***
Когда машина скрылась за ближайшим поворотом, Селина облегчённо выдохнула, припадая спиной к одной из влажных стен. Кажется, сейчас её вообще ни капли не волновала сохранность пальто и то, что на нём с вероятностью в пятьдесят процентов останутся влажные пятна. — Я не успел сообразить, — хмыкает Соуп, тут же натянувший серьёзное выражение лица и кивая в сторону проулка, где скрылся автомобиль. — Что это за старый хрен и с какого чёрта он нам помогает? Она поджала губы — ненадолго, украдкой кусая до болезненного внутреннюю сторону щеки, и, спрятав руки в карманы пальто, оттолкнулась от стены. Потребовалось пройти пять шагов для того, чтобы Мактавиш всё понял без приглашения и направился следом. Полицейский участок располагался не в самой грязи Амстердама, однако, чтобы выйти к Дамраку, нужно было постараться. Во-первых, совсем недавно прошёл дождь: на дорожке, заделанной под кирпич, всё ещё виднелись высыхающие лужи. Пахло сыростью и совсем тонким ароматом — выпечкой, откуда-то с главной улицы. Здесь, за высокими зданиями, скрывалась самая настоящая жизнь, и Селина, ей-богу, её слышала — казалось, ещё пара шагов, и шумный Амстердам спрячет их обоих за себя, позволит влиться в любое окружение и познакомит с местными красотами. Правда, дело было не в этом. Селина нахмурилась, ненадолго останавливаясь, чтобы пропустить машину, свернувшую в узкий переулок. — Приёмный отец Астора, — произнесла она без доли стеснения или неудобства, так, словно более этого не боялась, как и не боялась связываться с этим человеком. — И родной — для моей матери. Соуп негромко усмехнулся: смешок, однако, застрял где-то в грудной клетке, и Мактавиш тут же неловко закашлялся. Всё-таки это было ещё одно откровение, и, раз уж он был здесь, с ней, значит, ему она доверяла больше, чем самому лейтенанту — о, эта мысль очень уж тешила самолюбие сержанта, пусть он и понимал, что едва ли это является правдой. — Он не так старо выглядит, чтобы быть твоим дедушкой, — вдруг пробубнил он, почесав кончик носа, и закашлялся ещё раз, лениво озираясь по сторонам. — Но, значит, вы виделись раньше? Подожди, о… О! Разве это не значит… — Не значит, — Исход остановилась, и Соуп вздрогнул: иногда, пожалуй, его искренне пугало то, насколько проницательной она могла быть. Пугал, однако, и этот холод в радужке глаз, в которые он заглядывал лишь иногда, когда была особенная нужда. Ещё тогда, в вертолёте, ему показалось, будто бы их с Райли взгляды похожи — выдерживать их возможно, но тяжело и неприятно. Так, что до костей пробирает. — Альберт… Как бы тебе объяснить, — прохрипела Селина, сжимая ткань пальто сквозь карман. — Он никогда не поддерживал Астора. Порча всегда хотел взять мою мать в жёны, но Альберт не позволил. Мне тоже тяжело ему доверять, но мы в чужой стране, где у меня почти нет связей. — А меня ты, значит, прогуляться позвала? — мужчина снова хмыкнул, когда лучи солнца, резко показавшиеся из-за отсутствия высоких домов, ослепили: они вышли на главную улицу. — Можно и так сказать, — Селина кивнула, мягко улыбнувшись. — Мне показалось, стоит оставить Альберта вместе с капитаном Прайсом и Гоустом. Пусть принюхаются друг к другу, привыкнут, обсудят некоторые вещи. Мне же лучше, если Гатри проболтается о чём-то и меня не будет рядом. Мне бы… не хотелось видеть их взгляд, когда он начнёт говорить. — А есть что-то, чего нам бы стоило бояться? Он поймал её за локоть, ненадолго останавливая — только для того, чтобы пропустить вперёд целую толпу зевак-туристов, что спешно разбредались по сотням забегаловок и кофеен. Запах сырости сменился на пряный; Мактавиш заглянул в женские глаза, очертил взглядом еле заметный шрам и понял, что более не