Feel So Good on Interrogation

Пожалуй, единственное, что максимально бесило её во всех этих темных комнатах с малой толикой света из некой щели сверху стен или совсем мелких отверстий по ним, словно их и нет вовсе — это какая-то капающая фигня с отличительным хлюпающим звуком. Немного не похожим на то, что течет по трубам, в том числе канализационным, и также же совсем не похожим на интересные полу-шлепки внутри её вагины во время полового акта, если бы она всерьёз обращала на это внимание, чтобы распалять себя перед любовником ещё пуще. Выводили её до неприязни как раз такие вещи — никак не полная невидимость с созданием атмосферы неминуемой угрозы без права на один звонок или что-то в этом роде. Мольбы не сработают, плач только усугубит и без того паршивое настроение пленного, логично не понимающего, что происходит и за что именно он. И это совмещённое комбо демонстрации плаксивости и полнейшей слабохарактерности давно перестало быть оружием против в том числе самых зловещих преступников. У которых, видите ли, могли наконец проснуться чувства к пойманному, ведь так бы больше стал вести себя женский пол. Что вообще не априори, и всё ещё не исключение, когда жертва слаба и на эмоциях будет применять первое, что приходит в голову. Продолжая речь об исключениях, преступники могут поверить в способы взывания к пойманным ими жалости и милосердия. Вот только единицы смилуются и отпустят ожидаемо не за просто так… ведь питаться, как едой, чужим горем для них в порядке вещей, в какие бы времена и века не существовало зло. Но если точно не слёзы и нытьё — то разве лучшим действием при полном бессилии было бы молчание и терпение всего и вся в обители абсолютной темноты, когда злодей уже мог сделать всё любопытное для судебной экспертизы? Говоря о каплях в таких помещениях ещё немного — её это раздражало слишком уж прямолинейными ассоциациями, как если кто-то спускает мочу или испражняется рядом. Но будто вода каплями не течет в ванной или душевой также… а потому для чего такие сравнения? Ладно, можно было ещё немного запутаться в показаниях по этой теме, чтобы развлечь себя… но как и любое отвлечение, ограниченное болтовнёй тем более с самим собой, надоедало в основном за секунды. И приходилось тут же, несясь впереди паровоза, придумывать что-то ещё при так и не сошедшем полном осознании, что выпутываться из-под связанной с железными «нитями» веревки было бесполезно после нескольких минут попыток… в итоге эти железки начинали ранить ладони и кисти до крови. В чём бы она ни была, хоть в обтягивающем условно резиновом костюме, с которым мог быть шанс выбраться из таких пут с помощью гладкого покрытия — так просто она бы не освободилась, ища того, кому бы раздать люлей, не торопясь сбегать с места. «Но ведь если выпутаюсь, врубится сирена или ещё что угодно среагирует… ага, ожидание дальнейшей хуйни так убеждает расслабить всё, что можно готовиться к чему угодно? К изнасилованию, например, ведь обычно мужчины изобретательны на это блядство, и похищают не блядей, блядь». Ни несколько длинные, окрашенные красным лаком наточенные коготки не помогли бы с этим обстоятельством, ни тем более зубы, когда им и деснам не следовало бы усердно «баловаться» с проволокой. Чинить каждый из пострадавших после этого, да и вообще всю челюсть, оставалось дорогим и явно болезненным удовольствием в том числе при безопасной стоматологии… и о таком будущим детям точно рассказывать бы не хотелось, как о подвиге. Вынужденная жертвенность в форме страшного зрелища, особенно если всё же отсечь железной нитью конечности, тем более когда связаны ею все они… это не повод для гордости, что она пошла на такое, но страшный сон наяву, возможно, самый-самый. Была бы рада воспользоваться одной отмычкой вроде лазера в кармане на поясе, или второй внутри обуви на небольшом каблуке, немного над подошвой… но ощущение не подвело, что их обнаружили и подчистили в том числе весь её арсенал. И вот кто, не иначе, мог бы забраться и в её нижнее белье без её ведома, оправдывая такое средство поиском жучков… но чего возмущаться, если она или такого не помнит, или этого не было, пусть она не может знать наверняка. И никак не проверишь даже без окутывания ловушкой, но при полнейшей темноте, одеты ли её трусики навыворот, хоть такое можно определить по ощущениям. Да, конечно, она догадывалась, что её усыпили неким снотворным, запах которого она бы тут же почувствовала своим острым нюхом, а потому оставалась лишь тряпка к носу. А значит… как давно не ходила в туалет с этого момента, да и сейчас не чувствует острой необходимости? Эти вопросы могут остаться без ответа, потому незачем ими забивать себе голову… вот только чем ещё, если идеи выбраться