Электрум

Из темноты она вновь попала в темноту. Неужели рай, столь любимый золотоглазым, действительно страшнее кошмара? В этой черноте, густой, смолистой, не было ни единого ростка Цвета - верная смерть от голода, мучительная и неизбежная. Даже вытянуться в полный рост ей помешала невидимая преграда, но, к неожиданному восторгу, скользкая и холодная, материальная, настоящая. Значит, ее можно разбить? Хватило бы только сил, все движения медленные, смазанные, словно Брат вырвал все ее сердца и выпил весь Цвет. Или же так и есть и вознесение не удалось? От страха, невольно охватившего все существо, она дернулась, больно ударившись о преграду. Боль была странная - болело не внутри, а снаружи, совершенно новое ощущение, но терпеть его было намного легче, да и прошло быстро. Быстро? Здесь идет время? В Кошмаре время еще более незыблемо, чем в Покоях. Собравшись, она сделала то, что должна была давным давно - взглянула внутрь себя, едва сдержав мысленный крик - у нее было четыре Цвета! Невозможно, нереально, непостижимо! Все пять сердец, заполненные Цветом едва ли не меньше ширины волоса, бились в унисон, сильно и упрямо. Они явно не умирали, утягивая ее за собой, а в самом маленьком каким-то непостижимым чудом, по крошечной капле - если не вглядываться, можно и не заметить - копилась Лазурь. - Как интересно, ее геном ускоряет выработку чакры даже в эмбрионе, хотя сама система циркуляции даже не появилась, - шелестящий голос, приглушенный, словно говоривший пытался прошептать ей на ухо, находясь далеко-далеко, напугал не хуже ожидания Кошмара. Мужской, тяжелый... В Промежутке такой мог принадлежать только Брату, но сама манера речи совсем не вязалась с пугающим образом. - Установить первый уровень наблюдения, докладывать о всех изменениях. - Да, Орочимару-сама! - Тут же откликнулся еще один голос, все же бросивший ее к задней преграде волной паники, на что, к счастью, ее гости так и не отреагировали. Время в этом месте все же текло, пусть и не так быстро, как в Промежутке, но постоянно и неумолимо. Его невозможно было ни ускорить, ни замедлить, что она пыталась сделать со скуки мизерными запасами Лазури и Зелени. После тоже пыталась, даже без результата и с уменьшающимся запасом Цвета в этом был смысл - шелестящий комментировал почти каждое ее действие восторженным возгласом, и пусть его слова было невозможно понять, слишком уж на чуждом языке он говорил, но само наличие кого-то рядом радовало и успокаивало. Она не хотела больше быть одна - златоглазый слишком разбаловал ее вниманием. Духа вспоминать было больно - не так, когда она столкнулась с преградой, а по-настоящему, внутри. Пришедший Гостем, он оказался Хозяином, разочаровавшимся в себе, сломленным, спящим. Забавная странность - в своем собственном мире он был чужим, словно ненастоящим, хотя ненастоящими были как раз жители Промежутка. Сестры и Братья... Мечты и Кошмары. С каждым разом Сестер становилось все меньше, как и Цвета, а Братья возвышались из своего ада и устанавливали власть. Она должна была стать следующей, тридцать девятой, умершей от голода и безысходности, слишком уж редкими были ее Цвета. Золото и Серебро, приходившие самыми последними, малочисленными и неуверенными... Хозяин Промежутка слишком давно ни о чем не мечтал и ничего не любил. Но стоило ему появится, как он совершил ошибку, решив продлить ее муки, напоив страждущую и практически растворившуюся в Промежутке против воли. Хотя какая воля может быть у воплощения воображения? Золото и Серебро... Она до сих пор не понимает, откуда он взял столько Цвета, но ее сад - умершие черные деревья, утопающие корнями в воде, буквально полыхали жизнью и Цветом. Не удивительно, что это привлекло ее Брата, вырвавшего трепещущее сердце из груди и сожравшего весь Цвет из сада. Эту боль было вспоминать проще