Сelebrate Christmas with me?

— Зачем, Ости? Она не задавала этот вопрос, когда хорошая подруга бывшего вдруг взялась утешать её после расставания с ним же месяц назад; мирилась когда та тащила её на очередную вечеринку или без приглашения приходила в гости, держа в каждой руке по бутылке её любимого красного вина; не интересовалась причинами того, почему МакКлейн выслушивала её слезливые претензии в адрес Люция, но сегодня уже не могла молчать. Вики стойко держалась до последнего, и Ости это видела. — Что «зачем»? — Ости также понимала, что рано или поздно этот вопрос прозвучит и уже была готова дать ответ, который устроит девушку, раздавленную недавним разрывом. Ости МакКлейн не была из тех, кого может сломить расставание с мужчиной. Она всегда была сильной. Излюбленная со всех сторон, единственная дочь своего отца, который её холил и лелеял на протяжении всей жизни. Даже когда родители развелись, она не испытывала недостатка во внимании и выросла потрясающей, уверенной в себе женщиной. Она видела этот же стержень и в Виктории, хоть и была наслышана о противоположной истории её взросления. — Ты ведь хочешь знать, не просил ли он об этом, так? — Ости не стала ждать, пока Вики сформулирует вопрос, вертящийся на её языке, и произнесёт его вслух. — Нет, не просил, это моя инициатива. Мы вообще уже давно с ним не разговаривали. А вот ты мне нравишься, правда, и я уже не могу смотреть на «это». А по-другому «это» и не назовёшь. Бывшая некогда симпатичной квартира стала больше похожа на обитель какого-то падальщика. Того самого, что тащит в своё жилище всякую дичь и абсолютно не задаётся вопросом: нахуя он это делает? И он точно не озабочен соблюдением в этом жилище порядка. «Нет, люди вполне могут существовать в лёгком хаосе, но это ж просто пиздец», — Ости не стала озвучивать свои мысли, но надеялась, что недоумённо-недовольное выражение её лица скажет само за себя. Вики брезгливо поморщилась и была такова. Неделя до Рождества, а из светящихся огоньков в квартире только пакет выдохшихся электронных сигарет: можно слепить настоящую гирлянду. Ости свою красивую и умную голову на отсечение даёт, что именно этим Кнопка-Уокер и планировала заняться сегодняшним вечером. Кнопка — так звали Викторию в их компании. Она помнит, как описывал её Люцифер ещё до непосредственного знакомства девушек. — Честно, вот такая, — ребром ладони он ткнул в область ключиц своей подруги, которая ростом лишь на дюйм уступала ему самому, — мне иногда кажется, что я в состоянии её раздавить. «Что ж, у тебя отлично получается, придурок!» Она недоумевала по многим причинам. За год, что эта парочка была в отношениях, Ости стала последовательницей культа «Счастливые и влюблённые» и видела их двоих воплощением того чувства, в которое, как ей казалось, «не умеет» её друг. Люцифер и любовь? «Единственное общее — две первых буквы», — так она думала до того, как впервые встретилась с Вики и увидела собственными глазами, какое огромное влияние эта мелочь имеет на друга детства. Причём, кажется, Уокер и сама этого не осознавала. Вики просто была собой. Она сохранила в себе отсутствие всякого притворства: была прямолинейной, как координатная ось; эмоциональной, будто от её чувственности зависит всемирное равновесие. Единственное, что Ости пугало в этой девчонке: отсутствие всякого анализа последствий скоропалительных решений, которые та принимала. Вики жила так, будто «завтра» не настанет; Ости знала — это результат детской травмы: девчонка потеряла мать в свои тринадцать — пору жесточайшей подростковой истерии, приправленной ежедневными ссорами с родителями по поводу и без; знала, как Вики корила себя за то, что последний разговор с Уокер-старшей закончился несправедливыми обвинениями в отсутствии участия в жизни собственной дочери. Она никому не прощала ошибок. Даже своему отцу. Когда Ребекки не стало, Пол пристрастился к алкоголю и вместо того, чтобы сблизиться с дочерью и совместными усилиями справиться с потерей, он каждый вечер проводил в компании дорогущей бутылки виски из их домашней коллекции. С тех пор прошло больше двенадцати лет, но с отцом Вики так и не общается без острой