И я когда-то тоже был берёзой,
И вновь теперь мечтаю ею быть.
«Берёзы», Роберт Фрост
Время. Время было подобно основанию земли, неподвижному и незыблемому. Время было не тем, что идёт постепенно, не тем, что отмечается течением дней. Оно было реликвией верхнего мира со всеми его маленькими радостями. Оно было остатком той жизни, что он оставил позади. Оно более не было ему нужно — он не следил за его ходом — но если бы он узнал, что провёл здесь, вдали от света, радости и свободы, десятилетия — он бы не удивился. Время было ничем. Была лишь тьма и тишина, и размеренный скрежет его собственного дыхания. Иногда далеко внизу кто-то ходил. Джек смутно припоминал, что хотел, чтобы эти шаги остановились, что он умолял их остановиться, что он кричал в пещеру, пока та не зазвенела от его голоса. Мысль о том, что он смог бы на что-то повлиять — что его будут слушать — казалась теперь невероятно желанной и неизмеримо неисполнимой, как детская мечта о величии.***
— Я ведь тебя предупреждал. Слова застыли у него в ушах, яркие, как первая птичья трель после долгой, пустынной зимы. Они прошли по его телу, словно от прикосновения, зашевелили что-то в груди и послали волну этого ощущения вверх по позвоночнику. Надежда не посещала это место годами, и прилив её, попытавшейся нахлынуть обратно, полностью за раз, был настолько внезапным, что причинял боль. Он чувствовал себя так, словно в сердце застрял рыболовный крючок, пытающийся вытянуть его наружу. Горло Джека сжалось, когда он сглотнул. Оставаясь лежать, свернувшись калачиком, на дне своей ледяной клетки, он сказал себе, что это тоже лишь творение его разума. Как и сны, в которых он иногда всё ещё представлял себе лучшие вещи, это тоже пройдёт. «Не надо, — сказал он себе так твёрдо, как только мог. — Просто не надо». Джек почувствовал, как губы беззвучно произносят слова, повинуясь предательским мыслям. Если бы ему удалось укротить свои собственные ожидания — если бы удалось подавить любые мысли до того, как они обрели смысл, — тогда бы, когда надежда ушла, её потеря была бы не так велика. У него бы даже это вышло, если бы не прикосновение — капелька ослепляющего тепла на его щеке. Неожиданный восторг от контакта вызвал у него стон: шокированный и испуганный, точно от боли. Рука Джека слепо потянулась к лицу, и его пальцы крепко сжали то, что нашли, подстёгиваемые судорожным желанием. Впервые за столь долгое время зародилась вероятность того, что бессмысленное однообразие сменится чем-то новым. Джек открыл глаза и увидел, что прямо из-за решётки на него смотрит горящий жёлтым ровный взгляд. То, что мальчик сжал рукой, такое твёрдое и реальное, оказалось запястьем Короля Кошмаров, а прикосновение было от кончиков пальцев мужчины, мягко ощущавшихся на щеке. Мир пошатнулся, словно зыбкая вещь. На мгновение в уголках зрения Джека всё поплыло и угрожало окончательно ускользнуть; внезапный шок почти захлестнул духа с головой. — Питч? — спросил мальчик странным и мягким, едва слышным голосом. Пальцы всё ещё лежали на его коже, пульсируя в такт биению сердца — тёплые, тёплые, тёплые — и ему не было стыдно прижаться к ним, вбирая ощущение так, как человек, истощённый долгим голодом, поглощает еду. Он не заметил пореза под левым глазом Короля Кошмаров. Не обратил внимания на потрёпанный вид мужчины, будто тот проиграл недавнюю битву. Было время, когда Джек отметил бы такие детали. Было время, когда зимний дух непременно указал бы на них, как на доказательство того, что Хранители всё ещё его ищут — но это время давно прошло. — Ты ожидал кого-то другого? — в качестве ответа спросил Питч ровным и мрачным тоном, с подчёркнутым самодовольством. — Как трогательно. Даже спустя столько времени. Джек не мог выдержать этот испытующий взгляд. То, что когда-то ощущалось острым, как бритва, ожогом предательства, уменьшилось — из агонии от свежей раны превратилось в нечто, болевшее, как давно сломанная кость. Однако это чувство не покинуло его полностью, и напоминание о нём вновь пробудило что-то очень похожее на сожаление. — Нет… — выдавил из себя мальчик. — Я не ожидал… — …никого вообще? — рука на лице Джека слегка переместилась; мужчина провёл ею по коже вдоль челюсти. Это вызвало вздох у зимнего духа, чьи руки инстинктивно потянулись, желая удержать руку, усилив хватку, изо всех сил не позволяя этому неожиданному удовольствию исчезнуть. — О, я знаю. Прошло много времени с