всего, слишком уж она въелась в само существо, даже прорвалась вместе с ней сюда, в этот странный новый Предел. Как она тогда просила, как умоляла не возвышать ее, не открывать сердца, не давать надежду, но кто бы ее послушал? Златоглазый в этом вопросе был удивительно жесток, все так же упорно разрисовывая сад и открывая ей сердца... Которое практически сразу же вырывал Брат. Все оставшиеся Сестры умоляли, но их он так не мучил, раскрыв всего по два сердца - только чтобы у них были силы говорить и открыть путь дальше. Ее же тогда он возненавидел и даже наслаждался этой болью, как после признался, лишь из-за того, что она не хотела вырваться отсюда, что отдавала свои силы другим Сестрам - ее Цвета были у многих, пусть и не в таком душащем сочетании. Он упорно держал открытыми три сердца, заполняя утекающим Золотом, вызывающим ревность у всех братьев, и Серебром, уменьшающим появление Цвета вообще. Мучая одну, он убивал других. Все изменилось со смертью Сестры из теплицы, жалеющей и Сестер, и Гостя - как после заметил златоглазый, она была и не Сестрой вовсе, а Матерью, правда, он так и не потрудился объяснить, кто это. Когда в ее Покоях родилось Золото с ощущением теплых, успокаивающих объятий - не ее Золото, она познала еще одну боль, даже не сравнимую с вырыванием сердца - самопожертвование было здесь чем-то новым, разрушившим привычный застой. У той Сестры даже имени не было, но именно она стала той веточкой, что сломала хребет Кошмару. Именно она была достойна возвышения. Но дух решил иначе. После смерти Сестры из теплицы, под дружный скорбный плач остальных сестер, он спокойно вынес всю ругань и оскорбления, какие она только могла придумать, привычно раскрывая третье сердце. После ушел, чтобы вернуться с бумагой и карандашом, которые нашел в Покоях Яни, пусть уже исписанных странными, квадратными буквами, но его рука очень четко выводила на них новые символы. Тут возникла проблема - она их не понимала. Научить немому читать было довольно сложно, но дух справился, сковывая все звуки, которые она только могла вспомнить, в четкие и резкие росчерки. В Покоях время не шло, так что у них была практически вечность... и всю эту вечность златоглазый потратил до последнего биения сердца. Они говорили. Обо всем и ни о чем. Как тогда горько рассмеялся Хозяин - она стала его исповедью. Ей раскрылась и печальная правда об этом Промежутке, и его надежда на возрождение в другом, совершенно новом и ярком, полном Цвета и жизни - это все Сестры называли Находкой, все так же прося вознести их, обещая разукрасить и привнести смысл... Он же исписывал все больше и больше листов, ласково называя ее драгоценностью. Электрум, так созвучно с ее собственным именем - Эле. Надо же, а ведь она почти его забыла, едва не став очередной безымянной... После же он и вовсе стал рассказывать истории, во многих из которых она узнавала отражение той или иной Сестры. Разве что своей она так и не услышала, он как-то мягко, уже и без тени прошлой ненависти, обошел причину ее появления, заканчивая путь на малышке Оле. К ее радости, златоглазый решил возвыситься сам, уважая мнение меньшей части Сестер, в том числе Сестры из теплицы и ее самой, пусть и по разным причинам - кто-то понимал, что своей однобокостью и незавершенностью только погубит новорожденный мир, кто-то не хотел неволить Находку своим существованием, кто-то... Она просто хотела увидеть конец этой истории, пусть он и не успеет выцарапать последние слова огрызком карандаша. Но и тут он смог как удивить, так и ужаснуть - на какой-то миг в Промежутке стало рождаться столько Цвета, словно он вовсе и не спал никогда, словно вернулся к жизни и вновь продолжит творить! Миг агонии перед смертью. Этого Цвета хватило, чтобы уничтожить всех братьев - златоглазый не желал рождаться в новом мире со старыми