может звать её врагом. Что же, нейтралитет был успешно восстановлен. — Разве есть что-то страшнее моей жизни в Осирисе? Селина вдруг почувствовала совсем неприятное чувство, словно на неё смотрел кто-то ещё — как обычно при галлюцинациях с Астором, но сейчас дело было вовсе не в этом. Ей вдруг показалось, будто бы причина этого взгляда вполне себе осязаемая, а не выдуманная. — Подойдём поближе к той витрине? — Мактавиш тянет вновь за локоть, озираясь по сторонам, и подводит её к небольшой толпе людей и выпечке. Здесь пахнет ванильным сахаром, свежим тестом и сахарной пудрой. Сладко-сладко, почти приторно, а небольшой зонт прячет от лучей солнца. Очередь здесь небольшая, а Мактавиш тянется поближе, рассматривая цены. — Хочешь пирожное? — Ты головой ударился, пока я отворачивалась? — Селина вскидывает брови, оборачиваясь назад, но Мактавиш, что укладывает ладонь в районе талии и подталкивает плечом, не позволяет. Он перехватывает её взгляд, что-то шепчет. — У нас денег нет. Соуп хитро ухмыляется. — Ну, вообще-то есть, — пальцы отгибают карман её пальто и скользят глубже, вытягивая оттуда несколько купюр. — Видел, как Альберт тебе положил, пока ты старалась сделать вид, что хочешь отлучиться. — Проворная свол… — Нам две с заварным кремом, пожалуйста! — вежливо улыбается Мактавиш, протягивая купюры женщине за кассой, и кивает Селине за несколько свободных столиков не так далеко от витрин. Она усаживается, привычно закидывая ногу на ногу, и с минуту наблюдает за тем, как сержант любезничает с дамой у кассы, и только позже, подхватив два пирожных, идёт к столику, который выбрала Исход, и аккуратно усаживается. Всё это ему так не подходит — быть сильно вежливым и разговаривать с акцентом, строя из себя дурачка. Соуп ведь чёртов грубиян, который, вообще-то, вмазал ей в первую встречу — и даже несмотря на то, что Селина услышала извинения за тот удар, было всё равно неприятно. Облака рассосались совсем, так что теперь в глаза бил солнечный свет. Казалось, эта улица Амстердама пылает жизнью: здесь было так много людей, что в толпе было легко потеряться. Но её внимание привлекло ещё кое-что — кто-то, за кого случайно зацепился взгляд, уселся на пару столиков дальше. Хотелось верить в то, что этот человек не являлся причиной, по которой Мактавишу понадобилась такая резкая остановка. — Очнись, — бурчит Соуп под ухом, и до Исхода доходит, что он уже с минуту как сидит напротив, терроризируя её взглядом. — Погода хорошая, правда? Селина хмыкает. — Спрашивай, — кивок. — Едва ли я поверю в то, что ты действительно хочешь поговорить о чём-то кроме нашей работы. Соуп провёл ладонью по заросшей щетине: да уж, похоже, эта ночь в доме Альберта будет посвящена водным процедурам. — Направление движения? — Прямиком к отцу Матео. Перед этим было бы неплохо достать доказательства на Эскиля, чтобы тут же уничтожить любую надежду на то, что их сотрудничество останется прежним, — девушка откидывается на спинку пластикового стула. — Ты мог дождаться вечернего собрания и узнать это вместе со всеми. Почему сейчас? — Захотелось, — хмыкает мужчина, и Селине становится смешно с его попыток лгать. Соуп в действительности промахивался со своей ложью всякий раз, когда пытался. — Как много знает лейтенант? — Ничего он не знает, — Исход отрицательно качнула головой, утопив салфетку в креме пирожного. Есть не хотелось от слова совсем. — А мне казалось, вы честны друг с другом. Селина мягко улыбнулась, чуть наклоняясь вперед. Хотелось, если честно, выразить этим жестом всю свою непокорность, независимость и скрытность, но не вышло. Соуп, однако, тоже подался вперед, пусть и выглядел куда серьёзнее. — У нас не дружеские отношения, а рабочие. Никто не виноват в том, что работа тесно перекрутилась с моментами из моей жизни. Ты — солдат, лейтенант — тоже, — Исход нахмурилась. — Выполняйте свою работу без попыток узнавать, что за ней скрыто.***