тех пор, как ты боялся, что они не придут, — большой палец коснулся выступа бледной скулы и провёл по рассыпанным на ней веснушкам. — Теперь ты знаешь наверняка. Джек вглядывался в лицо мужчины, сначала вопрошающе, а затем, всё больше, умоляюще. — Но ты ведь всё равно оставил меня у себя, — находиться здесь, в одиночестве подвешенным в темноте, было пыткой. Быть удерживаемым без причины грозило новым ужасом. Джек не знал, что есть ещё большее дно, на которое он может опуститься, но он почувствовал, как его желудок, словно при свободном падении, резко скрутился, и голова закружилась от мысли, что он не нужен даже тому, кто его забрал. — Верно, — согласился Питч неуместно мягким тоном. Он погладил Джека по лицу рассеянно, небрежно, словно его слова и прикосновения не разрывали на части то немногое, что ещё оставалось нетронутым. — Ты… — начал Джек, и когда он сглотнул, его горло издало странный щёлкающий звук. — Ты останешься? Совсем на чуть-чуть? — его пальцы, сомкнувшиеся на запястье Короля Кошмаров, побелели от внезапного, непреодолимого ужаса от мысли, что мужчина уберёт руку. — Нет, — сказал Питч, и его улыбка стала шире, когда мальчик тихо заскулил в панике. — Но не волнуйся. Если тебе очень повезёт, я, возможно даже, вернусь, — длинные пальцы мужчины скользнули вверх, пробегая по волосам, спутанным от долгого заточения. — Ты бы этого хотел? — Пожалуйста, — прошептал Джек. — Пожалуйста, пожалуйста… не уходи, — он судорожно вздохнул. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз плакал, но теперь слёзы хлынули вновь, внезапные и жгучие, острые, как битое стекло. — Не уходи. Я сделаю всё, что угодно. — Хм. Заманчиво, — мужчина уже убирал руку. Он убирал руку, и Джек, ещё больше усилив хватку, закричал в отрицании, цепляясь и цепляясь — и обнаружил, что держит пустой воздух. Король Кошмаров стоял за клеткой вне досягаемости. — Но заманчиво недостаточно, — улыбнулся Питч снисходительной, жалостливой улыбкой. Он ушёл, а Джек всё ещё пытался ответить, не в силах подобрать слова из-за жалких, прерывистых рыданий, сотрясавших его.***
Он забыл. Он забыл, что может сотворить крушение надежды, забыл это важное чувство, которое нельзя подавить, контролировать или отрицать. Он забыл, как оно царапало его изнутри, крало дыхание из лёгких. Он забыл, каково это было, когда оно начало ускользать, отрезая кусочки его сердца. Но сильнее всего он забыл ту простую радость от чужого прикосновения. И теперь он вспомнил, как сильного этого желал.***
— Постарайся не слишком впадать в восторг, — произнёс Король Кошмаров; его голос выплыл из темноты, бархатный и прогнивший. — Я не могу оставаться долго. Разум Джека ещё не успел сосредоточиться на сказанном, но его тело сразу отреагировало: неуклюже село на колени и потянулось к прутьям, ища источник слов. Однако вместо запястья пальцы сомкнулись на серой чашке, небрежно зажатой в ладонях мужчины. Питч снова улыбался той же почти доброй улыбкой, за которой скрывались куда более мрачные намерения. — Я тут подумал, что тебе может приглянуться эта безделица, — произнёс мужчина, будто эта мысль только что пришла ему в голову. — Ты голоден? Джек тупо уставился на предмет между ладонями: всё ещё слегка тёплый, хотя тепло быстро уходило, испаряясь при контакте с кожей. Чашку до краёв наполняла жидкость, цвет которой был неразличим в тусклом свете, но мальчик чувствовал её запах, насыщенный мясной аромат, заставивший его желудок сжаться в ответ. Аромат был требовательным, гипнотически заманчивым, и Джек с огромной осторожностью принял протянутую через прутья чашку, держа её аккуратно, как младенца, а затем поднёс к губам. Это оказался какой-то бульон, но разум Джека отказывался работать, чтобы понять больше. Связная мысль затерялась при ощущении еды на языке, — при ощущении, что это солёно, сытно и вкусно, и что это то, что ему сейчас нужно. — Тише, дитя, — посоветовал Питч, когда мальчик выпил половину в два больших глотка. — Я вовсе не собираюсь отбирать у тебя это. Эта идея даже не приходила мальчику в голову. Не возникала в мыслях. Но теперь она возникла, и вместе с ней родился и внезапный острый страх, что Питч именно так и поступит. Зимний дух отодвинулся, его плечи ссутулились, а взгляд насторожился. Мальчик обхватил кружку, словно готовый её защищать, и при виде этого Король Кошмаров тихо рассмеялся. — Никакого доверия. Ты меня обижаешь, — мужчина просунул