страхами, с холодным расчетом загоняя их по одному, огораживая покои Сестер защитой Зелени и вырисовывая свой путь стремительной Лазурью, стараясь сделать все как можно быстрее. Он знал, что после его ухода, ухода души из тела, плоть начнет гнить и умирать - он напоил каждую из оставшихся в живых, чтобы за наслаждением они не заметили момента окончательной смерти, даже воскресил Сестру из теплицы... Дал ей имя Сия в благодарность. Все еще жестокий, не смотря на сладкие речи. К Эле он пришел последним, как она думала, чтобы попрощаться. Только он думал иначе. Вверх, прорывая предел этой реальности, ринулось четыре цвета - Лазурь и Зелень, которыми он в битвах пропитал буквально все, обволакивающие Золото и Серебро. По всем законам она должна была погибнуть, даруя свои Цвета новому миру и неволя этим Находку, но и здесь у него было свое мнение. Он просто отдал ей свою душу, принимая весь удар взбунтовавшегося пространства на свою личность и жизнь, выталкивая ее еще выше, невозможно высоко для обычной Сестры-мечты... Тогда же она впервые услышала его голос, так похожий на голоса всех Братьев: "Теперь ты и есть новый мир, драгоценность. Моя самая нелепая и самая желанная мечта." Сейчас она была живая, а не просто существовала. Сейчас она была Хозяйкой своего собственного Промежутка, имеющая возможность и бремя создавать своих Сестер и Братьев лишь малейшей мыслью. Сейчас она свернулась клубочком в темноте и пустоте, отчаянно желая закричать. - Орочимару-сама, высокая активность мозга объекта! - Второй голос, который Эле выучила до малейшей интонации, сейчас был совсем не вовремя. - Ну надо же, какой интересный экземпляр, - услышав знакомое слово, она замахала руками и ногами, стараясь подать знак. Хоть бывшая Сестра и не видела своих постоянных гостей, они, очевидно, прекрасно различали и движения, и мимику, и манипуляции Цветом. Учиться новому языку вот так, не видя и не понимая, было невозможно, но повторяющиеся слова "объект", "интересно", "наблюдение", "экземпляр" и "эксперимент" всегда относились к ней. - И неужели нас слышат, ммм? Не имея понятия, но уловив вопросительные нотки, адресованные именно ей, Эле старательно закивала головой. Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем ее дрыгания перестали воспринимать, как случайные, уловив закономерность, но это было долго. Неужели нынешняя она не похожа на разумную или вообще, является каким-то недородком? Желая подтвердить, убедить, она воззвала к Лазури - именно на этот Цвет особенно радостно реагировали гости, и только он восстанавливался по капелькам. - Нас определенно слышат, Крот, - хмыкнул шелестящий, уже не где-то там, а очень близко, только руки протяни и коснешься лица. Она и протянула, натыкаясь на привычную смоляную преграду. - Что в ее карте? - Тридцать две недели ровно, Орочимару-сама, - бодро откликнулся второй, стоящий все еще где-то там, - легкие готовы к раскрытию, все рефлексы присутствуют. Органы сформированы, пищеварительная система функционирует. Уродств и аномалий нет. - Кроме развитой системы циркуляции чакры, - шелестящий прервал рассказчика, сделав голос еще ниже, - дальше. - Ее семья из Югакурэ, родители погибли во время нападения на караван, жива старшая сестра, два года, пока никаких особенных активностей чакры за ней замечено не было, но очаг развит. Девочка извлечена из утробы после биологической смерти матери на сроке в двенадцать недель из-за подозрения на улучшенный геном, была мертва три минуты. Что показательно, охрана защищала до последнего именно эту семью, а не дочь дайме, ехавшую с ними. - Хорошо. Выпускай малышку, сегодня будет ее день рождения. - В шелестящих нотках прозвучало еще что-то странное, похожее на... смех? - Как думаешь, она будет звать меня папочкой? - Орочимару-сама! - Настолько нервно и ошарашенно вскрикнул