрызалась, ругалась и получала за это выговор. Разные степени тяжести, конечно, но я всегда их выполняла, не сразу, но выполняла. Со временем мы приучились ладить друг с другом и стать даже чем-то наподобие команды, хоть и холодок всё ещё сквозил между нами. Затем одна вылазка сменялась другой, постепенно я начинала расти вверх по карьерной лестнице, всё меньше нуждаясь в советах лейтенанта Райли. Он являлся авторитетом для всех, примером для подражания, а мне просто хотелось идти своей дорогой, не полагаясь ни на кого. Наверное, поэтому мне удалось заполучить в его глазах должное уважение ко мне. Неожиданный смех Кайла выдернул меня из мыслей. Всё это время я долго мешала пластмассовой ложкой странную похлёбку, задумчиво глядя в тарелку. Я странно дёрнулась и бегло осмотрела помещение, вспоминая где сейчас нахожусь. В столовой было достаточно шумно, где-то сзади слышался звонкий смех новобранцев, а мне хотелось каждый раз на них с фырканьем закатывать глаза. Ну да ладно. Зелёные ещё, пусть повеселятся. Над моим ухом раздался удивлённый голос Соупа, что до этого видимо что-то бурно и оживлённо обсуждавший с Газом. Эти парни никогда не вели себя спокойно рядом друг с другом. — Всё нормально? Я отложила ложку в сторону, зная, что больше не притронусь к этой еде и заглянула в голубые глаза мужчины. — Думаю о сегодняшнем возвращении ребят с задания. В какой-то степени — это действительно было правдой. Сегодня должен был вернуться Гоуст после двухнедельного задания вместе с Прайсом. В груди почему-то отозвалось ноющее беспокойство и мне не хотелось признавать, что большую часть нахождения на базе я думала о том, чтобы с лейтенантом всё было хорошо. Конечно я не позволяла своим чувствам полностью овладеть собой, но я переживала за него так, как бы переживал обычный товарищ, что просто работает с ним. — Я слышал, что они вернутся где-то к заходу, может, чуть раньше, — пожал плечами Кайл, с отвращением отправляя в рот комок слипшегося нечто. Соуп прыснул в кулак от такого зрелища. Я пожала плечами. — Посмотрим. В любом случае, я надеюсь, что все они целы. — Шутишь? Это же капитан и лейтенант! — задорно пихнул меня в плечо МакТавиш, едва не вытолкнув за пределы столика. Этому парню поучиться бы контролировать свои силы, и если уж не убьёт, то покалечить точно сможет. — С ними всё будет в порядке, твои переживания это… — дальше я ничего не смогла разобрать на слух в силу его грубого и выразительного шотландского акцента, который иногда заставлял уголок моих губ нервно подёргивать. Хотя, если говорить начистоту, у каждого из нас была своя позиция, занимающая должное место по уровню сложности в разговорности и понимания речи своих товарищей. Соуп всегда занимал первое место со своим шотландским акцентом. Этого парня было весьма трудно понять. Дальше по списку шёл Гоуст и его манкунианский диалект, который иногда заставлял смотреть на него глупыми глазами не только меня, но и всю нашу команду. Лучше всего его всегда понимали Прайс и МакТавиш – мы с Кайлом в этом слегка отставали. На третьем месте, как бы не хотелось признавать, была я. Я и мой скаузерский акцент. Я родилась в Ливерпуле, но никогда не придавала своему диалекту какого-то значения. Дальше позади меня плелись сержант Гэррик и капитан Прайс. Тихонько хмыкнув, я вышла из-за стола и украдкой глянула на парней, что теперь уже затевали какой-то спор. — Дайте мне знать, когда их вертолёт прибудет на место. — Ты куда? — моргнул Кайл, настойчиво отодвигая свою тарелку от Джона, что жадно косился на неё. — Пойду заполнять отчёты, а потом может развеюсь в спортзале. Бюрократскую мишуру никто не отменял, а соответствовать