перестали поступать, и эта темнотень оставляла вокруг себя одно лишь логичное замешательство? Грёбаные железные нитки, минимум воздуха для дыхания… о, а ещё прикованные к предплечьям и коленям способные жахнуть разрядом энергетические пруты? «Вот же сука, как я об этом вообще забыла-то, как же так! Стоит предпринять попытки бегства вроде заметно более интенсивных движений — и от меня может мокрого места не остаться! Этот мудак умеет насильно загонять в плен и заставлять радоваться этому положению, как милости свыше… потому что любые мои попытки в итоге меня прикончат быстрее, чем сам он!» Приплыли… это самое нейтральное слово, и как бы не одно единственное легальное среди туч нецензурных выражений, что бы означало скверное, дерьмовое начало неминуемого конца. Ведь с момента этого осознания она точно могла забеспокоиться, что ей сидеть так целый день, а то и дальше… потому лучше бы вообще не «просыпалась»? Она могла сколько угодно не любить детали похожих тайных комнат без света и какого-либо намёка на комфорт, из которых получалось выбираться самой не раз, и нередко в момент, когда «ловец беззащитных пташек и крупных дьяволиц» только начнёт выходить, являя себя перед заплаканными или растратившими чувствительность глазами. Но худшее, что вообще может быть — ожидание неизвестности в пребывании в одном и том же месте, где она не должна быть, слишком уж долго, даже крайне! Похоже на правду то суждение, что пытка ожидания способна потеснять карательные практики отрезанием плоти, особенно с добавлением препарата многократного усиления ощущений нервов от отсечённой руки. Сидеть и ждать, при проволоке и электрошокерах в наличии, оказалось правильным и в то же время невыносимым решением. Ведь подобной реакции и ждёт преступник, и это частая среди них тактика доведения до инфаркта даже самой сильной личности. Особенно, если речь о военном, пусть даже он обучен терпеть до конца, к сожалению, иногда покуда душа не покинет его. Она не могла почесать себе ничего, ещё и в том числе благодаря этим сраным энерго-штукам, но не только поэтому была не в силах поправить эластичную ткань у её зада, чтобы гладкий костюм меньше впивался и доставлял дискомфорт. А ощущение прилично гнетущего страха с пребыванием во тьме, что будто поглотила всё — также чужую волю с разумом, как замечательный бонус — заставляло «расслабиться» и готовить её тонкие высокие лисьи ушки для мгновенного оповещения о её судьбе. Было стрёмно, и отвращение тоже давало о себе знать, пусть это слово могло звучать в отношении беспощадных злодеев, как комплимент… что в этом для них нет ничего зазорного и так далее, если порой они охотно отзываются на слово «ублюдок». — Ты попала сюда сегодня не просто так, моя преоесть. За твоей спиной и перед твоим еблом накопилось достаточно грехов, чтобы ответить за них. Гробовая тишина в создающей ассоциацию темнотой комнате, будто действительно находишься сейчас в гробу под землёй, резко нарушилась не то записью голоса, не то озвучкой через программу. Сразу оказалось понятно, что прозвучавший голос изменён, ведь обычно такое используют или при защите дающих показания по новостям, либо чтобы не была «обнародована» и стала живой мишенью настоящая личность говорящего ни перед кем, в том числе правоохранителям. Несколько сомнительный и почти бесполезный способ введения в устрашение, или всё могло быть куда проще — желание звучать круче через такую фигню немного пересиливало жажду добиться ответов на свои вопросы. Она была бы рада сыграть в слова, чтобы запутать, но по сих пор в основном за ней присылали подмогу или у неё получалось выбираться самой. Тогда как её задачей было в основном растягивание времени, что требовало навыков общения, так как обстановка раздражала с самого начала. — Отвечай, сука, на вопрос, ты понимаешь причину того, почему оказалась здесь? — Я ни слова не скажу, пока ты, ссыкун-сталкер, хотя бы голос свой мне не явишь. Нравится за красивыми девушками следить, а потом связывать, чтобы в качестве наказания за их красоту заставлять их отсасывать? БДСМ-практики тебе бы в рожу плюнули за твои попытки копировать их техники. Можно было подумать всякое — и что молчание золото в таких происшествиях, и что стоило бы не затрагивать тему отсутствия успешности и привлекательности перед противоположным полом. Но она достаточно раздражена дискомфортом, чтобы задаваться целью находить язык с преступником, конечно же, чтобы влиться к нему в доверие и узнать нужное, важное, что может касаться лично её, а не только тех, на кого она работает. Всё без применения декольте и нижнего белья, как обезоруживающего приема — ведь не всегда преступники, имеющие обыкновение связывать и запирать, как и пленного, сплошь и