второй, словно то, что произнес шелестящий, полностью сломало ему картину мира. Так же и Эле вопрошала пустоту своих покоев, нещадно тратя Цвет на бессмысленный крик. Неприятные ощущения начались в середине живота, словно что-то несмело дернуло за самое нутро, разливаясь, расцветая болючим огнем в груди, по глазам резанул слишком яркий, нестерпимый, обжигающий свет. И Цвет. Бывшая Сестра задохнулась от осознания нового Предела, яркого, светлого, наполненного жизнью, чувствуя, как что-то теплое и мокрое стекает по щекам - слезы она узнала лишь по рассказам Духа. Как и дыхание, оказавшееся тем самым цветком, все сильнее пылающим в груди. Золото и Серебро, да она бы ни за что не променяла этот колючий воздух, насильно врывающийся в ее нос и рот, на безболезненное отсутствие самой потребности дышать в промежутке. - Какая... громкая, - шелестящий, отчего-то оказавшийся просто огромным, немного брезгливо смотрел на нее, так и не сумевшую сдержать рыданий от охвативших эмоций, слишком разных и слишком ярких. Благо, что Зелень, доставшаяся в наследство, обернулась вокруг, мягким уютным покрывалом успокаивая, как в колыбели, позволяя собраться с мыслями. Брезгливость тут же сменилась ярко вспыхнувшем интересом в глазах шелестящего, и Эле, даже с помощью Цвета, не смогла остаться равнодушной - руки сами потянулись к знакомым золотым глазам, а изо рта с первым осознанным выдохом вырвался смех. Такой чистый и звонкий, что был лишь у новорожденных Сестер... Явно не желая делать этого раньше, сейчас златоглазый поднял ее на руки, замотав во что-то мягкое. Зрение не позволяло разглядеть ничего, кроме светящихся Золотом глаз и ярких пятен, но даже так Цвета она видела полно и ярко, как и сердца - у шелестящего их было три. Лазурное, самое большое, дало надежду на встречу c другом, но два других оказались Сиренью и Серебром. Ее златоглазый ненавидел Сирень и рисовал ею лишь для Сестер, словно отвергал даже саму мысль о том, что когда-то творил... Этот же явно не стремился убивать свое вдохновение. И ей вновь стало страшно, забылся уже и звонкий смех - такие Цвета были у Эхо, милой-милой Сестренки, упавшей в безумие. Тайна Сирени звала ее бездонным омутом внутри, Серебро же логики было прозрачно, как чистый звенящий ручеек - такое противодействие свело бы с ума кого угодно, толкая на самые неожиданные поступки. Эхо хотела победить смерть и, как она утверждала, даже смогла это сделать, а после же молила ей не верить и не повторять ошибки, унесшей жизнь двух других Сестер. Что-то кольнуло ее в руку, потянув Нерву - а Нерву ли? - из вен. Цвет не убывал, все такой же веселой паутинкой охватывая все тело изнутри, но и не испарялся без ее воли, не подчинялся внешнему времени. Удивительно, но ей больше не нужно было бояться, что сердца полностью опустошатся без ее ведома и убьют и ее, и последнюю волю Духа. - Отлично, отправь на анализ, - безумный златоглазый небрежно положил ее на что-то, передав маленький предмет такому-же расплывчатому пятну, опять же, с тремя пылающими сердцами. Уже привычная Лазурь, совсем немного Янтаря и самое огромное, заполненное Зеленью. Он даже Нерву проращивал именно от самого большого сердца, словно ему было мало. - Да, Орочимару-сама, - маленький предмет совсем затерялся в неразличимом пятне чужого огромного тела, сам же обладатель второго голоса, повинуясь еще одной фразе шелестящего, придвинулся к замершей Эле, провел рукой, объятой Зеленью, над ней. Не желая, чтобы Цвет умер во вне, она поспешно приняла его в себя, благо что почти пустое сердце позволило, едва уловив ускользающим сознанием очередной удивленный хмык. Она... засыпает? Новая слеза сожаления, что за такой короткий срок она обрекла уже свой, еще даже толком не рожденный Промежуток на увядание и смерть, страшила не хуже, чем падение в Кошмар.