своему рангу означало также сидеть в четырёх стенах и заполнять ненавистные бумаги. — Удачи, — невесело ответили мне хором парни и снова вернулись к своей недавней дискуссии. Я тихо пошагала к себе в покои. Сидеть в комнате, горбиться над столом, шаркать своей ручкой, сортировать стопки бумаг и так всё по новой. Скука смертная и очень монотонная. Я незаинтересованно поглядывала на какие-то важные надписи пока мои мысли витали совсем в другом месте. Словно по чужому зову я развернулась на стуле и глянула на свою кровать. Моих губ коснулась лёгкая улыбка. Мне его сейчас не хватало. Стыдно было признать, как бы я хотела что бы он оказался сейчас здесь и в своей грубой манере взял меня. Об этом не говорят, но это действительно так. Но я никогда не вела себя как озабоченная недотраханная сука, у которой на уме одни пошлости – и дело было вовсе не в сексе – мне просто его не хватало. Со временем, когда мы вдосталь насытились друг другом, у нас с Гоустом начинало вырисовываться даже что-то наподобие разговоров. Я никогда не лезла к нему, не вешалась на шею, соблюдала ту дистанцию, которую он же и требовал от меня – я не сопротивлялась и была солидарна. Однако в дальнейшем мне удалось прощупать толстый загрубелый шар его кожи и потихоньку срезать концы – медленно, шаг за шагом мне удавалось разузнать о нём получше. Это случилось не сразу. Саймон вёл себя поначалу отчуждённо, ему казалось, что наше с ним общение вне постели, вне его стен было достаточным. Но по правде мало кто из команды мог долго говорить с Гоустом: он либо отсутствует, либо занимается бумажной волокитой, либо просто прячется в тени. Он нелюдим, но когда мы оставались наедине, я видела в нём другую сторону. Гоуст держал умеренную дистанцию, не позволял влезть в его голову, и не раскрывал свою душу. Но всегда на всё отвечал честно, не уходил от ответов, когда я спрашивала. Отвечал без эмоциональности и красивых слов, скорее даже односложно, но всё же честно. Мне было этого достаточно. Однажды мне даже подтвердили догадку о тяжёлом детстве, как и о тяжёлых отношениях с его отцом. Ему было противно говорить об этой части его минувшей жизни. Больше он не распинался об этой теме, а я не стала её продолжать. То, что он поделился таким незначительным маленьким фактом о себе уже что-то значило для меня. Глаза снова скользнули по документу, цепляясь за знакомые строчки имён. Погибшие солдаты. Рядовые, сержанты, мужчины и женщины… Некоторых из них я знала лично. В груди образовалась пустая воронка, что затягивала туда все погребённые лица, которые никогда не выплюнет обратно. Такова была наша реальность, наш злой умысел, наш жестокий мир. Мы отправляли на войну тех, кого любили, кого были готовы в любую секунду потерять. Всегда шли по струночке друг за другом, пока за каждыми спинами шагала Смерть, и кого она коснётся следующим – никто не знал. Перебирать отчёты больше не хотелось, как и в край моё испорченное настроение. Лучшим решением было пойти на тренировочную площадку и отвлечься там. Снаружи было свежее. Несмотря на то, что уже почти вечерело, день выдался крайне теплым. Нечасто перепадает такое везение в начале весны и особенно в выходной день. Я решила начать с малого, а именно навернуть пару кругов в лёгком темпе. С самого детства нас с младшей сестрой готовили к службе наша тётя. Она генерал-майор и слово «военный» должно было стать нашим пожизненным кредо, к которому нужно стремиться. Её грубость, решимость и всякий жёсткий подход к нашему будущему выточили тот самый стержень, что помогал выжить в суровых условиях среди пота, крови и стрельбы. И я всё чаще задумываюсь о том, как трудно