Мир

      Пенни устала. Сильно, до невозможности думать, неспособности подняться с кровати.       Вонь от пролитых духов давным-давно выветрилась, оставляя её наедине с лихорадкой и постоянным чувством тревоги. Стеклянные осколки лежали в мусорном ведре, и вытащить их оттуда означает нежелание Пенни взрослеть. Мама ушла много лет назад, а она здесь, в реальном мире, и уже давно не маленькая девочка, потерявшая родителей.       Пенни закутывается в одеяло сильнее и, сжимается в комок.       Она не будет пытаться спать: это бесполезно. Всё опять закончится гадким чувством паники и отсутвием призрачного запаха рядом. Пенни жмурится и хнычет, когда зуд между ног мешает особенно сильно. Шея, пятки, лопатки, всё чешется жутко, и ей хочется разодрать кожу до крови, лишь бы хоть немного убрать эти гадкие ощущения.       Она специально поменяла пин-код на двери и отправила Талону кучу предупреждений и угроз, обещающих, что если он попытается заявится к ней на этой неделе, позже будет сидеть под забором и питаться семечками из ларька.       Вот только Пенни опять забыла про форточку, из которой он сейчас залез прямо в комнату.       Пенни сверлит его мутным взглядом и хмурится, когда Талон наконец-то закрывает за собой окно.       — А я уже подумал что ты кого-то убила и прячешь тело в ванной, — он присвистнул, снимая куртку.       Снег с шапки не стряхивает, сразу пихая её в рукав.       Кинув верхнюю одежду куда-то в шкаф, он приближается, забыв про сапоги.       Пенни поворачивает голову и не даёт себя коснутся отодвигаясь ближе к стенке.       Талон отстраняется и не давит, но пародирует выражение её лица, кривляясь в своей привычной манере. От него пахнет морозом и дорогим алкоголем, и, наверное, ещё кучей маскирующих духов. Вечер на работе прошел удачно, она видит это только по глазам. А ещё Пенни видит беспокойство и надеется, что он просто уйдёт, не будет капать ей на мозги, ретируясь к себе.       — Отстань, — горло першит, сухой язык еле шевелится, позволяя только шёпот.       Талон моментально опускается на колени и берёт за щёки, заставляя смотреть ему в глаза. На этот раз Пенни не сопротивляется. И пока он всматривается, ищет что-то, рассматривая в смятении, Пенни просто прикрывает веки. Ладони у него ледяные, но ей от этого только хуже. Талон лезет за шиворот, и Пенни дёргается от неприятного ощущения. Она понимает, что он хочет примерно определить температуру, когда тыльная сторона ладони точно так же начала елозить по лбу:       — Я ничего не понимаю, ты заболела? — Талон даже прислоняется губами, и тут же вскакивает на ноги, спешно раззуваясь.       Пенни стонет и отворачивается, шмыгая носом.       Талон сзади что-то рассказывает, но она не слышит, пытаясь оставаться в сознании. Голова кружится, и внутренности горят. Ей плохо, очень, очень плохо… Перед глазами все расплывается, и Пенни чувствует влагу, стекающую по бёдрам. Противно и мерзко.       Она бы хотела родиться бетой.       Пенни вздыхает, когда слышит удивленный возглас и шелест календаря.       — Я оскорблён и унижен, знай это.       Сил на закатывание глаз не хватает, но она рада, что не придется изъясняться и отговаривать Талона идти в аптеку за антибиотиками. Отметки достаточно хорошая идея.       — Пенни, ты...Не знаю, такая, — придется выслушивать, — такая…Да чёрт с тобой! Мозг тебе не доложили, вот что! Меня, значит учишь, а сама?! — тем не менее, он не кричал, и ей не надо затыкать уши.       — Где ты свою пшикалку оставила, гений? — Талон искал флакон, который она постоянно носила с собой.       Кло расхаживает по комнате, ящики хлопают, одежда шуршит, и тетрадки перекладываются с полки на полку.       Пенни сморщилась и поджала колени ближе к животу. Может спокойно поспорить, что теперь похожа на сгорбившуюся старуху, как бы грустно это не звучало. Она не хочет говорить, но если не ответит, будет хуже:       — В мусорке.       — Замечательно, я тебя поздравляю, — он запнулся, — подожди, что?       Он резко останавливается.       Пенни снова шмыгает носом.       — Значит, всё по зеркальной схеме. Отпаиваемся самым бесполезным обезболом и я глажу тебя по головке, говоря о том, какая ты хорошая, да? Ладно.       Талон выходит из комнаты, не закрывая дверь. Она слышит ворчание, слишком сильно похожее на её собственное и не понимает, нарочно это, или нет.       Пенни ворочается с боку на бок и распускает волосы, откладывая резинки в сторону. Легче не становится, и она ложится на живот. Пока Талон не вернулся и не придумал очередную гениальную шутку, она решает засунуть подушку между ног, а на вторую же лечь, подкладывая ровно под тазовые кости.       Скрип петель, которые он обещает смазать уже третий месяц, режет по ушам.       Пенни бормочет себе под нос ругательства, пока Талон с аптечкой и огромной кучей сарказма несёт кувшин с водой.       — Ну-ка, мисс всезнайка, разворачивайся,— он ставит всё на комод, под зеркало.       Игнорируя просьбу, она просто поворачивает голову и получает недовольное цоканье; Талон скрещивает руки на груди. Просто сдаться — наилучший вариант, потому что Пенни не собирается ругаться или банально спорить. Еле-еле, с кряхтением, девушка перекатывается на бок.       Бедрами она сжимает несчастную подушку, которую позже придется выбросить.       Пенни замечает, что он успел переодеться, и теперь больше похож на растрепанного студента. Талон садится на край кровати и наклоняет голову в сторону:       — Пустишь, или мне придётся бегать туда-сюда?       Ему нужен только один слабый кивок, чтобы развалится рядом.       Она пересиливает стыд и отдаёт подушку, которую держала под животом. Талон ничего не говорит, и просто смотрит, принимая вещь.       Глядят друг на друга долго. Она без задней мысли позволяет Талону притянуть её к себе.       Кажется, прошло уже больше двух часов. Ни шума, ни крика, какой-то возни дяди на фоне.       Он обнимает, как будто хочет что-то сказать, но не может. Пенни нерешительно утыкается носом в чужую шею, и вдыхает наполняя лёгкие чем-то привычным, и почему-то родным. Она жмется к нему сильнее, слабыми пальцами цепляется за растянутую, широченную футболку и внезапно, почти сногсшибательно, чувствует острую потребность во сне.       Волнения нет.       Талон гладит по голове, спине, шепчет какие-то бессмысленные обрывки на ухо. Он наматывает светлые пряди на пальцы и целует в висок, невесомо убирая волосы.       Ей хочется спать, тело держит приятная нега, в которой можно оставаться бесконечно долго. Пенни не замечает, когда где-то в груди образуется звук, странно похожий на урчание. И ещё она не замечает, когда он повторяется снова, и снова, перерастая в постоянный.       Талон снова целует её, но на этот раз в лоб, и повторяет за ней, задавая свою высоту.       Оба засыпают быстро.