Выжженные солнцем скалы, а впереди раскидывалась бескрайняя равнина, синеющая горами вдалеке. И пришлось ведь тащиться в эту даль — мысленно пенял на жизнь мужчина в изумрудном опрятном камзоле поправляя аристократичный шелковый шейный платок и сдувая со лба лезущие в глаза черные кудри.
Когда руководство объявило, что вместо него в Адыгею поедет эта рыжая выскочка, граф Разумовский, он страшно разозлился. Да как его, князя Поетовского, могли променять на него! Зря что ли он с пару месяцев учил язык, готовя наработки для переговоров, да и вообще больше пяти лет отслужил дипломатом, налаживая контакты с восточными странами. Столько сил потратил, чтоб миссия непременно обернулась успехом, и все впустую?!
Когда в родном министерстве передавал ему свои кровные наработки по Адыгее, язык от злости прикусил, чтоб не нагрубить при начальстве. И до этого случая он его терпеть не мог, считая чуть ли не главным соперником, а теперь уж подавно.
Но вот, когда спустя месяц после отбытия первой делегации пришли вести с той стороны, у него от сердца отлегло. Сам верховный пшех писал, что с миссией из-за недопонимания случилась беда, но, к счастью, условия мира с сопроводительным письмом дошли до него и он их принимает.
Тогда Поетовскому подумалось: Как же хорошо, что Разумовский поехал вместо него! Ведь отправься он, так же глупо погиб бы.
Забыв обиды, он уже и думать перестал про этот Кавказ, как его снова вызвали и поставили перед фактом. Что он, как дипломат опытный и разбирающийся во всем, связанном с Адыгеей, сопроводит младшего брата императора, когда тот, как законный представитель императорской фамилии, отправится подписывать мирный договор.
Ну, делать нечего. Поехал.
Долго тряслись в дороге, пересекая всю центральную часть империи. Поетовский весь блокнот своими острыми на язык путевыми заметками и сочинениями исписал со скуки.
А сейчас, подъехав к границе, они встретили отряд горцев. Те уважительно откланялись и на ломаном русском велели ехать за ними по скалистому ущелью. На выходе из него стояли широкие белые шатры со всем необходимым для уставших с дороги путников. Весьма гостеприимно.
Один из встречающих горцев в лохматой папахе и темной черкеске сказал, что к пшеху уже послали и вскоре он прибудет.
Так и произошло. Не позднее, чем через пару часов на горизонте показалась группа всадников.
Великий князь Михаил Николаевич, до этого в окружении своей свиты разглядывавший пейзажи в тени, оживился, дожидаясь их прибытия. А дипломат, перестав пощипывать угощение со стола, поспешно достал свой карманный блокнот, начав мысленно повторять заученные на зубок полезные фразы на адыгском, готовясь приветствовать хозяина этих земель.
От группы всадников вперед выбился один мужчина в белых одеждах и, едва остановив коня, ловко соскочил наземь, решительно направляясь в сторону шатра. Золотое шитье на одеждах, высокий, широкоплечий, с тяжелым, спокойным взглядом, несомненно, пшех Алибек собственной персоной. Шепнув об этом великому князю, Поетовский шагнул навстречу, почтенно кланяясь и произнося заученное приветствие:
— Уим'афэ шЛу!
Пшех бросил на него беглый взгляд, обращая свое внимание на великого князя, и по-русски ответил.
— Ваше высочество, добро пожаловать в Адыгею, надеюсь, ваша дорога была легкой, — еле заметно склонив голову, протянул руку.
— Пшех, — склонил тот голову в ответ, пожимая руку, — рад встрече. Дорога не из легких, но местные красоты сделали ее нескучной. Чудная у вас природа. Такой воздух, горы, — проговорил великий князь весело, — Вы, должно быть, бывали в Петербурге, пшех. Как находите наш северный климат?
— И ваши земли не обделены красотами. Признаюсь, некоторые из них запали мне в сердце и не покидают по сей день.
— Быть может, не будем терять время, направимся к столу переговоров, и вы взглянете на документ? — указал он в сторону разложенных на столе бумаг.