быть истинно благодарным, то есть принести пользу тому, кто оказал нам некогда благодеяние. С одной стороны, она дала мне будущее, шанс показать себя и врасти вверх по карьерной лестнице. С другой – а нужно ли мне было вообще такое будущее? Хотела ли я ступить на тот же путь, что и мой родственник и продолжить армейское дело? Ответ очевиден, но я не хочу его признавать. В моей голове постоянно стоял звоночек, который напоминал мне оставаться послушной и прилежной племянницей, что всегда беспрекословно будет исполнять приказ. Я росла в суровых условиях, но не имела право жаловаться на своё воспитание и то, кем стала. В конечном итоге я получила то, что видимо заслуживала. Сестра - напротив - была полной противоположностью меня. Пока я принимала во внимание все свои косяки, критику, грубость и желание доказать свои успехи, она росла бунтаркой, не желающей что-либо кому-то доказывать, слушать, подчиняться и потакать любым прихотям нашей «любимой» тётушки. В отличии от меня она знала, чего хочет, а потому могла сказать нет. Ей удалось сломать оковы, которыми нас скрепила тётя, удалось сбежать, удалось начать ту жизнь, которую она хотела и заслуживала. Ей удалось – мне нет. И я старалась не думать об этом, а делать то, что умела лучше всего: убивать. Сейчас мне сложно было представить, как бы сложилась моя жизнь, не пойди я в армию. После пробежки я поприседала и постояла в планке, пока не прогнулась в пояснице. Я могла согласиться с Кайлом, что говорил мне что-то там про тренировки, которые стимулируют тебя и вырабатывают в голове какой-то определённый гормон удовольствия, помогавший чувствовать себя лучше. Я действительно начинала чувствовать себя лучше и таким образом разгружала свои свинцовую голову от непрошенных мыслей. Дальше я решила завершить своё занятие, просто повисев на турнике. Пассивный вис помогал мне снять напряжение со спины и нагрузку с позвоночника. Я чувствовала, как всё моё тело вытягивалось ещё на несколько сантиметров и входило в фазу спокойствия. Неплохая замена спа-салона, где делают массаж. Надо будет почаще находить время для этого занятия и уделять ему хоть каких-то несчастных десять минут. Я прикрыла глаза и засопела. — Решила устроить комфортную тренировку? — послышался знакомый голос. Он пробежался по моим рукам, въелся под кожу, пробивая свой путь до самого сердца. Мои глаза тут же распахнулись. Поразительно было думать сколько непрошенных чувств вызывает в моём сознании равнодушный грубоватый тон. Вернулся. Я отпустила турник и мигом развернулась к стоявшему позади меня Гоусту. Я попыталась сохранять деловой вид, но малые искринки радости всё же плескались в моих глазах. Гоуст выглядел усталым, но всё ещё стойко стоял. Интересно, что его больше вымотало: возвращение на базу или вся миссия целиком. Я по-армейски выпрямилась и твёрдо кивнула головой: — Лейтенант Гоуст. — Младший лейтенант Моралес, — в тон мне ответил таким же кивком Райли. Вне его комнаты мы всегда соблюдали официальные отношения, в конце концов, он всё ещё оставался для меня старшим лейтенантом. Наши договорные отношения за пределами комнаты никак не должны были повлиять на наши рабочие. — Давно прибыли? — поинтересовалась я. — Около часа назад, — хмыкнул он, а затем махнул мне рукой. — Идём. Мне нужно прийти в форму, будешь моим спарринг-партнёром. — Ты ведь только вернулся с задания, — скептично посмотрела я на него, но он проигнорировал меня и мой едкий тон. Я сглотнула, но всё же поплелась за ним. Несмотря на его усталость он выглядел достаточно устойчивым, всегда таким был. Его выносливость, сила, скорость делали его одним из лучших бойцов нашего отряда. Когда