Скажи мне эти три слова

Вбегаю в номер, спиной захлопывая дверь так, что желтый свет из коридора больше не поступает. Я оказываюсь в кромешной темноте, как в вакууме. Она обволакивает меня, заглушая посторонние звуки. Выдыхаю. Сил после короткой программы совсем не осталось, я сбрасываю с себя обувь, задевая многочисленные кровавые гниющие мозоли, морщусь от боли, но решительно игнорирую это и шагаю в глубь комнаты. Включаю светильник, создавая полу-мрак. Комната совсем промерзла и единственное, что остается это закутаться в одеяло и прижаться к еле греющей батареи. Так я и делаю, хватаю одеяло, сигареты и прислоняюсь спиной к теплому железу. Неожиданно, но спину обжигает. Видимо, я настолько холодная, что малейшее тепло действует губительно. Так и с тобой. Накидываю сверху одеяло, пачкая его кровью с ног, которая уже давно течет, оставляя следы по всему полу. Щелкаю зажигалкой, втягивая заветный и такой необходимый дым. Я заменила зависимость тобой, на зависимость от сигарет, и вот, теперь, когда две мои слабости оказываются рядом, я не знаю, что делать. Ты уже давно стала чем-то далеким, недостижимым и вот, в метре от меня твоя неосторожно брошенная кофта, пахнущая тобой. Держусь из последних сил, чтобы не схватить и не зарыться в неё головой, лишь бы хоть на секунду ощутить твой запах, твой вкус. Но все же продолжаю сидеть на холодном полу, ожидая когда наконец станет хоть чуточку теплее, не понимая, что даже пожар не сможет согреть мою душу, разве что уничтожить. Дверь тихо отворяется, и ты нерешительно входишь внутрь. Стоишь не закрывая дверь, боишься, что как только закроешь пути назад не будет, как будто мир перестанет существовать и сбежать будет уже некуда. А это, наверное, твое главное желание и страх — сбежать. Снова. Поднимаешь глаза, прочерчивая линию прямиком мне в душу, так, что хочется спрятаться, закрыться, но некуда. И я сижу, смотря на твой темный, обрамленный светом силуэт и думаю, что в этот раз ты действительно настоящая, а не пришедшая во сне, чего бы, наверное, я очень хотела. Хотела бы исчезнуть сейчас, оказаться где-то не здесь, где-то в прошлом. В том прошлом, в котором ты была не соперником, а соратником, товарищем, любовью. И дверь закрываясь хлопает, обрывая любые пути отступления, пресекая дороги назад. Ты шагаешь неуверенно, руки сжимаешь, заламывая пальцы, но все же идешь ко мне. Садишься рядом и протягиваешь ледяную трясущуюся руку за сигаретой. — Раньше тебе не нравились сигареты, — твой голос охрип. — Жизнь заставила, — усмехаюсь, но сигарету все же протягиваю и щелкаю зажигалкой. — Ясно. Нас окутывает сигаретный дым и недосказанность. Интересно, что убьет раньше? — Как ты, Алин? — спрашиваешь тихо, но на меня не смотришь. Задаешь, видимо, первый пришедший в голову вопрос, лишь бы заполнить пространство хоть чем-то понятным. Сердце разрывается от осознания, что сейчас, сидя с некогда самым родным человеком, совершенно ничего о нем не знаешь. — Тяжело. Почему-то врать тебе нет сил. Для всех у меня давно все в порядке, но перед тобой я просто не могу притворяться. Наверное, я уже слишком давно обнажила перед тобой свою душу, что даже через время, я не в силах вновь её закрыть. Да и не хочется, если честно. — Я знаю, что мой уход был неожиданным, но, пожалуйста, не вини меня. Тогда всё было слишком тяжело. Мне невыносимо было находиться в Москве. Я была совершенно одна… — Я писала тебе каждый день, Жень, — говорю, повернув голову в сторону, в темноте вглядываясь в очертания силуэта — Каждый чертов день. Я дважды приходила к тебе домой, я искала тебя везде. Никто тебя не бросал, ты бросила всех. — Возможно. Горько киваешь и прижигаешь сигарету, а я протягиваю тебе жвачку. Все как ты любишь. Потому, что помню, потому, что еще люблю. — Да, я всех бросила. — Ты принимаешь жвачку, но лишь нервно теребишь в руках упаковку, — но ты не представляешь насколько невыносимо было находиться в Москве. Я постоянно слышала: «ты все равно для нас олимпийская чемпионка», «Женя, ты такая молодец, мы тебя и без медали любим». Понимаешь? Это же отвратительно. А еще, в их глазах была такая жалость, будто они уже не меня видели, а мой труп, качающийся на веревке. Я уехала — да, бросила — да, но просто так сложилось. По-другому никак не получилось бы. — Может, ты не хотела по-другому? — Хотела, Алин, хотела. Я очень хотела, просто молилась, лишь бы с тобой остаться, но обстоятельства… Я не прошу простить меня, знаю, это невозможно, я лишь прошу понять. — Мы почти всегда извиняем то, что понимаем. — Кто сказал? — Лермонтов. К черту его. Я поворачиваюсь и впервые уже за долгое время прикасаюсь к тебе. Быстро, но от этого не менее аккуратно обхватываю твои ладони. Смотрю в глаза без нежности, без любви, лишь горечь сквозит в них, но для нас и это уже слишком много. — Я так тебя ждала… — шепчу, и признаюсь в том, в чем даже себе боялась, смотря в твои глаза, которые отблескивают в темноте, как пузырьки в шампанском. — Так долго ждала, Женечка… Голос хрипит, а руки дрожат и нет больше сил молчать. Нет сил сдерживаться. Я позволяю себе охватить твое тело ледяными руками, позволяю вдохнуть запах волос. Прижимаюсь своей щекой к твоей и шепчу, шепчу, шепчу… Не помню уже о чем, кажется, о смерти, или, может о любви? А ты все еще остаешься сильной и до боли в груди сжимаешь мои ребра. И качаешь, качаешь, качаешь, напевая какую-то мелодию лишь бы заглушить мой шепот, лишь бы не слышать, не думать. — Вставай, Алин, нужно идти, — и ты поднимаешь меня, но ноги мои подводят и подкашиваются, а ты остаешься такой же сильной как и всегда, и удерживаешь меня, не давая упасть. Держась вместе мы идем к кровати. Ты опускаешь меня, а сама ложишься рядом и обнимаешь. — Ты ведь скучала? Вспоминала обо мне? Признайся, Жень. — Меня всю трясет. Сердце дрожит, грозясь покрыться трещинами и вконец разбиться, но пока держится, а значит, держусь и я. — Ты мне снилась. — Это был хороший сон? — Это был кошмар. Ты кричала, винила меня. Ни к чему эти разговоры, Алин. Всё пустое. — И я пустая? — Не знаю. Ты уже другая, не моя, — ты произносишь эти слова тихо, боишься их, но они все равно оглушают. Врезаются стрелами в сердце, не оставляя ему и шанса. А ты целуешь мою макушку, руками сильнее прижимаешь к груди, и никуда не отпускаешь. Завтра нам катать произвольную, и я совершенно не понимаю как себя вести. Как же легко было претвориться, что моя любовь это ненависть, но рядом с тобой все маски слетели. Ты оголила меня, как раскаленный провод, и я боюсь заплакать, ведь контакт с водой меня убьет, может даже раньше, чем я успею понять. Понять тебя и себя, понять нас.