***

- Орочимару-сама? - Ирьенин, диагностирующий заснувшую новорожденную шосеном, уже устал удивляться. Раньше казавшийся абсолютно холодным и безжизненным саннин сразу менялся, стоило ему увидеть и изучить что-то новое и интересное. Вот и сейчас пугающие змеиные глаза буквально светились желанием препарировать бедную девочку, желая узнать, каким же способом она могла управлять чакрой, и, что еще более удивительно - лечебной, легко разделяя инь и ян. - Ее сестра, приведи ее сюда. - Видя колебания подчиненного, змеиный саннин не выдержал, прокричав-прошипев на вроде и подававшего надежду, но в такие моменты нещадно сковываемого странной моралью анбу. - Бысссстро! Оставшись один в лаборатории, если не считать уснувшего младенца, уже успевшего и надоесть своим плачем, и заинтересовать обнаружившимся кеккей генкаем, Орочимару усмехнулся в лицо погруженной в кому Узумаки. О, его самая лучшая находка, помогающая спасать интересные геномы, скрывающиеся вот в таких вот еще не рожденных детях. Конечно, не стоит и говорить, чего ему стоило вырвать умалишенную, лишенную женских репродуктивных органов женщину из лап Данзо, но даже такой овощ был бесценен в глазах ученых. Три года службы на Корень, но мощный инкубатор, прослужащий еще лет сто при должном уходе, усердно питал своей кровью целых десять резервуаров где с эмбрионами, а где уже и с развитыми плодами. То есть девять, одной он самолично перерезал пуповину только что. Вернувшийся ирьенин с маленькой девочкой на руках, широко раскрывшей карие глаза от страха, прервал поток мыслей. Возможно, в чем-то анбу был и прав, стоило бы изучить старшую где-то еще, а не в маленькой комнатушке со зловещими колбами, соединенных трубками с полумертвой женщиной. С другой, если она проявит такой же талант, как и младшая, то ей стоило бы и привыкнуть к подобной картине. - Таюя... Меня зовут Таюя! - Довольно сообразительная для своих двух лет девчонка правильно поняла вопросительный взгляд, правда, скукожилась на чужих руках, явно пытаясь так оказаться подальше от него. Или зря саннин уповал на разум и ей просто объяснили по дороге, что говорить? - Скажи мне, ты умеешь делать так? - Орочимару сконцентрировал чакру в руке, заставив воздух над ней светиться нежно-голубым из-за медленной утечки энергии из тела. Так происходило всегда при недостаточном контроле или же при использовании техник без специальных ручных печатей, сейчас же он сделал это специально, ничуть не жалея эти крохи. Все равно они восстанавливались намного быстрее, чем тратились в таком случае... раз в сто быстрее. - Мама учила, но я не... - розоволосая скривила лицо в надвигающейся детской истерике, но стушевалась под презрительным взглядом, стиснула маленькие кулачки, приятно удивив этим находящихся здесь шиноби. - У меня плохо получалось, но я постараюсь. Маленькая ручка вытянулась вперед, дрожа от напряжения, покрываясь едва заметной даже в полутьме комнаты голубоватой дымкой. Орочимару хищно подался вперед, явственно жалея, что у него нет никакого додзюцу, позволяющего видеть потоки чакры внутри тела. Впрочем, мысль о бьякугане была безжалостна убита во имя силы шарингана. Вот она потеряла контроль, выплеснув слишком много за раз, что было заметно по ярко мигнувшей голубой вспышке, но, к еще большему восторгу ученого, смогла выровнять поток. Неожиданно захныкал оставленный на столе младенец, завернутый в грубую хлопковую простынь, завозился, стаскивая ткань с головы, открывая вид на довольно длинные розовые завитушки. Еще одно наблюдение, впрочем, не имеющего особенного смысла в практической части - восьмимесячные почему-то были довольно волосаты, когда полностью доношенные обычно имели лишь скудный пушок. Хотя кто он такой, чтобы рассуждать о таких странных и, по сути, абсолютно ненужных вещах? Да и не факт, что при естественном развитии плода происходит так же, все же, это не его вотчина. - Кто это? - Маленькая ручка дрогнула, выпуская последнее дымное облако, так что и без бьякугана было ясно, что ее резерв пуст. Довольно маленький для ее возраста, хоть контроль и потрясает воображение - такой даже у клановых считается редкостью, граничащей с гениальностью. Стоит ли проверить ее на на медицинскую чакру? - Твоя сестра, не отвлекайся. - Не обращая внимания на вздрогнувшую девчонку, он затолкал ей в рот чакровосстанавливающую пилюлю, надеясь на новое открытие. - Жуй и попробуй теперь так. - Моя сестра умерла, она была в маме! Она не могла родиться! Мама умерла