необходимости, хотя тот явно приложил все возможные усилия для исправления этой ситуации: вновь вернулся к руководству семейным бизнесом и не допускает ни капли попадания алкоголя в организм. Она не простила ему «откупы» в виде неадекватных, по мнению подростка, сумм, выданных на карманные расходы; не простила того, что отец скинул её, как мешающийся балласт, на сестру матери и её мужа. Уокер любила Мисси и Геральда, но была слишком взрослой, чтобы так легко забыть предательство отца. — Завтра я снова загляну сюда и хочу видеть тебя как минимум — чистой, а как максимум — отдохнувшей, Уокер. Это уже не смешно, — Ости вытянула чёрную мужскую футболку из рук подруги и помогла ей пройти в ванную комнату. Закрывая дверь, прошептала, как оказалось, недостаточно тихо: — Когда ж это закончится? — Никогда, — услышала она в ответ. Ости не была бы собой, если бы давно не накидала в уме список кардинальных мер, способных заставить любого мертвеца восстать и успешно в человека обратиться, поэтому, ничего более не сказав и схватив звенящий стеклом мусорный пакет, вышла из квартиры, сосредоточенно обдумывая способы убийства своего лучшего друга, который и довёл Вики до такого состояния. Они не обсуждали причин их с Люцифером расставания. Вики имела поразительную способность хранить молчание даже тогда, когда это не требовалось, а с другом Ости разговаривать не могла. Женская солидарность ли это? Возможно. Но и тот не шёл на контакт, что, кстати, довольно сильно её волновало.

***

«Я её не заслуживаю», — мысль, заставляющая вновь разрыдаться, как последняя сука. Слёзы уже смешались с водой, стекающей по лицу горячими каплями из душевой лейки. Вики привыкла согреваться так. Или вином, изнутри, учитывая реалии её жизни. Грёбаная зима и грёбаное Рождество. Она ведь любила этот праздник в детстве, когда мама была жива; с тёплыми чувствами вспоминала и то, которое она впервые провела у тёти и дяди; последним из любимых стало то самое, прошлое Рождество, которое она провела с ним. — Да нет же, твою, блядь... — она хохотала, похрюкивая, наблюдая за тем, как Люцифер ругался и развешивал гирлянды, но внезапно он упал с покачнувшейся табуретки и утянул рядом стоящую Вики вместе с собой. — Кнопка, ты не помогаешь, — Люцифер, поднявшись, растирал поясницу и смотрел на то, как его дама катается по полу в приступе безумного смеха. Вики видела, как он улыбнулся, обнажив ямочки на щетинистых щеках, и сделался ещё более привлекательным. — В смысле не помогаю? — хватаясь за протянутую руку, она приняла вертикальное положение, утёрла выступившие слёзы, быстро чмокнула мужчину в губы и принялась растягивать мерцающий шнур по арке, закрепляя его в пластиковых крючках. — Готово! — E cosa farei senza di te? — притворно протянул Люцифер, за что был одарён смачным шлепком по крепкой заднице. — Conosco l'italiano, idiota! — прорычала Вики, хмуря брови как можно сильнее и скрещивая руки на груди, пытаясь казаться более устрашающей, чем позволяли её рост, комплекция и миловидная внешность. — Lo so, Кнопка! — Вики в ту же секунду оказалась притянутой к твёрдому мужскому телу и покорно приоткрывала пухлые губы, подготавливая рот ко вторжению в него горячего языка. Он никогда не спрашивал разрешения. За те несколько месяцев, что они состояли в отношениях, Вики эту его особенность осознала и приняла без вопросов, но не без восторга. Ещё в университете её до дрожи заебали эти мямлящие пацаны, которые без «а можно тебя обнять/поцеловать/выебать из тебя всё живое?» даже шага в её сторону не делали. Поэтому сейчас она наслаждалась уверенными движениями рук, с остервенением сдирающих с неё не только хлопковую рубашку, но и, казалось, даже верхний слой кожи. — На тебе слишком много оде… — она бы обязательно договорила, будь у неё такая возможность, но и той лишили: заткнули распахнутые губы, не оставляя возможности даже отдышаться. — Я знаю, Вики, — он лишь на десяток секунд остановил это нападение, одним махом избавился от свитера, обнажая мускулистый расписной торс, вновь заставляя Викторию пускать слюни от его созерцания; подхватил её под ягодицы и стремительно приблизился к дивану в