руку между прутьями, проигнорировав то, как Джек вздрогнул, ожидая, что его подарок отнимут, и вместо этого положил на спину мальчика руку, успокаивающе погладив. — Ну же, — сказал он. — Можешь доесть. Этого было слишком. Слишком много всего сразу: восхитительное тепло кончиков пальцев на спине и поток простого удовольствия, заполняющего тело с каждым глотком. Джека трясло, и он обнаружил, что не может остановить дрожь. Словно бы в него вбили клин и теперь медленно раскалывали на части, расширяя те места, которые он изо всех сил старался держать закрытыми. Но это длилось недолго; раньше, чем он надеялся, Джек увидел, что в чашке ничего не осталось. Не колеблясь, мальчик запустил пальцы внутрь, собирая остатки с углов, и затем с наслаждением облизал их. Бугимен наблюдал за этой сценой с той же понимающей улыбкой, с тем же выражением лица, которое могло бы даже сойти за сочувствующее. Мужчина протянул руку, чтобы забрать чашку. — Было вкусно? — ласково спросил он. Джек проигнорировал протянутую руку: снова окунул пальцы и облизал. — Ага, — ему не хотелось расставаться с чашкой. — Очень. Питч пошевелил пальцами. Ладонь оставалась открытой в ожидании. — Тебе хотелось бы ещё? Мальчик встрепенулся: почувствовал, как от удивления раскрылся рот; внутри него надежда, словно зимняя буря, опустошила сердце. — Я… а можно? — Можно, — длинные пальцы сомкнулись на ручке чашки, с удивительной нежностью высвобождая её из хватки Джека. Король Кошмаров взмахнул запястьем, отпуская чашку, но прежде чем та коснулась пола, её поглотили тени, тут же растворившись во мраке. — И, есть вероятность, что очень скоро. Всё зависит от тебя. Эта идея была просто ошеломительна — мысль, что от него может что-то зависеть. Что что-то вообще могло иметь к нему какое-либо отношение. — От меня? — Да, — Питч обхватил лицо мальчика ладонями, словно стремясь уберечь нечто хрупкое. — От того, насколько ты верен своим обещаниям, — Джек вздрогнул, восхищаясь этим ощущением. Это было блаженство. Это было чудо. Это было всё, что он когда-либо хотел, и он впитывал это, уже пребывая в тихом ужасе при мысли, что оно скоро исчезнет. — В конце концов, «что угодно» — такое сильное слово.***
Мир был слишком ярок для его глаз: сверкающее солнце отражало свои лучи на слепящем снегу; ветер хлестал вокруг тела, запутывался в волосах, жалил щёки и посылал вихри снежинок, в своём танце проносящихся мимо. Перед ним гора встречалась с небом — белое на бледно-голубом — и это зрелище было прекрасно. Он не мог перестать смотреть, не мог остановить наполняющие глаза слёзы, застывающие в уголках. Посох в руках Джека казался непривычно тяжёлым, знакомым и чужим одновременно. — А теперь запомни, — раздался голос бугимена рядом с ним. — В будущем может быть ещё одна небольшая вылазка, — пальцы тенью коснулись плеча, оставляя ощущение мимолётное и слабое, достаточное, дабы напомнить мальчику о том, что тот может потерять. — Но только если ты очень хорошо постараешься. Над бледным очертанием горы возникла крошечная чёрная точка; по мере приближения она медленно становилась красной. — Да, и Джек, — сказал Король Кошмаров. — Если ты вдруг думаешь о чём-нибудь глупом… просто вспомни, сколько помощи они тебе окажут, когда я заберу тебя обратно, — на этот раз в улыбке, окрасившей губы Питча, не было ничего доброго. Это был оскал, жёсткий и неумолимый. — А я заберу тебя обратно. Теперь Джек мог разглядеть оленя, бегущего по воздуху. Он видел в санях фигуры, но те были слишком далеко, чтобы можно было уловить выражения их лиц. Слишком далеко, чтобы он мог вглядеться в эти лица в поисках какого-нибудь намёка на то, что он поступил ужасно неправильно. У него болело горло, глаза щипало, а вокруг был невероятно яркий, манящий день. Когда-то, давным-давно, он их любил. Он слепо жаждал их ласки с неуклюжим отчаянием ребёнка, лишившегося семьи. Ведь, в конце концов, это не их вина. Не вся. Они веками только и делали, что игнорировали его: было бы несправедливо ожидать от них заботы, ведь Джек так мало совершил, дабы завоевать их распоряжение. В конце концов, это не их вина — ведь ожидания всегда были только его. Его ошибкой. Его несбывшейся мечтой. Джеку хотелось верить, что они поймут. Ему хотелось сказать себе, что если бы они видели тёмную комнату с клетками, они бы его простили. Но мальчик уже однажды ошибся в Хранителях. И с тех пор Джек усвоил несколько уроков о надежде.