там! Это монстр! - Разжевав горькую таблетку, Таюя все же не выдержала, перестала себя контролировать, чем и заслужила еще один пренебрежительный взгляд. Что старшая, что младшая, но последняя хотя бы еще не говорит. - И так я сделать тоже не могу! Только голубой, как сделать зеленый? Мама так тоже не умела! Орочимару скривился, словно увидел нечто мерзкое, отменив шосен. Для него это было довольно сложно, вот так разделять инь и ян, все же его собственный специфический геном давал о себе знать, накладывая такие неприятные ограничения. Это действительно было неприятно, полагаться на других в таких мелочах, а ведь в его деле без этого никак. Очаг отозвался небольшой тянущей болью, восстанавливая привычный баланс, но сейчас ученому было не до этого - хныкающий комок в очередной раз показал свою ценность. Маленькие ручки, еле высвободившиеся из простыни, тянулись к побледневшей Таюе, мерно горя шосеном. Да, такой помощник, воспитанный в верности только ему буквально с пеленок, точно бы пригодился. Не вечно же полагаться на анбу старика? Да и назревает что-то явно нехорошее, слишком уж легко учитель отдал шляпу Хокаге малышу Намикадзе, а зная его страсть к власти, превышающую даже амбиции самого Орочимару... Пора сворачивать свои эксперименты. - И почему же она может, а ты нет? - Скривил губы саннин, раздосадованный таким положением дел. Ждать взросления мелкой при текущей напряженной ситуации было практически нереально. - Потому-что она монстр! Она умерла вместе с мамой! - Детский мозг, пусть и развитый из-за влияния чакры никак не мог понять, что клиническая и биологическая смерть довольно разные вещи. - И она не могла так рано родиться, мама говорила, что еще два месяца ждать! Монстр! - Заткнись, - саннин не выдержал, и подав чакры в кончики пальцев, легко коснулся ее кейракурей рядом с сонной артерией. Сон, намного более долгий и глубокий, чем от простого пережимания сосуда, был ей обеспечен. Впрочем, как и болезненное пробуждение, все шансы на милосердный шосен она упустила своим поведением. Запечатать же безвольное тело в свиток транспортировки тяжелобольных было делом двух секунд, после чего он занял привычное место на поясе. - А теперь объясни мне, Кролик-кун, почему младенец может так? Вышеупомянутый младенец, стоило только запечатать ее сестру, перестала выпускать чакру, и, казалось, вот-вот расплачется, но и самообладанием она вышла лучше старшей. Орочимару даже позволил себе кривую ухмылку - еще одну истерику он бы просто не выдержал, а так даже и на руки можно взять, вглядываясь пусть и в расфокусированные, но какие-то не детские зеленые, как медчакра, глаза. Может, стоит проверить Таюю на сродство с землей? - Думаю, с этим связаны межродственные браки, - с небольшой жалостью в голосе ответил ирьенин, протягивая результаты ДНК-тестов сестер, - еще бы поколение такого скрещивания и начались бы генетические ошибки. У меня есть предположение, что они чья-то побочная ветвь, сохранившая гордость основной, но никак не их численность, из-за чего брату и приходилось жениться на сестре, чтобы не разбавлять кровь. Предположительно, из-за очень слабого генома, если он вообще был, ведь даже цвет волос является рецессивным. Опять же, розовые волосы не являются отличительной чертой известного клана, так что определить это точно просто не возможно. - Куфуфу... - Свистяще засмеялся Орочимару, от чего Кролик едва скрыл нервную дрожь, пробежавшую по позвоночнику. Такой смех никогда не предвещал ничего хорошего, лишь очередные эксперименты и много, очень много ненужной крови и боли. - Амбиции мелкой семейки подарили мне интересную игрушку, не находишь? Пик их развития в моих руках, ни больше, ни меньше! Даже Таюя может быть полезной. - Да, Орочимару-сама, - жалость к невинной малышке, словно бы пытавшейся разглядеть всю комнату "плавающим" взглядом и тянувшей ручки то к саннину, то к нему самому, усилилась, но сделать сейчас ирьенин ничего не мог. - Падение Югакурэ принесло немало талантов. - Определенно, это была удачная сделка, - саннин почти любовно оглядел неполный десяток "подрастающего поколения", пока ведущих себя так, как и требовалось от детей в утробе, пусть и такой искусственной. - Интересно бы взглянуть на лицо малыша Минато, когда он узнает, что вытворил старик за его спиной во время "помощи в мирном расформировании скрытой деревни". Куфуфуфу... Поверь мне, Кролик-кун, до этого я точно доживу. - Что..? - Глаза под маской широко распахнулись, рот неверяще