рядом по девушкам, которые обычно не обращают на них внимание… пусть и бывали для них «удачные» случаи в виде красавиц-фетишисток, что однозначно два в одном. Среди таких запросто могут быть и геи, запросто доводящие «милое» общение любезностями до изнасилования. — Ты, женщина, острее перца чили с такими грубыми подъёбками. Не слишком много о себе думаешь и придумываешь на ходу ещё какую-нибудь новую дичь? И если то, что ты сгоряча говоришь, частично правда, чего ты вообще сделаешь мне? Пока, надеюсь, заметила, что у тебя не связаны только пасть и грудь. Намёк на минет и трах членом между грудями, просто прелестно… заключать такое уважающей себя молодой даме. Свет преступной истины среди её обиталища всё ещё не являл себя её очам, как Христос народу вторым пришествием — даже показалось логичным такое сравнение, как бы сын Бога не отреагировал на такое. Нет, всё ещё был лучик с отверстия, в которое и совать-то тяжело совсем отчаявшемуся жить без половых партнёров, но что он вообще давал… хоть какую-нибудь мысль или пользу своей ну очень тоненькой полосочкой до пола? Она начала рефлекторно съёживаться, всё ещё сидя на месте с промелькнувшим, смиряющим сердце суждением, что поторопится пытаться сбежать сейчас, оставив пленителю шанс продолжать жить и дышать — эта ситуация обязательно повторится в будущем. Сколько бы она ни была готова к ней после побега, единственным выходом может быть только устранение того, кто однажды устроил безвыходную ситуацию. Лишь в фильмах арсенал оружия в подвале или кладовке мог спасать от внезапной атаки маньяка — но до пушек ещё следовало добраться, иначе они как своеобразный декор в квартирке, а не экстренный способ прикончить или задержать. — Оттого, что пасть моя прелестная с маленькими пилами вместо зубов, я тебе перережу горло, ублюд, если ты ко мне подойдёшь! И да, сама дам тебе наконец попробовать на вкус твою висюльку, сколько бы ты ей не пожелал гордиться передо мной. Не сразу «женщина» заметила в темноте красные точки параллельно друг другу, и не сразу оценила, что они могли значить — как небольшой лазерный свет, за которым любят гоняться кошки, как ошалелые, взбираться на ковры и прыгать на верха ближайших шкафов за ними. Ей пока было достаточно оценить положение дел — очень хреновое для агента, стоит ему попасться, не подозревая, для удовлетворения ли злодейского эго или за нечто конкретное. Опять же без всяких объяснений, который такие по сложившимся стереотипам многоликие особы не заслуживают. А если причины и вскроются, то только через боль и страдания, иначе никак… но можно ли назвать плюсом то, что до поры до времени или вообще не будут затрагиваться родные и близкие стороны «добра» в одной личности? Да уж, и на том спасибо, если вообще есть за что благодарить похитителя дамочек и их секретов к себе в лапы, чтобы потом тыкать ими и ожидаемо использовать для проявления слабости духа у пойманных. — Какие мы прямо все из себя смелые, надо же, ебать твой рот… много говоришь того, о чём можно пожалеть, перед тем, как тебя прижимают? Не за задницу или треугольник руками, а твоими же аргументами, Ингрид Аристарх Беллассен. Это такое увлечение у тебя — как можно ярче и мощнее ставить себя под удар высказываниями, за которые обычно получают ответ не словами? Красные «глаза» приближались всё ближе — она, названная по её настоящему имени, которое не любила, и не задающая впопыхах вопрос, какого черта этот неизвестно кто знает его, пребывала всё в большем дискомфорте. Да, было одно время неприятно, что её имя с фамилией однажды так и называемые «бандиты Господа» пытались использовать, дабы найти весь её фамильный род, чтобы… сколько бы пленная не выносила свою семью, вырезание до последнего родственника она бы ни за что не пожелала, ни секунды не думая об этом! Так, прошло много времени с тех пор, да и тем более она мало кому выкладывала своё настоящее имя с фамилией, разумеется, кроме организации хранения правопорядка внутренней политики. Такой, как ШУШУ, раскрытие аббревиатуры которой совершенно секретно, потому что никому неизвестно и предполагается в общих чертах — разве что её точно знает, поскольку является её создателем, только основатель глобальной «конторы» по надзору за террористами, особенно с момента, как они отмотали свои срока. — Рассказывай настоящую причину того, почему двое кандидатов в мэры столицы, министр обороны и экономики были убиты… ах да, один из них тебе точно должен быть знаком достаточно близко. И с чего все следы указывали в основном на тебя? Что этот таинственный мудак, вероятно, в самом деле приложивший руку к тому, чтобы обездвижить даму настолько чёртовыми методами… что он знает насчёт всего этого? Она практически забыла все