выдавалось хорошее время, он всегда пропадал на многие часы в зале или просто гонял бедных новобранцев по кругу. Быть его противником – означало оказаться трупом, что падёт от его рук. Быть спарринг-партнёром – означало полировать пол своим же лицом. Не хотела бы я оказаться его врагом. Гоуст был тем, кто пробивал себе путь всеми возможными способами и, если бы это означало, что ему надо очистить тропу от недоброжелателей и нырнуть в кровавую гущу по самое горло, он тут же не задумываясь сделал бы это. Такая сила пугала, но в то же время тянула меня к нему. Лейтенант был подобен метеору, что сметал всё на своём пути. Теперь я верю всем тем сплетням солдат, что каждый раз перешёптывались за его спиной. Этот мужчина поистине загадочен и невероятен. Мы перешли в ту тренировочную часть, где маты были более мягкие, чтобы не заполучить больше ушибов. Гоуст снял военную куртку, оставаясь лишь в футболке. Покрутил руками, размял плечи и встал в боевую стойку. Глаза через балаклаву предупреждающе сощурились. Я ещё раз сглотнула перед тем как моё сердце окончательно ухнуло вниз – он выглядел крайне решительным. Последовав его же примеру, мы закружили по кругу. Моя тактика оставалась такой же, как и всегда: не нападать первой, отражать любую атаку. Я была быстрой, выносливой и, может, в какой-то мере даже сильной, но против Гоуста ставки мгновенно падали - я была для него не более, чем надоедливое насекомое, что распласталось по лобовому стеклу машины, в ожидании, когда его снесут дворники. Лейтенант сделал выпад вперёд и напал первым. Разумеется. Он замахнулся на меня ногой, но мне удалось отбить удар, поставив блок. Неплохо. Как-никак у меня была хорошая школа. Я попыталась рискнуть и сделать подсечку, но Гоуст предугадал мои действия, опрокинув меня тут же на жёсткий матрас, однако мне удалось потянуть его за собой. Не прошло и десяти минут как я снова поражённо лежу у его ног. — Ещё раз, — с хрипотцой ответил он, возвращаясь в прежнюю позицию. — Вставай. — Глаза под его маской загорелись азартным интересом. Впрочем, как и мои. Я оттолкнулась руками от матраса и сразу стала в стойку. Мою голову посетила мысль пойти в ва-банк и напасть первой. Так я и поступила. Лейтенант явно не ожидал такого, а потому замешкался, что дало мне фору действовать. Схватив его за руку, резко потянула на себя, закручивая за спину, а ногой ударила в колено, заставив присесть. Навалившись всем своим весом, я упала на его тело, придавив своим к матрасу. В моих глазах загорелась преждевременная радость быстрой победы, но Гоуст был со мной не согласен, когда как его глаза приобрели совсем уж иной оттенок. Он рывком дёрнул меня и теперь снизу оказалась я, пока лейтенант придавливал меня своим телом к матрасу. Я задохнулась от такой быстрой смене положения, а затем нервно задышала, когда поняла как близко он склонился ко мне. Его дыхание не было таким диким и хаотичным, как у меня, но глубоким. Я видела в его глазах что-то, что после того долго не давало мне спокойно спать. Чувствовала его дыхание сквозь маску на своих губах. Мои руки не были прижаты к полу, а потому, поддавшись необъяснимому желанию я протянула их к нему и коснулась жёсткой маски. Так неправильно, так было нельзя. Это непозволительно, это нарушало все границы и стирало ту черту, которую он вырисовывал между нами. Такое поведение было недопустимым, нас могли увидеть – могли узнать. Гоуст замер, только искрящие глаза и дыхание позволяло мне понимать, что всё это реально. Мой нос коснулся его сквозь маску, а тело будто бы прошибло током. Внизу живота стянулся тугой жаркий комок. Он не сопротивлялся, не пытался оттолкнуть