— Само собой.
А великий князь, обращаясь к дипломату, произнёс:
— Ох, полагаю вы, Поетовский, можете быть свободны. Раз нам не нужен переводчик.
Дипломат поклонился и отошел к краю шатра, скрещивая руки на груди. Теперь выходит, что он действительно зря тащился в такую даль. Ну и чудно. Ну и пожалуйста, ну и ладно.
Скрывая раздражение, он поглядывал на горы и подъехавшую, наконец, к шатрам группу. Горцы не покидали седел, наворачивая круги по сухой траве. Дикий народ, никаких манер, а одеваются как? Они же ходят все как разбойники, с кинжалами на поясах, да и вряд ли им знакомы такие слова, как парфюм, жакет и шампанское.
Тут за папахами мелькнуло что-то подозрительно знакомое, рыжее. То, что, завидев в бальном зале, он подсознательно старался избегать, чтоб не портить себе настроение.
Если глаза его не обманывают, действительно он! Разумовский!
Соскочив с седла и обойдя лошадей, он направился к входу в шатер. Шел, расслабленно расправив плечи, уверенно задрав нос и миролюбиво улыбаясь.
На нем белая черкеска, подчеркивающая его знатное положение, чем-то перекликающаяся узорами с одеянием пшеха. Распущенные волосы, чересчур длинные для приличного молодого человека, трепал ветерок. Что с людьми Кавказ делает!
В общем, выглядел он дико. Где его дворянское достоинство? А главное, какого черта он жив?
Выдавив из себя нечто похожее на презрительную улыбку, Поетовский, поправляя свои черные кудри, шагнул к нему, встречая на входе в шатер.
— Разумовский, — протянул он укоризненно.
Тот, едва не пройдя мимо, остановился, удивленно поднимая брови:
— Князь, это вы? Я вас, право, не узнал, богатым будете, — усмехнулся тот легко.
— Я и так на свое состояние не жалуюсь, — раздраженно пробурчал он себе под нос.
Выводил этот Разумовский ужасно, вроде ничего такого не делает, а желание придушить собственноручно возникает само по себе.
— Я смотрю, вы на тот свет не спешите, граф, — нашёлся чем задеть его Поетовский,— Вести о том, что ваша делегация сгинула полным составом уж во всех салонах Петербурга гуляет.
Сергей только усмехнулся и, скрестив руки за спиной, смотрел в сторону стола переговоров и дискутирующих возле него лидеров, даже не глядя в его сторону.
— Это, право, чудо какое-то, не находите? Вы один в живых. Удивительно.
— Ничего удивительного, просто мне улыбнулась удача.
— И ведь даже не удосужились отписать руководству о ходе переговоров.
— Я был занят, — лениво отвечал тот, точно отмахиваясь от надоедливой мухи.
— Такое поведение невольно навевает подозрения. А можно ли вас все еще считать российским дипломатом или, быть может, вам теперь милее работать на Адыгею?
— Мне милее и вовсе не работать, но разубеждать вас я не намерен, у вас удивительные способности к сочинительству, князь. Не думали заняться творчеством?
Тот в ответ лишь едко фыркнул и продолжил.
— А ваш вид? Вам к лицу черкеска, граф. Вы теперь совсем как местное население, так и не скажешь, что вы когда-то принадлежали к высшему петербургскому обществу.
— Сочту за комплимент, что больше не отношусь к этому высокомерному лживому сборищу, — улыбнулся тот, впервые за разговор зыркнув в глаза собеседнику.
У Поетовского брови подскочили от такой грубости и наглости, негодуя, даже не сообразил, что ответить.
Но зарождающийся скандал пришлось отложить, ведь лидеры, переговорив, вновь пожали руки и, отходя от разложенных на столе бумаг, направились к выходу из шатра.
Первым вышел великий князь Михаил. Стоящие в стороне дипломаты уважительно поклонились.
— Ваше высочество, — поприветствовал Разумовский.
— Граф, вы живы. Чудная новость. Вице-канцлер был опечален вестью о вашей гибели. Полагаю, его можно будет обрадовать.