эти случаи, да настолько, что не видела необходимости помнить детали, опираясь на надёжно хранимые досье в правоохранительной ШУШУ под крылом ЦРУ, и оба важных звена страны действовали сообща не один десяток лет. И пусть, что забыла несколько тяжёлым путем вроде большего употребления алкоголя, чем обычно, в свои внеплановые выходные и снотворными таблетками, которые как-то за удивительно короткий срок вызвали амнезию по всей этой серьезной истории. Была ли для неё вообще выгода поступить так, совсем не догадываясь, что со временем её могут призвать к ответу, если «раскопают» больше деталей… тем более, когда они, похоже, есть у преступников вроде этого, сегодняшнего? — Что тебе известно, тварь, что ты указываешь этим на меня, завязанную и взмокшую? Не надейся, что с возбуждения от связанного положения, у тебя, блядь, душно и сыро, хоть какую-нибудь форточку открой. Зажёгся свет, являлись маленькому миру узких четырех стен куча решёток вокруг, закрытый такой же решеткой вентилятор вверху и стол, пока что отделявший пленницу от похитителя. Кажется она — хорошая собой рыжая лиса около тридцати лет, с несколько потрёпанной от грубо связанного положения каштанового цвета прической чуть ниже плеч и завитком, вся в латексном костюме, обтягивающем все её замечательные округлые изгибы — тут же собралась озвучить просьбу приказным тоном, чтобы похититель вырубил обратно. Конечно же, свет, а не её саму, чтобы потом не выкинуть на обочину. Хотя пусть уж лучше так, и за километры, чем сидеть и ожидать, судя по всему, сексистского рукоприкладства с прикрыванием посягательств на её тело и периодическую природную охоту секса, конечно же, ни на что не намекающими жестами. — А не много ли чести будет для пленной, а, шлюха? Ты все мозги растеряла, пока купалась среди благ своей должности в ШУШУ, что даже на секунду не понимаешь… что пленных, бывает, нередко ебут письками, а не исполняют их слёзные просьбы? Хоть натуралок вроде тебя, хоть пидоров вроде… — Тебя, да, ты это хотел сказать? Чего меня тогда засталкерил и всё никак не можешь представить передо мной натуру папочки? Смущал ли и вводил ли в замешательство красавицу лису, которая сама будь здоров смутит и обескуражит своими речами при волнующихся в разные стороны локонах при её эмоциональных обсуждениях, над смелостью которых ещё можно поспорить, вид похитителя? Который в первую очередь напоминал опять же небезызвестные комиксы для подростков. Может, не совсем так, но эта смахивающая на мешковину ткань с плеч до пояса, эти черные штаны из хлопка, и уж тем более эта футуристичная маска с какими-то несуразным трубками с «дымовыми» отверстиями наружу, к которой пока оставалось совсем уж неоднозначное отношение, для чего такие существуют… Разве это имидж того, кто силой берет в плен, с наклонностями предполагаемого насильника? Только дай ему волю быть очарованным… что ещё предстоит выяснить обязательно до. А никак не после, испытывая кошмар, как будет думать любая женщина в надежде на защиту своей неприкосновенности. Разве не логично так относиться к прямому посягательству на свою тонкую натуру, вполне себе мстительную после преодоления точки кипения не по своей воле? — Ты, рыжее уёбище, слишком много треплешься о всякой ерунде перед смертью. Я не буду доказывать, как и в какой форме подготовил её для тебя, ты слишком взбесила. — О, так разве я не этого добивалась, скажи-ка на милость? Пусть она не видела его эмоций за этой маской, уверенная, что за измененным более грубым и тяжёлым голосом говорит никак не женщина, но могла примерно догадываться, попадая в точку. И в то же время демонстрируя свои так, чтобы он видел и обращал внимание — ему на «радость» с целью демонстрации несгибаемости взглядом, что она придушит его голыми руками, стоит ей стать свободной от оков. Вот только не то чтобы это волновало его не просто больше высказанных ему вслед несколько провокационных слов, а вообще как-либо касалось. Раз так, то пусть говорит, чтобы потом, если что, по самое не хочу огребать последствия. Ведь не просто так для видимости вызова ещё большего испуга этот «клоун» в своём странном маскараде сказал, что таинственная и острая на язык для внештатного агента по имени Ингрид связана кое-где ещё, кроме рук с ногами. Домыслы частенько крайне разрушительно ломают картину действительности, но не могла же она не ощутить на себе спущенных трусиков для того, чтобы привязывать веревкой из железки сами колени с бёдрами? — Нет уж, и ты парируешь перед моими доказательствами, как вечно неудовлетворенная школьница, Ингрид Беллассен… или Леди Обаяние, я прав? Всё ещё носишь эту крайне хуёвую кличку для той, которая не просто помочилась где-то на стороне, а под себя прошлась?