гостиной, опрокидывая Вики на него спиной и сгибая её ноги в коленях. — А ты слишком много болтаешь... А она и рада была бы поспорить, ведь самый настоящий пиздёж же: невозможно болтать с чужим языком во рту — она теперь это точно знает, но сейчас её тело избавляли от шорт, и даже больше — трусов, — да и есть ли в них необходимость, когда там всё насквозь? Поэтому и оставалось только, надрывно мыча, тянуться дрожащими руками к ширинке чёрных джинсов в попытке добраться до его члена, при её взаимодействии с которым Люцифер тоже лишался способности складно мыслить, прямо как она сейчас – с его рукой между её бёдер, толкающейся указательным и средним пальцами в истекающее влагалище, пока подушечка большого стимулировала набухший клитор, заставляя Вики стонать в поцелуй. До знакомства с ним она была уверена, что такого не бывает, но Люций раз за разом нагибал все шаблоны и саму Уокер, демонстрируя в тандеме с её телом такие фокусы, что на режиссёров любого просмотренного ею порно хотелось теперь кричать: «Полная хрень! И вообще, смотрите, как надо!». Справившись с молнией на чужих джинсах и слегка придя в себя после первого оргазма, — слишком уж быстро полученного, — Вики сползла с дивана, соскальзывая задницей по жёсткому сплетению обивки, с которой слез плед, и толкнула, — ладно, попыталась толкнуть, — Люцифера на диван. Хорошо, что он был понятливым, поэтому в один миг распознал чего от него ждут и, быстро скинув с себя оставшуюся одежду, сел, с хитрой ухмылкой наблюдая за раскрасневшейся Вики, которая старательно силилась сохранить рассудок чистым. Как будто это было возможно. Она теперь тоже долго не ждала: быстро оказалась на коленях перед Люцием и ухватилась ладонью за основание эрегированного члена, перекатывала на языке скопившуюся слюну и смешала ту с выступившей каплей смазки, сплюнув её на головку; второй рукой она размазала влагу по стволу и, дождавшись первого сдавленного мужского стона, провела по нему расслабленным языком, не торопясь погружать в рот. — Dentro, Виктория. Одна фраза бархатного низкого голоса, вызывающего мурашки; одно движение мужской руки, собирающее распущенные каштановые волосы в хвост, и все планы нарушены: Вики с блеском в глазах, открыв рот пошире, вбирает в себя почти половину крепкого мужского достоинства, не забывая работать руками у основания и уверенно кружить языком по стволу, — она знает, как ему нравится. Люцифер помогает: направляет её голову уверенными движениями, очередным махом сближает её нос со своим лобком, она расслабляет глотку и старается продвинуться с каждым разом чуть дальше, чем раньше; не обращает внимания на слёзы в уголках глаз, на саднящее горло: причмокивая, сосёт и наслаждается удовлетворённым мычанием сверху, увеличивает скорость, оглаживая ладонью приподнявшиеся яйца. — Ingoia, bimbo. И она подчиняется: чувствует тёплую струю жидкости, ударившую в нёбо, и проглатывает всё, снова, как в первый раз, шокированная приятным, в меру солёным, вкусом его спермы; слизывает каждую каплю, после чего принимает протянутую ей ладонь и поднимается, становясь между его расставленными ногами. Он смотрит на Вики тёмными глазами и молча, взяв за руку, заставляет её расположиться сверху, расставив ноги по бокам его бёдер. — Мне чего-то не хватает, — она почти мурлычет, ведь горячие ладони теперь с нежностью гладят её колени, покрасневшие от соприкосновения с ковром. — Тебе даже просить не надо, Виктория, — не дожидаясь от неё никакой реакции, он, направив рукой член, одним движением растягивает её изнутри, даруя исключительно потрясающую наполненность; сжимает в больших ладонях нежную кожу на ягодицах, подталкивает, помогает двигаться; сам выгибает бёдра ей навстречу, углубляя толчки на самый максимум, что сейчас возможен. Вики считает, что их секс лучше, чем все сладкие подарки на Рождество и самый вкусный глинтвейн (а она и то, и другое любит слишком сильно). Вместо горячего вина со специями по организму разливается похоть: согревает, откликается всполохами боли, когда размашистые движения мокрого горячего языка на твёрдом соске сменяется ощутимым прикусыванием зубами; обжигает, как прикосновения