Через долгие полчаса, проведённых за прочими разговорами, Соуп вдруг признался, что подозревает одного человека в слежке. Несмотря на всё ещё целые пирожные, он поднялся, кивком головы указывая на переулок, и учтиво предложил пройтись прежде чем окончательно возвращаться к Альберту. Селина согласилась. — Не особенно похож на гражданского, — бурчит Мактавиш, когда всё-таки замечает, как незнакомец внимает их движениям и повторяет их с точностью до одного шага, но всё ещё держится позади. — Пытается таким казаться, но не похож. — Видишь там переулок? — тихо произносит брюнетка, не поворачивая головы и не вынимая рук из карманов пальто. Соуп кивает. — Разойдёмся. Ты пойдёшь прямо, а я пройду через него. Если это действительно слежка, он будет не очень рад, что потерял одного. Исход шумно вздыхает. Хочется потереть виски холодными пальцами, наконец-то вернуться к чёртовому Альберту и получить заслуженный отдых, но вместо этого на плечи снова сыплется гигантская куча работы и внеплановых заданий. Селина ныряет в переулок, и, когда спина её скрывается за зданиями, Мактавиш ускоряет шаг. Поймать бы преследователя и хорошенько допросить, только вот действовать в открытую будет донельзя глупо и бесполезно, так что… Приходится терпеть и шагать к выходу из переулка, где уже показывается Исход. Правда, машина прячет за собой и Мактавиша, так что невысокому мужчине-преследователю не остаётся ничего, кроме как ускорить шаг и побежать — как раз в ту сторону, из которой совсем скоро показывается и Селина. Боль в плечах от столкновения тупая и неприятная, но Исход ничего толком осознать и не успевает, когда мужчина толкает её в сторону и вынуждает притереться боком к стенке — ну вот, пальто окончательно испорчено! — Вот сука, — хмыкает Мактавиш, когда преследователь бросается бежать. И он бы бросился самостоятельно, если бы не машина, переградившая дорогу так, что не остаётся ничего, кроме как сделать несколько шагов к Селине и удержать её за плечи. — Порядок? Она вертит головой, смотрит долго-долго, пока руки почти сами поправляют пальто. Оно бы мешало донельзя сильно, но снимать его нельзя — тогда Исход останется в одном костюме и лёгкой накидке, а привлекать лишнее внимание сейчас не хотелось. — Куда он побежал? — бурчит Селина, делая несколько шагов навстречу, и чувствует, как нарастает в организме адреналин. Приятно, конечно, но не тогда, когда вкупе с ним идут злость и нетерпение. — Зачем тебе… Но Мактавиш не заканчивает — Селина вырывается из его рук слишком ловко, перемахивая через вставшую машину, и бросается бежать аккурат чужим следам, и благо в поле зрения падает мелкая спина.***
Вести преследование по узким улицам проще, чем по большим и наполненным людьми, этим Селина и пользуется — спустя недолгих пять минут она сократила расстояние настолько, что теперь можно разглядеть не только чужую спину, но и туловище полностью. В голове вырисовываются примерные маршруты — знать бы, где свернуть, чтобы перехватить мужчину, прежде чем он канет в небытие или добежит до своих, — а влипать в неприятности вновь совсем не хотелось. Дыхание сбивается, когда она проскальзывает по луже и практически падает, но вовремя цепляется за какой-то фонарь; вот, мужчина заворачивает к заброшенному зданию и, кажется, надеется на то, что Селина не пойдёт за ним, но Исход практически влетает в старые двери, несётся вверх по лестнице. И, если честно, всё это преследование уже начинает надоедать настолько, что хочется метнуть в беднягу