или наорать за такую наглость – он выглядел таким же заворожённым и любопытным. Он впустил меня, дал вторгнуться в его личные границы и при этом не нарушал мои. Мои руки почти стянули его балаклаву, открывая вид его чуть приоткрытых губ. Я почти накрыла их своими, когда от него снизошёл жаркий шёпот: — Через двадцать минут встречаемся у меня. А затем быстро встал, натянул маску на лицо, схватил валявшуюся куртку и пошагал прочь из зала как ни в чём не бывало. Словно всё, что до этого было между нами и кидающие друг на друга искры выглядели как примерный плод моей больной фантазии. Словно сейчас я не похерила все навалившиеся устои и правила, которыми мы так добросовестно друг друга обложили. Давно я так пулей не летела через коридоры в поисках своей комнаты, чтобы взять полотенце с чистой одеждой и направиться в душ, чтобы преобразиться, надушиться, несколько раз собрать и распустить хвост, и просто выглядеть соответствующим образом. Я была благодарна, что никто из моих знакомых не поймал меня в таком виде, а то пришлось бы долго объясняться, какая муха меня укусила. Я глянула на себя и посмотрела на часы, стрелки которых перевалились уже за тридцать. Чёрт, я опаздывала. Не помню, как мне удалось так быстро долететь до его двери, но когда она распахнулась от моих несколько настойчивых стука, в проёме оказалось раздражительное лицо Гоуста. Без маски. От его тяжёлого взгляда я нервно сглотнула, но это ничуть не поубавило моего возбуждения. — Я...я знаю, что опоз… — мне не дали договорить, так как в одно мгновение меня схватили за футболку и потянули внутрь. Как только дверь захлопнулась, а за ней щёлкнул замок, я тут же была обратно прижата к ней, грубо ударяясь лопатками об твёрдую поверхность. Удар выбил из меня весь воздух, я громко выдохнула, как мои губы были тут же мгновенно накрыты потрескавшимися чужими. Я податливо шла навстречу его грубым ласкам, пока его руки до боли сжали мои бёдра, а затем подняли вверх, заставив сцепить мои ноги вокруг его талии. Мои руки прошлись вдоль его бицепсов, плеч, мягко царапнули кожицу шеи и надавили большими пальцами на виднеющиеся скулы. Я громко ахнула, когда он больно укусил меня за нижнюю губу, а затем провёл языком, слизывая немного выступившей капли крови. Дикое желание и вожделение накрыло нас неконтролируемой лавиной. Я впервые молила Господа, чтобы он сейчас ни за что не передумал и не выставил меня за дверь. Пальцы моих рук прошлись по коротко стриженным волосам на затылке и сжали их. Саймон зашипел, отрываясь от моих губ и перешёл на шею, кусая нежную кожу. Я шумно втянула носом воздух, чувствуя, что теряю опору. Его руки, губы, глаза, дыхание, запах: всё это до безумия сводило с ума, и поэтому больше я не контролировала себя – я не могла; я не хотела. Саймона не было со мной две недели, он был мне необходим как чёртов воздух. И сейчас я насыщалась им сполна. Он снова поцеловал меня, на этот раз более мягко, а ноги повели к холодной, строго заправленной кровати, которая долго не вспоминала о нашем бурном времяпрепровождении. Кинув меня на кровать, его рука змеёй проползла к моей шее, несильно сжав её. Мои глаза приобрели мазохистский оттенок блаженного удовольствия, а к щекам подступил жар. На этот раз не выдержала я и потянулась к его губам, грубо сминая их. Саймон что-то промычал, убирая руку с шеи и зарылся ею в волосы, сжав в своём кулаке. Мне хотелось скулить от такой жесткости, как же мне его не хватало. Мы оба избавились от обуви и принялись за одежду. Каждый из нас находился в нетерпении и этот процесс было невозможно остановить. Рычаг был нажат – повернуть всё обратно было недействительным. Да