рук, скользящих от талии к заднице, оставляющие на коже покрасневшие следы от резких шлепков. Он останавливает её, — ничего не соображающую уже, — приподнимает и меняет их местами, укладывает Вики спиной на диван, располагается между её ног и одним грубым толчком оказывается в ней: там влажно с перебором, горячо и узко до искр из глаз. Она бессознательно сжимается вокруг него ещё сильнее, наслаждаясь размеренным и слишком глубоким проникновением; ей порой кажется, что дальше уже просто невозможно, но он каждый раз удивляет, доставая до самой сути. Его пальцы на клиторе, участившиеся толчки, сбитое дыхание обоих, громкий стон — она умирает, оставляя за собой право перерождения. Она любит себя: ёбнувшуюся от сжавшихся пальцев на ногах до самой макушки. Распластанную под ним. С ним внутри. Люцифер обнимает Вики и тянет за собой на ковёр, — там места больше для их отдыха, — она, обессиленная, падает сверху на его взмокшее тело, сплетается с ним конечностями и ей даже кажется, что лучше быть уже просто не может, но вдруг: — Отпразднуешь со мной Рождество? Вики выходит из душевой кабины, оборачивает исхудавшее тело полотенцем, последним из тех, что остались чистыми, — остальные уже должны гнить в бельевой корзине, — хочет выйти из ванной, проигнорировав, как в любой другой день за прошедший месяц, своё отражение в зеркале над раковиной, но что-то её останавливает. Возможно, произнесённый получасом ранее вопрос Ости? А может то, как он был произнесён? За неполный год её общения с этой дамой Вики ни разу не наблюдала ту отчаявшейся. Злой? Да, после неудачного свидания. Уставшей? Всегда, после посещения тренажёрного зала. Отчаявшейся — никогда. Вики чувствовала свою вину перед подругой. Именно поэтому она избегала привязанностей: жить легче, когда ты в ответе только перед собой. Единственный раз за полжизни она не последовала своим же убеждениям. Что после этого от неё осталось? Она проводит ладонью по запотевшему отражающему покрытию и правда старается не удивляться, а там есть чему: осунувшееся лицо, покрасневшие от непрекращающегося потока слёз глаза, радужки которых утопили свой насыщенный голубой цвет в солёной влаге, кровящие трещины на искусанных губах. Растерянный взгляд Вики падает на баночку каких-то бесполезных патчей, словно обращается за помощью. Задерживается на ней, а уголки губ, впервые за месяц, поднимаются, преображая лицо улыбкой. От кафельной плитки и стекла душевой кабины отражается смех. Он звонкий, но не на грани истерики; исцеляющий, а не перерастающий в громкие рыдания. Успокоившись, Вики выходит из ванной и пытается разглядеть на кровати телефон. Находит и кладёт рядом, на тумбу, чтобы подойти к огромному платяному шкафу и достать оттуда чистый комплект постельного белья и сменить его наконец-то. Он не будет хранить в себе родной мускусный аромат его парфюма, но это и к лучшему. Решает, что надо проветрить комнату и избавиться от запаха сигарет, которые курил он. Ей нравился тот запах: он въедался в рецепторы похлеще любого ядрёного одеколона; вместе с этим он навевал воспоминания, которые сейчас приносили боль. Впустив в лёгкие свежий морозный воздух из открытого окна, она скидывает с тела полотенце, мгновенно покрываясь мурашками, и сменяет его идиотской рождественской пижамой. Она красно-зелёная, мягкая, с изображением дурацких пряничных человечков. Берёт телефон, открывает первую ссылку по запросу «Клининговые компании Манхэттен» и отправляется на кухню, чтобы приготовить горячее какао и согреться изнутри. — Ос, ты ещё не спишь? — получив отрицательный ответ и игнорируя ошарашенный тон подруги, продолжает: — Я вызвала клининг на завтра и мне нужна компания в СПА и салон красоты, хочу срез обновить. Присоединишься? Она легла спать, вдыхая приятный аромат кондиционера для белья, и была уверена в том, что уже совсем скоро всё изменится в лучшую сторону. Однако, подсознание так легко не обмануть: картинки, мелькающие во сне, это подтверждали. Она, летящая спиной с обрыва вниз, и наблюдающие за ней две фигуры: мужская и женская. Люцифер и неизвестная ей сероглазая черноволосая девушка. Он её обнимает. Эти двое смеются. Вики падает.