открылся, вываливая ослабевший язык, но фразу он продолжить не мог - оторванная от тела голова не слишком этому способствовала. В его преданность никогда не верили. Орочимару этого действительно ждал, но не так скоро... где-то внутри сомневался, что старик все же решится выплыть за его счет. Колбы с будущими экспериментами он нещадно разбил, осознавая, что выживут не все, вытащил свою будущую помощницу из простыни, аккуратно положив возле каким-то чудом заоравшего и без помощи ирьенина младенца. Учитель сразу ее и не заметит среди остальных, все же не для этого он сюда пришел, а вот зачищающий следы Данзо обратит внимание и на зажившую пуповину, и на обогревающий фуин на спине. - Здравствуйте, Сарутоби-сенсей, - издевательски медленно поклонился змеиный саннин, не отрывая взгляд от чуть ли не метавших яростные молнии блеклых глаз старика. Как жаль, что он поторопился и в последний свободный свиток запечатал не ту... Оставалось лишь надеяться на договор с не менее раздражающим стариком. - Не ждал вас сегодня, даже чая не могу заварить. - Что же ты за монстр! - Орочимару лишь хмыкнул в ответ, приподняв уголки губ в подобии улыбки. Слышал он сегодня уже про монстра, такое же необоснованное обвинение, и правда ведь роднит с "дочуркой". Был бы здесь тот же Минато, может, совесть бы и проснулась, но от заказчика большей половины экспериментов... - Слышать такое от вас, сенсей... Это просто разбивает мне сердце. - Картинно прижав руки к груди, незаметно зацепил из скрытого, собственноручно вшитого кармана стандартного джоунинского жилета кольцо куная, тут же бросая его вперед, ринувшись следом за ним. Анбу, прибывшие уничтожить "предателя", на рефлексах дернулись вбок - ну кто в здравом уме будет ожидать обычную железку от такого, как он? Старик же... расчеты оказались верны, его ликвидация, как и поимка, в планы не входила, но чиркнуть по хитайате, перечеркивая символ листа, учитель посчитал нужным. Приказ стать официальным нукенином едва ли не прозвучал вслух, но представление еще не закончилось, слишком уж внимательно следили зрители-анбу. - Простите, я... я не смог собственными руками... - Сарутоби Хирузен, так же известный как третий Хокаге и единственный из них, кто покинул должность не вперед ногами, профессор и бог шиноби, обессиленно упал на колени, выпуская из ослабевших пальцев кунай. - Третий! Не волнуйтесь, его встретят на выходе наши люди. - Анбу в маске волка аккуратно поднял такого уязвимого сейчас старика, впервые замечая за всепоглощающей силой и глубокие морщины, и старческие пятна на руках и лице. Тут даже и говорить не стоило, сколько лет жизни забрал у него любимый ученик одним лишь подтверждением своих грязных дел! Пока они шли сюда, прочесали ни одну лабораторию, а увиденное испытать на себе и врагу не пожелаешь, одни искореженные мокутоном тела достойны самых страшных кошмаров, а остальные... после он просто закрывал глаза. - Третий, что делать с детьми? - Сова ласково подняла три сморщенных тела, крошечных настолько, что легко поместились в изящных руках полевого ирьенина, тут же окутала их лечебной чакрой. Бедные дети уже даже не плакали, а лишь хрипели, борясь за жизнь, остальные... Остальные же будут записаны в длинный список жертв предателя. - Тут написано, что они из бывшей деревни Горячих Источников, - сурок двумя пальцами поднял с мокрого пола слипшиеся листы отчетов, с которых бывшее содержимое "инкубаторов" смыло чернила, оставив лишь несколько едва различимых слов. Увы, содержимое было невозможно восстановить даже по выдавленным следам, Орочимару всегда писал кистью, игнорируя карандаш и ручку. - Есть полустертое "кланы", дальше не разобрать. - Сандаймэ! - В лабораторию, сверкая шаринганом, вбежал Хатаке Какаши, еще не получивший маску, но ходивший хвостиком за анбу благодаря своему статусу ученика Хокаге. Даже на такую миссию, как ликвидация предателя, не побоялся прибежать, только сейчас трясся от страха, видимо, получив нехилую порцию яки от шиноби уровня каге. Как только жив остался? - Ушел! Орочимару ушел, нейтрализовав весь отряд. Меня послали передать, оставшиеся в строю бросились в погоню. - Волк, останови их! Не хватало нам еще бессмысленных жертв. - Анбу кивнул в ответ, исчезнув в взметнувшемся вихре листьев шуншина, спеша выполнить приказ. Не стоит расстраивать Сарутоби-доно еще сильнее, ему и так досталось. - Сова, дети здоровы? Тогда если мальчик, то отправим в приют, а девочку... Думаю, Хачика будет не против пополнения.