и никто не планировал этого делать. Когда моя грудь оказалась оголённой, а прохладный воздух резанул по соскам, заставив их подпрыгнуть, брови Райли в восхищении поползли вверх. Я пересела ему на колени в беззастенчивом нетерпении потираясь своей промежностью об его напряжённый пах. Где-то на задворках сознания я понимала, что он еле сдерживает себя и свою возбуждённость, но сейчас мне хотелось полной открытости – не хотела контроля или ещё каких-то сдерживающих рамок, поэтому бесцеремонно надавила рукой на пульсирующий член и сжала сквозь ткань брюк. Лейтенант глухо застонал мне в ухо, в отместку проскользнув языком между грудной впадины, а затем резко сжал между зубов мой набрякший сосок. Я вскрикнула, откидываясь назад, но руку с члена так и не убрала. — Саймон! До этого мне не разу не доводилось выкрикивать его имя, чтобы изъяснить ему всё наслаждение этого процесса. Его имя, вылетевшее из моих уст, смаковалось на удивление так хорошо и пряно, что видимо мой нетихий стон понравился не только мне, но и Райли тоже – его член в моей ладони стал ещё твёрже. Он тихо зарычал мне в грудь, отчего моё сердце в разы ускорилось, готовое в любой момент выпрыгнуть из грудной клетки. Удивительно, что этот договор не оскорблял меня, хотя должен был. С Саймоном я не чувствовала себя продажной или дешёвкой. Скорее я воспринимала это всё как взрослый выбор зрелых людей, которым просто не хватало тёплых ощущений, что они могли дать друг другу. Более забавно было то, что на месте Райли я никого больше не могла себе представить. Ни Соупа, ни Кайла, ни даже капитана Прайса, который был по мнению многих женщин весьма солидным и притягательным мужчиной. Никто из них не мог заменить мне его. И я чувствовала, как сама становилась заложницей своей ситуации. Для меня этот договор стал нечто большим, чем просто обыкновенный перепихон. Мне не хватало его, мне хотелось его, я чувствовала, как моё внутреннее желание и вожделение к нему всё больше подпитывалось и насыщалось. Я хотела думать, что кроме меня у него не было никого. Что этот договор принадлежал только нам. Что наши отношения стали для него особенными, что я стала для него особенной. Избавившись от остатков нашего с ним тряпья, я была резко перевёрнута на живот, вытягиваясь перед ним словно кошка. Саймон долго ждать не мог: вошёл нетерпеливо, но достаточно мягко чем тогда, когда это было у нас в самый первый раз. Постепенно он набирал темп, вцепившись своими пальцами мне в бёдра, пока я сжимала руками простыни, кусая подушку, в которую зарылась головой. И всё равно мои стоны казались слышны. Я прерывисто задышала, а затем вся напряглась, когда услышала мужской баритон мужчины, от которого была без ума: — Тише. Нас никто не должен услышать. Я жалко кивнула, хоть и сдерживаться было всё равно очень трудно, поэтому мне оставалось только тихонько скулить. В животе стал образовываться приятный жаркий комок, который был готов в любой момент взорваться пёстрыми фейерверками. Какая-то часть меня была готова покинуть это тело, улететь в неизвестность, что тянула меня сладостной пыткой. Плевать. Плевать на всё. Если уж я и была продажной, то продавалась бы за чувства, за умение жить и желание брать от неё сполна. Меня больше не волновали мучения совести и груз вины на плечах. Всё это для меня уже не имело смысла. Хочу быть точно уверенной в том, что когда я буду замертво падать от душераздирающих пуль или взрывов я хочу видеть перед глазами не всплывающий каждый раз тошнотворный девиз «Кто рискует – тот побеждает», а лицо Саймона и то, как он каждый раз смотрит на меня, когда вокруг него существую только я и наша с ним похоть. Тягучая