Сергей только поклонился. Следом вышел пшех. Поетовский так же уважительно поклонился. Но вот Сергей шагнул ему навстречу, прикасаясь ладонью к его груди, спросил тихо:
— Все хорошо?
Пшех отозвался, едва заметно подняв уголки губ и кладя свою руку поверх его.
— Конечно, си дыгъэ, все обговорили, отобедаем и подпишем, — и, обменявшись совершенно непонятными взглядами, разошлись.
А Поетовский только недоуменно округлил глаза, уверяя себя в том, что просто что-то не так услышал или перевел. Иначе зачем пшеху называть Разумовского «мое солнце»? Определенно послышалось.
Но странности только начались. Все рассаживались за накрытым столом. С одной стороны русская делегация, с другой стороны люди Адыгеи. А Разумовский мало того, что расположился на стороне Адыгеи, так еще уселся прямиком по правую руку от пшеха. Что это вообще значит?!
— Граф, вы ничего не перепутали? — поспешил сделать замечание Поетовский, — пустующих мест предостаточно и на этой стороне стола. Полагаю, они подойдут вам больше.
— Не вам указывать мне на мое место, князь, — самоуверенно улыбнулся он.
Раздосадованный, что не удалось задеть, он решил пошатнуть его авторитет в глазах делегации.
— А не расскажете нам граф, принимали ли вы хоть какое-то участие в налаживании мира или лишь бездельничали, проникаясь приязнью к местным нравам?
Сергей только презрительно сощурил глаза. Вступился за него сам пшех, сурово сверля взглядом обидчика, отчего тот мигом сконфужено сдулся.
— Уверяю, господа, лишь стараниями графа и удалось достигнуть взаимопонимания.
Великий князь, так же неодобрительно зыркнув на Поетовского, удумавшего на переговорах разрешать вопросы личной неприязни, заговорил:
— Это прекрасная новость, полагаю, в таком случае, Разумовский, по возвращении в Петербург вас будет ожидать щедрое вознаграждение и слава.
— Я признателен, ваше высочество. Я был рад послужить на благо обоих стран. Но я не намерен возвращаться, — пожал плечами он.
— Вы останетесь в Адыгее налаживать связи? Пожертвовать сытой, размеренной жизнью в столице империи, это воистину похвально.
— Что вы, нет, конечно, просто мой нынешний статус обязывает быть рядом с мужем. У меня нет ни малейшего желания покидать его и эти прекрасные места ради, — он пренебрежительно сощурился, — должности министра и пары благодарностей.
Пшех демонстративно подал руку, а Сергей изящным жестом вложил свою ладонь в его, скрепляя руки в замок.
На слове «муж» великий князь удивленно поднял брови, а Поетовский подавился вином, начав кашлять.
***
По мере приближения дня прибытия делегации Серёжа начал волноваться. Подолгу жаловался Олегу, что боится ехать, не хочет снова встречаться со своим прошлым. Ведь, казалось, что новый он, открытый, искренний, разнеженный Олеговой безоговорочной любовью, не снесет давления.
Но в последний момент, когда прибыл гонец из лагеря, оповещая, что делегация прибыла, он передумал. Решился. Понял, что должен, просто обязан поехать, чтоб убедиться, что у них больше нет власти над ним, что его больше не волнует чужое мнение, что он вправе быть каким пожелает, вправе любить кого пожелает и ему ничего, за это не будет. Ведь рядом Олег, а с ним ничего не страшно. Даже нагрубить Поетовскому, за столом сесть на свое законное место спутника жизни верховного адыгейского князя, объявить о своем замужестве в присутствии члена императорской фамилии и с самым самодовольным видом взять его за руку на глазах у всех, потому что правда горд собой.
Потому что любовь сделала его, их лишь сильнее.
***
На этом все излишние разговоры и вопросы были исчерпаны, присутствующие посчитали разумным промолчать и не лезть не в свое дело.
Трапеза вскоре закончилась, а мирный договор был торжественно подписан.
И на этих древних, многострадальных землях широких равнин, высоких скалистых гор и быстрых ручьев, наконец вновь воцарился мир.