ножом — жаль, что всё острое отняли ещё в полицейском участке. Заброшенная лестница приводит на крышу, и мужчина, Селина клянется, готов прыгать куда-нибудь, чтобы скрыться — только вот она вовремя перехватывает из-под пальто круглое устройство, о котором вспомнить удаётся только сейчас, когда в голове лихорадочно перебираются варианты действий. Исход кидает его в чужие ноги — вовремя выпущенная леска заворачивается, опоясывает чужие лодыжки несколько раз и крепко связывает, вынуждая не то что остановиться, а полноценно упасть и проехаться мордой по грязной крыше. — Добегался, — почти шипит брюнетка, когда бедняга перестаёт брыкаться и пытается отдышаться. Она покачивается, подходя ближе, и оборачивается на шум — Мактавиш появляется в дверном проёме, скользит ближе, распугивая голубей, и бурчит что-то на родном языке. Он тянет мужчину за ворот куртки, поднимая его, и усаживает на полуобрушенный бортик. Когда взгляд попадает на истерзанное поверхностью крыши лицо, Соуп вскидывает бровь и смотрит на Селину с немым, но вполне ясным вопросом. — Я его не трогала, — она разводит руками, а позже принимается собирать леску обратно. — Упал. Не смотри так, эту штуку Порча использовал, когда подвешивал заряды. Мактавиш шумно вздыхает, снова переводя взгляд на беднягу-мужчину, выставившего перед собой ладони в знак беспомощности и безоружности. Неловкая улыбка, кровь у разбитой брови. Селина поморщилась. — Какого чёрта ты нас преследовал? — бурчит Соуп, склоняя голову вбок, и давит на чужую шею тыльной стороной локтя. — Чей ты человек? — Са… — он хрипит. Мактавиш натурально удивляется, когда убирает руку: тот, кого они поймали, действительно собирается разговаривать, и в этот раз даже не придётся устраивать допрос с пристрастием. — Сантьяго… Он тут же оборачивается к Селине, думая, что та наверняка должна что-то знать, но брюнетка только жмёт плечами и хмурится. Если так, почему Сантьяго ничего не сказал? Хотя они ведь провели за решёткой несколько дней без возможности связаться, так что… — Информация по поводу убийства дочки какого-то мужика, — снова хрипит мужчина, прочищая горло. — Сантьяго сказал действовать скрытно, ну я и хотел сначала проверить обстановку. — Проверил? — хмыкнул Соуп. — Сантьяго послал тебя, чтобы отдать доказательства? Мужчина судорожно, лихорадочно закивал, зарылся во внутренних карманах коричневой куртки и спустя несколько минут вытащил флешку, укладывая ту дрожащими пальцами на выставленную ладонь Мактавиша. — Вот… Только не бейте меня больше, я совсем мало работаю, — снова залепетал мужчина, поджимая губы, и Соупу пришлось его отпустить. Когда на крыше вновь стало тихо, сержант пробубнил: — Гоусту ни слова.***
— Вот это домину себе старикан оттяпал, — Соуп задаётся негромким смехом и переводит взгляд на Исход, лениво наблюдающей за небольшой лесной чащей. — Прошлое неплохие доходы приносит, может себе позволить, — кивает Селина, когда машина останавливается. Альберт, каким-то чудом завидевший машину ещё из окна, когда та только-только была на подъезде, уже предпочёл покинуть дом и ожидал их под небольшой аркой, в которую автомобиль и въехал, останавливаясь окончательно. Девушка протянула водителю несколько купюр из тех, что остались, и вышла первая, негромко хлопая дверью. Мактавиш же предпочёл осматривать особняк с детским, неподдельным интересом, каждый раз вертя головой из стороны в сторону. Мужчина, успевший променять пальто и официальный стиль одежды на более спокойный и домашний, приоткрыл дверь, впуская в большой холл сначала Селину, а затем и сержанта. Это был большой, просторный дом с винтовой лестницей и множеством красивых дверей, сделанных на манер антиквариата. Всё