Странно манящая чепуха

      Уэнсдей танцевала. Её лицо и фигура при этом оставались отстраненными, взгляд упирался в экран телефона, но над немигающими глазами качалась челка; двигалась шея и губы беззвучно повторяли слова игравшей на фоне песни. Красные, золотые, лиловые блики от рождественской гирлянды, чередуясь, отражались на её волосах.       Глядя на подругу вполоборота, Энид прятала улыбку и благоговейно боялась шевельнутся, чтобы не прервать такое — Уэнсдей Аддамс на одной волне с лирикой Эда Ширана... Красивое и неуловимое, словно бабочка, влечение заставляло её рассматривать Уэнсдей; хотеть коснуться прохладной руки, петь вместе.       Они нашли наряженную елку и даже больше — в этой узкой кофейне через пять домов от отеля переливались цветами гирлянды и буйствовал острый запах рождественских специй, как будто не конец зимы с надрывной метелью за окном, а самое пушистое её начало. К тому же место было людное. Стоя в очереди, Энид быстро надоела Уэнсдей шумными восторгами по поводу того, как город исполняет их желания: и кофе, и огонечки, и тут они без проблем затеряются, не привлекая внимания. В ответ Уэнсдей попросила Энид молча пить свой кофе. Свободных столиков не было, и девушки заняли укрытый тонкими подушками подоконник у входа. «Место для изгоев», — обозвала его Уэнсдей. Этим она напомнила, кто они. А Энид стерпела, хотя презрительные замечания подруги всегда задевали ее. Разве сложно просто пожить немного, просто согреться и поболтать, как обычные люди?       Песня еще не закончилась, как вдруг Уэнсдей сложенными ладонями прижала телефон к груди и прикрыла глаза.       — Чувствуешь? — произнесла она молитвенным шепотом.       — Да, — несмело призналась Энид. Она ощущала тепло и щекочущее присутствие бабочек.       — Это с улицы.       Резким, сбивающим с толку движением, Уэнсдей бросила Энид с вешалки куртку и забрала свое пальто. Как гончая взявшая след Аддамс, выбежала из кофейни… только колокольчик на двери звякнул. «Чудовище, чтоб тебя! Подожди меня», — пронеслось в голове Энид. А затем и до ее обоняния дошел запах дыма. Это точно был он — просачивался снаружи сквозь двойную створку стеклянной двери и внутри был едва различим за облаком корицы и вспененного молока; запах беды.       Энид последовала за Уэнсдей. Оказавшись на улице она, невольно затаила дыхание — каждый вдох оседал внутри копотью и словно переносил в прошлое. Шел снег. Огни фонарей за ним только путали зрение. Черноту над домами укрывало зарево пожара и бодро трещали взрывы. Худшего момента для замешательства не придумать. Но, как и в ту ночь в лагере, когда Уэнсдей пришла за ней, Энид бестолково таращилась по сторонам и не могла сообразить, чего от нее ждут. Куда ползти? Отпрыгнуть и замереть или ускориться? По инерции она сделала несколько шагов вперед. Повернула голову на нарастающий вой сирены. Не успев испугаться, Синклер засеменила по снегу назад, повинуясь чьей-то сильной хватке вернувшей ее на тротуар.       Пожарная машина, пронесясь мимо, свернула на перекрестке. Все стихло. Уэнсдей разжала руки и отстранилась, даря Энид возможность прийти в себя.       — Это могут быть свечи, — первой заговорила Аддамс. Её лицо при этом выражало до жути неправильное спокойствие, — какую-нибудь одну забыли потушить, огонь добрался до кофра с виолончелью, в котором оставалось запрятано немного взрывчатки. И вот итог.       Стоя у кофейни, кошечки-подружки видели желтое зарево над ночным городом. При повторном взгляде оно уже не казалось Энид таким ярким и гипнотизирующим. Не близко, не опасно, только ветер со снегом доносит запах гари. Ерунда.       Поддерживая весь этот бред, Энид сказала:       — Ага, верно, свечи… Или другой дом начиненный взрывчаткой.       — Мои рукописи, — мимо пронеслись вторая и третья пожарные сирены, Уэнсдей моргнула. — Сгорели там, где в печи крематория сжигали богачей минувшей эпохи. Весьма поэтичный финал.       — Это точно не свечи. Мы спалились… — понемногу осознавая произошедшее, пробормотала Энид.       Губы Уэнсдей тронула едкая ухмылка.       — Да, и вот еще, что забавно: осенью от скуки я оцифровала все тексты и все ноты. Выходит, что и от этих штук, — она оценивающе подкинула смартфон на ладони, — может быть толк.       — Кто дал тебе телефон?       — Это подарок Ксавье.       — По какому-такому поводу, интересно?       Отделавшись от вопроса уклончивым «хм», Уэнсдей вернулась к обсуждению пожара:       — Следовало ожидать, что нас не оставят в покое. Следом за полицией оборотни нашли отель и решили поиграть в инквизицию. Но они не смогут помешать нам. Мы как Колумб, помнишь?       — При чем тут полиция? Перестань говорить загадками, они ведь где-то рядом! Ищут нас!       — Страх занимает твой разум, Энид. Попробуй взять себя в руки, тогда получится нормально соображать, и на месте загадок появятся ответы, — развернувшись ко входу в кофейню, Уэнсдей будто бы не умышленно задела Энид плечом и уже мягче добавила: — Будет трудно, но я помогу.       Скинув верхнюю одежду на вешалку, они вернулись на место для изгоев. Уэнсдей достала из рюкзака купюру, передала ее Энид и попросила взять еще кофе. А сама она, как ни вчем ни бывало, уткнулась в телефон.       Делилась новостями с Ксавье Торпом?       Энид Синклер была дружелюбной и рассудительной девушкой. Но за усталостью двух прошедших дней, казалось, она растеряла все свое человеколюбие. Она представляла льстивую рожу Ксавье, томно улыбающуюся ему Уэнсдей; как Уэнсдей, укрытая от наготы лишь цветами, позирует Ксавье для портрета на фоне витража в их комнате, идет покупать с ним мороженое, а потом обжимается в увитой плющом беседке, и… чувствовала себя обманутой.       Что если все это время их было трое — в машине, в отеле и здесь в кофейне? Что если, Аддамс танцевала и шептала слова песни, забывшись в мечтах об этом артистичном придурке? Она же не рассказывала ничего о себе за последние полгода! Она же офигеть какая скрытная! Чудовище!       — Энид? — голос Уэнсдей.       Сделав рваный вздох, Энид очнулась, медленно втянула когти. Она все еще нависла над сидевшей на подоконнике подругой. Купюра в руках была чуть порвана. Смотреть Уэнсдей в глаза Энид не могла. А двинуться с места — не было сил, поэтому Энид отвернулась. Посетители кофейни с тревогой обсуждали пожар, искали информацию в новостях. Все очень удивились бы, узнав правду. Но сейчас двух девушек не замечали. Не заметят их и преследователи — валивший на улице снег убивал запахи. Было время молодой луны, и это обстоятельство также ослабляло оборотней.       Энид стояла так задумавшись минуту. Она решила взять себя в руки, успокоиться, быть полезной. Не так-то просто заставить Уэнсдей поделиться информацией, но, кто сказал, что это невозможно?       — Тебе ведь это нравится? — спросила Энид.       Уэнсдей пораженно вскинула брови.       — Что именно — твоя компания? Думаю, мне стоит начать ценить каждую проведенную рядом минуту. Учитывая то, как ты выбежала сегодня на проезжую часть, есть все шансы, что проживешь ты недолго.       — Я про погоню.       — Как видишь, сейчас уже никто никуда не бежит.       — Но взрывы тебя воодушевляют. И опасность. Как будто это устроил кто-то, кто знает тебя. Кто-то, кто хочет заинтересовать, а не поймать… Иначе они затаились и легко схватили бы нас часом позже.       — Тебе лучше знать, что на уме у оборотней.       — Перестань, все Это из-за того, что оборотень из меня никакой!       — Скорее — неправильный. Ты неправильный оборотень, Энид. И почему ты злишься на меня?       — Я вовсе не злюсь, — Энид скривилась. И тут же, не удержавшись, спросила: — Что ты делала в телефоне?       Уэнсдей не обрадовалась ни вопросу, ни тону с которым он был произнесен. Это читалось в ее сощуренных глазах. Выдернув из рук Энид деньги, она поднялась и сказала:       — Присядь, я сама схожу.       Пусть так. Энид опустилась на подоконник. Внутри все беспомощно сжалось. Ненадолго же хватило ее выдержки. Она чувствовала, что тормозит, как разряжающийся на морозе телефон. Еще чуть-чуть и ее вырубит. «Не уходи от ответа. Лучше соври», — мысленно просила она.       А затем ощутила прикосновение — Уэнсдей царапнула ее по макушке, взъерошив волосы. Энид хотела послать ее к черту, но у Аддамс был такой странный, задумчивый взгляд.       — Наслаждайся своими огонечками, Энид, — сказала она перед тем, как отойти. — Горят ярче заката в Техасе.