Я вижу тебя только когда ты становишься прозрачным

      — Уходи!       Настойчивость и отчаяние крика Ксавье, кажется, пронзает её насквозь, и по какой-то причине, недоступной для её когнитивного мышления, она не может не поддаться немедленному желанию убежать прочь от глухого эха, ударившего о стены и странного оцепенения, притупляющего границы её сознания.       Уэнсдей как раз собиралась выйти из комнаты, когда другой, гораздо более мягкий звук, сопровождаемый металлическим звоном, заставляет остановиться на полпути.       Глухой удар.       Проходит три вздоха в мёртвой тишине, прежде чем она медленно разворачивается на каблуках, чтобы увидеть, что происходит позади неё.       Ксавье опустился на колени прямо посреди камеры. Его тело сильно дрожало, словно от напряжённых усилий. Странная скорченная поза, которую он принял, заставляет глубоко внутри неё что-то колоть. Уэнсдей удивлённо наклонила голову вбок и не смогла полностью избавиться от внезапного следа замешательства, возникшего на своём лице.       Одна из его скованных рук, кажется, отчаянно пытается зацепиться за что-то впереди себя, другая почти что яростно давит на живот. Его дыхание становится нерегулярным и поверхностным, сквозь сальные пряди волос, закрывающих лицо, Уэнсдей видит, что его глаза крепко зажмурены, словно он пытается что-то подавить внутри себя, что не даёт покоя. Потому она внезапно начинает чувствовать себя ошеломлённой и одновременно застигнутой врасплох от ситуации, понимая, что начало происходить что-то абсолютно неправильное.       Ксавье стонет и сгибается пополам, практически утыкаясь головой в холодный каменный пол, и Уэнсдей видит, как костяшки его пальцев белеют от напряжённой хватки.       И потом вдруг время, кажется внезапно настигает её в прыжке только для того, чтобы мир вокруг начал двигаться с удвоенной скоростью, и всё происходит очень быстро. Как будто под воздействием этого непонятного звука, её разум начинает головокружительно вращаться, и она чувствует, как быстро бегает глазами из стороны в сторону в отчаянной попытке понять ситуацию, пытаясь осознать, что происходит.       Он преображается? Была ли она на самом деле права, в конце концов?       Уэнсдей слышит странный хлюпающий звук.       И в мгновение ока всё становится на свои места, и ей хочется одновременно уменьшить масштаб происходящего и сфокусироваться на нём. Такое чувство, будто из её зрения был грубо вырван мягкий фильтр, выжигая все единственно-видимые детали с неумолимой яркостью на сетчатке: болезненно-сероватый цвет его лица, практически фиолетовые тени под глазами, рваные уголки рта, засохшая кровь на кончиках пальцев, на шее и запястьях, потемневшие пятна на тюремном комбинезоне, что только усилилось вспышкой света перед глазами, которую она снова чувствует, когда Ксавье опять стонет и его начинает сильно рвать в то, как она теперь понимает, в ведро перед собой. Неспособная пошевелиться, она почти зачарованно смотрит на жёлто-оранжевую желчь, смешанную с явно едва переваренным содержимым желудка, которая неудержимо вырывается из его рта. Она смотрит и смотрит, не в силах отвести взгляд от нетерпеливой попытки его организма изгнать из тела все питательные вещества, смесь того, что вместе звучит, как рыдания и стоны, эхом отдаётся в холодной и пустой комнате.       Наконец, после того, что кажется целой вечностью, но, должно быть, на самом деле прошло всего лишь пару минут, рвота проходит, но Ксавье остаётся в своём согнутом положении ещё несколько судорожных вдохов и выдохов, сплёвывая вязкую слюну в ведро, громко сопя.       Прядь сальных волос падает ему на лицо, когда он снова поднимается, его лоб покрыт потом.       Весь гнев исчез, полностью сменившись полным изнеможением и чем-то ещё, что Уэнсдей не может точно распознать в чертах Ксавье. Что-то молодое и запуганное, словно он маленький зверёк.       — Чёрт подери!       Он вздрагивает, когда замечает Уэнсдей, которая, очевидно, была здесь всё это время, и паническое выражение его лица быстро исчезает под маской напускного безразличия в течение нескольких секунд.       На несколько мгновений снова воцарилась тишина.       Затем:       — Я думаю, завтра будет дождь, — поспешно говорит Ксавье с тем, что предположительно должно быть сухим смешком, но не было им. Попытка изобразить бодрость и веселье в голосе настолько неискрення и слаба, а контраст с ситуацией настолько абсурден, что он, кажется, не убеждает даже самого себя. Тем не менее это, возможно, что-то расшатывает в её создании, и ей наконец-то удаётся немного освободиться от своего паралича.       — Это ниже твоего достоинства, Ксавье.       Она пронзительно посмотрела на него.       Улыбка сползает с его губ, словно Уэнсдей рукой смахнула её с лица.       Ксавье устало вздохнул.       — Что же, я не хотел, чтобы ты это видела.       Он вытирает рот тыльной стороной ладони, звеня цепями. По тому, как он ответил, стало понятно, что это происходит не в первый раз. Она чувствует жжение в горле, не понимая из-за чего оно произошло.       — Кто это сделал с тобой? — всё ещё не в силах пошевелиться, слова режут острее её скальпеля для препарирования.       Это… дрожь в её голосе? Раздражённо Уэнсдей стискивает зубы, не понимая, на кого это направлено.       Ксавье хмурится и на его лице мелькает смесь эмоций, каждая из которых слишком мимолётна, чтобы Уэнсдей могла их разобрать. Затем он внезапно разражается смехом, глухо и несколько горько, ей кажется, что она получила пощечину.       — О, я не знаю, Уэнсдей.       Он вдруг начинает выглядеть почти что… жалким?       — Что ты думаешь об этом?       Уэнсдей скептически смотрит на него в ответ.       Неожиданно осознание обрушивается на неё, словно лезвие гильотины. Резко, безжалостно, завершающе.       До этого самого момента тюремное заключение Ксавье было досадным побочным эффектом, необходимым и последовательным в цепи событий, направленных на поимку Хайда.       Но теперь…       — Уэнсдей…       Она так поражена беспокойством в его голосе, что едва осознает, что потеряла контроль над своим выражением лица.       — Я никогда не был хорошим едоком — это одна из вещей, которые мой отец принимал на свой счёт, — добавляет он, улыбаясь почти извиняющимся тоном и облизывая свои потрескавшиеся от сухости губы, но внезапно вздрагивает и снова сгибается пополам, сухо вздыхая, прежде чем выплеснуть немного жёлтой жидкости. Та попадает в ведро с влажным всплеском.       Уэнсдей понимает, что инстинктивно сделала шаг вперёд к камере только тогда, когда её протянутая рука касается холодного металла решётки.       Я.       Я сделала это с тобой.       Без лишних слов Уэнсдей разворачивается на каблуках и убегает. Внутри всё кричит от бурлящих чувств.       Она должна кое-что исправить.