дорого и красиво, в светло-коричневых оттенках. — Я уже проводил твоих друзей по комнатам, — пробасил мужчина над самым ухом, пряча руки за спиной, и вынудил Селину обернуться, всмотреться в его лицо и увидеть такую же пустую, почти бесцветную радужку, как и у Астора. Правда, они и не были родными — значит, так читалась вовсе не похожесть, а усталость. Белки его покраснели, а под глазами повисли синяки — Селина видела фотографию молодого Альберта лишь единожды, в далёком юношестве, когда нашла её среди вещей Порчи. Тогда она даже представить себе не могла, как они связаны: родителей, чтобы рассказать, у неё не было, а Астор почти никогда не делился моментами своей жизни. Только потом, когда Исход начала копать под него основательно и педантично, выйти на мистера Гатри всё же удалось. И то — с трудом: дело касалось столкновения со своей личной жизнью. Селина ненавидела своё прошлое и не любила в него лезть. Сейчас для неё существовали только Осирис, Матео и её личные навыки, которые следовало развивать, но вовсе не родители, дедушка и… чувства. Это так разнилось с привычным ходом вещей: её старая жизнь пылала стабильностью. Да, может быть, временами Астор был жесток, может быть, он действительно травмировал её настолько, что теперь Селина не видела другой жизни, но там была чёртова стабильность и защита. А теперь, с того самого момента, как Браво появились в её жизни, с тех самых пор, как Осирис всецело лёг на её плечи, Селина сопротивлялась. Перманент на холод эмоций постепенно спадал, делая её мягче и заботливее, и всё это отзывалось неприятным гулом в грудной клетке. А сейчас она смотрела на старую семейную фотографию в рамке: посередине Альберт в военной форме, рядом — Флёр в нежно-голубом платье и Астор. Улыбка его так ярка, что Селина натурально замирает на пару минут. Улыбался ли он когда-нибудь так для неё? Нет, вряд ли. Этот Астор совсем… другой. Настоящий. — Давно здесь стоишь? — она поворачивает голову через плечо, чувствуя его тяжелое дыхание, и позволяет уложить сильную ладонь на собственное плечо. — Около десяти минут. Услышал, что приехала машина, и решил тебя встретить, — басит Райли, скользнув к её лопаткам, почти невесомо их оглаживая. — Альберт ушёл. Мы одни. Селина оборачивается лишь мельком, всматриваясь в тёмные глаза под маской, и возвращается к фотографии, вздыхая слишком тяжело. — Это твоя мать? — снова тихо спрашивает Саймон, и Исход вдруг чувствует, что действительно может открыться и довериться. Ничего страшного, правда? Она кивает, когда мужчина подходит ближе. Расправляет плечи, позволяя себе втянуть воздух слишком спокойно. — Её зовут Флёр. Она была первой любовью Астора, — хрипит Селина, заламывая пальцы от лёгкого волнения. — Поскольку у Альберта тогда был Осирис, он хотел, чтобы тот перешёл в наследство либо Астору, либо будущему мужу Флёр. В общем-то… Он учил Астора многим вещам, но мама была так далека от этого. Я почти не помню, какой она была, но точно знаю, что она очень любила шить. В обрывках воспоминаний у нас дома всегда стояло несколько манекенов, а она очень много работала руками. — Тогда почему всё так сложилось? — Когда Альберт узнал о том, что Астор начал принимать наркотики, он запретил им быть вместе. Выдал Флёр за их общего с Астором друга, моего отца, — Селина всё говорила и говорила, пока Райли, в конце концов, не перехватил её дрожащие пальцы. — Они уехали, но Астор… Он так не хотел её отпускать, но хотел, чтобы Осирис принадлежал ему, что подставил Альберта и убрал его с дороги. — А твоя семья? — Я не могу, Саймон, — она вдруг подняла глаза. Так, что Райли пошатнулся, когда вновь услышал имя, которое редко срывалось с уст Браво. И первый — с её.