теплота сильнее нарастала внизу живота. Внезапно я громко застонала в подушку, окатываясь волной дрожи. В глазах заплясали звёзды, а в ушах повис звон – тело обмякло и отдавалось жёсткой пульсацией. Тяжело задышав я чувствовала какой разряженный воздух витал между нами. Меня как будто пустили калейдоскопом всех событий, заставляя ощущать все эмоции разом. Следом послышался хриплый стон Саймона. Перед самым концом он успел излиться мне на спину, тем самым избежав риска незапланированной беременности. Он тяжко склонился надо мной, вытер спину, а затем лёг рядом, чуть приобняв меня за плечи. — Оставайся, — прохрипел он, постепенно выравнивая своё дыхание. Я осталась. Всегда оставалась. Моя рука автоматически легла ему на глубоко вздымающуюся грудь, которая была «украшена» разными шрамами. Я чувствовала, как под моей ладонью спокойно бьётся его сильное сердце. Это успокаивало, словно детская колыбельная, поэтому прикрыла глаза, почти проваливаясь сон. — Мне снова придётся улететь по делам, — внезапно сказал он, отчего я тихонько хмыкнула. — На сколько? — Не знаю. Срок неопределённый. — Я поняла. Сейчас мне было настолько хорошо, что пока не хотелось думать о том, как мне его будет не хватать здесь. Служба есть служба, а свой эгоизм придётся спрятать. — Почему ты поступила на службу? — донёсся более неожиданный вопрос, который вынудил меня распахнуть глаза и чуток напрячься. Сон как рукой сняло. — Можешь не говорить, если не хочешь, — видать почувствовал, как моё тело немного ожесточилось, но я быстро взяла себя в руки и поспешила расслабиться. — Да нет, всё в порядке, просто неожиданно, — Райли тихо хмыкнул, а мне стало почему-то не по себе от такого сложногопростого вопроса. — Я.. поступила на службу потому что… потому что… — я пыталась подобрать более разумный ответ, а от того стала выглядеть глупо. Моё лицо приняло мрачный вид. — Потому что сколько я себя помню меня всю жизнь к этому готовили. — То есть? — по его интонации я могла понять, что он сейчас хмурится. — Ну… у меня была весьма строгая тётя. Она тоже военный, вот и воспитала меня и сестру в своём жестком консервативном порядке. Она хотела, чтобы мы продолжили военную карьеру вместо неё и дослужились до более высшего звания чем она. — А кто она по званию? — Думаю ты слышал о ней. Она генерал-майор Сара Миллз… ну и вдобавок моя родственница, — на последнем слове я не смогла сдержать тяжёлого вздоха с лёгкой грустинкой. — Действительно слышал, не знал, что ты её племянница. О ней просто никто не распространялся и в моих личных досье оно часто было зашифрованным. Вот и всё. — Я полна сюрпризов, — задорно ответила я, чувствуя как веки потихоньку начинают слабеть. — Ещё каких, — тихо донеслось мне в ответ. Больше мы не говорили. Я не хотела спрашивать, по какой причине он решил пойти в армию. Здесь не такая быстрая история как у меня: она требует сил, времени и полного доверия. Не от хорошей жизни он очутился здесь, впрочем, как и все мы. И если нужно подождать, чтобы потом оказаться ещё ближе к нему и к его душе – я сделаю это. Я подожду. Наш договор начинал расширять границы, он приобретал новую форму, а мы взамен получали что-то новое. Я не могла больше лгать себе и делать вид, что на меня так повлиял его отъезд. Мне хотелось сказать всё как есть, но я боялась обжечься и навсегда покинуть эту комнату как ещё один пройденный этап его жизни. Хотелось просто наслаждаться тем, что есть сейчас, не жаловаться, но мне становилось только труднее. И меня это волновало: как бы эту новость воспринял Саймон. Долой это притворство. Ведь я только что, сама того не понимая, нарушила наш с ним обоюдный договор.