Мир прогнил, подъезд воняет

      — Здравствуй, Обито…       Носки тянутся к двери: ноги беспокойно барабанят по полу, велят бежать. Рука оспаривает, хлестко подпирает дверь, давая ногам понять, что пути назад уже нет. Какаши делает шаг вперёд. И вот, он стоит. Стоит, как серебряный генерал на поле для сёги: сделал ход и не может пошевелиться. Тревога парализует.       Он смотрит в пол, по сторонам, но никогда — на Обито. Боится вглядеться в него, переглядеть и разглядеть то, чего испугается. Боится испугаться? Странное оно, это чувство, желание уберечь сознание. Ноги, не зная, куда бежать, подкашиваются. Взгляд натыкается на табуретку около кровати и намечает кратчайший маршрут. Слишком близко к нему, но дрожащие колени отблагодарят. И на Обито можно смотреть спокойней, без риска свалиться на пол.       Лицо у него умиротворённое. Из-за закрытого глаза сложно сказать, спит он или бодрствует. Какаши спокойней от такой неопределённости. Если счесть Обито спящим, можно выиграть время. Поразмыслить над словами и тщательней рассмотреть открытые участки кожи на предмет зацепок. Погружение в работу — привычка больше вредная, чем полезная, но снимает напряжение в мгновения душевной бури.       Обито не видит — напрягает глаз. Полагает, что если поднатужится, сможет разглядеть сквозь марлю жалкое выражение лица дышащего в нос «товарища». Плюнул бы в него, не будь на кону судьба его реальности. Сейчас можно вызывать лишь тёплые дружеские чувства. Сплошная фальшь да и только. Как и сам этот мир. Однако осознание власти тёплого слова заставляет злорадство растекаться и покалывать в жилах. И Обито улыбается. Улыбается нарочно слабо, больше сдерживая уголки губ, нежели растягивая их, словно полопается по швам, если прибегнет к лишней потуге. Как тогда, под валуном, когда всеми силами пытался убедить команду в его невесомости. И вышло бы убедительно, не истекай натянутые тетивой губы кровью. Сейчас их удерживает не телесная слабость, а нити паутины лжи, скрепленные желчью злого умысла. Да, это игра в самого себя. Такого себя, кого и собой назвать сложно.       И отклик отпрянувшего Какаши подтверждает мастерство притворщика. Обито действительно мало изменился, что сыграло на руку. А человеческий мозг недосказанности не терпит. Стремится заполнять пустоты, дорисовывать линии между разрозненными точками. А ещё накладывать изображения друг на друга. Стратегия, которую избрал израненный разум Какаши, чтоб защемить обладателя в тиски ностальгии. У неё, как и у любой другой схемы, существуют свои недочеты. Так мысли элитного джонина предпочитают кружиться вокруг личности Обито с большей частотой. Безоговорочная победа супротивного умысла, с учетом долговечности, незаметности и тонкости его методов.       Но решимость Какаши пока опережает страх. Он нехотя отворачивает шею, чтоб приковать взгляд к случайной точке на полу тяжким грузом ответственности. Так надо. Обито, он все равно не видит. И связная речь ближайшего человека ему важней незримой условности.       — И всё-таки, ты не спишь. Не знаю, признаешь ли меня по голосу. Годы изменили его, хоть я и остался таким же, как ты меня называл? «Бакакаши». Да-а, хорошим воображением ты никогда не отличался… Что ж… Деревня изменилась… Девятнадцать лет не прошли бесследно. Не знаю, успел ли ты это заметить: кажется, ты в детстве любил навешивать ярлыки, — Какаши делает резкий вдох. Опасается, что Обито прервёт его на полуслове. — Мне доложили, что наши джонины нашли тебя в тяжёлом состоянии, — короткая пауза возвращает речи ответственную сухость. — Не прошло и дня, а ты снова удивляешь своей волей к жизни. Скоро встанешь на ноги. С твоей регенерацией долго ждать не придётся. И мы наверстаем все. Обито… Я скучал по тебе…       За тугими губами давно назрел ответ. Обито позаботился о том, чтоб его первые слова, предназначенные Какаши, соответствовали любому градусу приторности, и, в целом, были универсальны настолько, чтоб их заблаговременная подготовка не требовала никаких дальнейших интеллектуальных усилий на «поле боя». Но Обито прислушался к затянутой «ереси». И, вслушиваясь, проклинал каждое слово, но также и вникал в детали, а потом проклинал и их. Такая последовательность, как ему казалось, была наилучшей защитой от наплыва сентиментальности, от гнусных щупалец фальшивого мира и его попыток затянуть в свои тернистые объятия. Ложному пути смирения не быть.       — А ты всё так же играешься в настоящего шиноби, Бакакаши, — заготовленный ответ приурочен к уж слишком неестественному переходу Какаши на формальный тон.       Надорванный голос взрослого человека не подходит маленькому умирающему мальчику, и эта дисгармония на мгновение возвращает Какаши в действительность. Содержение фразы заставляет встрепенуться, но не противоречит ответу, что Какаши предписывал Обито за долгими воображаемыми беседами у его могилы. Неясно, хочется оправдаться или молча согласиться, понурив голову в ожидании последующего потока болезненной правды, однако Обито после сказанного рта не закрыл. А значит, собирается продолжить сказанное. Какаши сводит брови к переносице. Ждёт.       — Чувствую родную чакру, — Обито нервно хихикает, будто не в силах держать серьёзное лицо для наивного розыгрыша. — Ты хранил его всё это время… А теперь пора возвращать подарок обратно.       Только по смешку Какаши распознал шутливый тон. Ведь скажи это Обито всерьёз, непременно согласился бы с ним. Предатель не достоин такого подарка. Неудачник, использовавший шаринган во зло, не имеет права его носить. Джонин неловко смеётся в ответ и старается взглянуть в лицо последствию ошибок прошлого. Перед взором — паренёк под валуном, с окаменелой улыбкой на лице. И белые стены палаты сереют и чернеют на глазах. В ушах отчетливо звенит плач Рин, но расторопное постукивание вражеских шагов не даёт полностью впасть в уныние, мобилизирует. Сильно изменившийся тембр Обито заземляет снова:       — Наконец. Два шарингана снова вместе. Хочется верить, что так и было суждено…       С угасанием голоса возвращается прежнее изображение, и грань между реальностью и воспоминанием теперь не уловить. Какаши понимает, что далёк от действительности, но отчего сердце колотится, как в тот день? Отчего горе мешается со страхом? Ведь в стенах лазарета опасности быть не должно… Однако живое воображение уносит слишком далеко отсюда. Какаши держится с трудом. Тело вертится, ищет выход, глаза слезятся, но слёз ронять нельзя, Обито это почувствует. Дышать приходится медленно и осторожно: сопли стремятся взлететь со всхлипом. Нельзя. Обито сейчас хуже. Обито было хуже тогда. Тогда — сейчас, призраки прошлого не дают покоя в настоящем, когда, казалось бы, всё уже хорошо. Пусть, относительно. Плакать нельзя: на шум слетятся шиноби Деревни Камня. Плакать нельзя: Обито нужен покой после долгого пути. Плакать нельзя: в последний путь на грустной ноте нельзя отправлять товарища, вселившего веру в светлое будущее. Нельзя перебивать ликование собравшихся снаружи друзей. И сознание Какаши выбирает бегство… ***       — Позвали меня смотреть, как мучаете Обито, — Какаши флегматично озвучивает догадку.       — Да. Наблюдателям на это исследование я выделила строго ограниченное количество мест. И я нахожу твоё присутствие важным, поскольку ты играешь одну из ключевых ролей в миссии, — Цунаде смотрит вглубь застекленного помещения, где на столе, лишенный сознания анестетическими техниками и затыканный чакроприемниками (технология, усовершенствованная Шизуне), лежит субъект всеобщего любопытства. — Нельзя позволить повториться ситуации в палате. Твоя задача — вдохнуть в него уверенность и надежду, а не страх, волнение и разочарование. Поэтому стой здесь и смотри, — в голосе Цунаде откликается очевидное раздражение. — Я знаю, что это звучит странно с моих уст. Но ситуация требует смотреть страху прямо в ша-рин-ган, — отчеканив последнее слово, Цунаде повторяет ритм ударом кулака об стол. Вспыльчивая натура, впрочем, как всегда.       — Сделаю всё возможное, госпожа Пятая, — Какаши умеренно излагает и на несколько секунд задерживает взгляд на Обито. Потом отводит и смотрит снова, постепенно увеличивая время. Обращает внимание на многочисленные иглообразные чакроприемники (которые, в силу неосведомленности об общей сути теста, кажутся, скорее, фиксирующими устройствами) и электродообразные пластины незначительного диаметра, предположительно из того же материала, на животе и груди. Какаши решает одним вопросом закрыть все прорехи собственного незнания. — Есть разница между всеми этими «декорациями»?       — Масштаб, глубина и назначение проводимости, — где-то неподалеку ондулирует голосок Шизуне. Она в спешке налаживает оборудование.       — Чакроприемник — это технология, которая позволяет передавать чакру на расстоянии, — продолжает Цунаде. — Иглы соединены напрямую с сосудами чакры. Мы будем передавать чистый импульс по ним. После этого импульс будет преобразовываться в стихию прямо в организме Обито после получения терминационного сигнала.       — Значит, по электродам пойдет уже преобразованная чакра?       — Твоя догадливость, как всегда, поражает, Какаши. Элемент молнии будет внедрён в них непосредственно. Наша цель — добиться сокращения мышц.       — Чтоб вытолкнуть чакру через рот, — подхватывает Какаши.       — Да.       — Давайте называть вещи своими именами: вы соорудили из Обито живой генератор ниндзюцу. Но зачем?       — Не нужно гадать. Когда Орочимару похитил партию Тензо?       — Кажется, лет двадцать назад. Или раньше.       — Мы опросили его (Тензо) и изучили архивы. Никаких сведений об Учиха среди похищенных. А Обито «умер» когда? Девятнадцать лет назад. Это означает, что Орочимару продолжил эксперменты с ДНК Первого. Предположительно, поздняя версия должна иметь более близкую генетическую связь.       — Проверяете на владение древесным стилем…       — Не только. В таком случае мы бы ограничились только стимуляцией тенкецу на ладонях. Это проверка на владение всеми пятью элементами. К сожалению, пока всё, что мы можем проверить в лабораторных условиях. Всё-таки этот тест не даёт исследовать то, что доступно только при включении сознания и концентрации. Однако мы сможем определить, сколько чакры он способен выдержать и выработать, а также какими техниками он может владеть. В теории.       Разумно, думает Какаши. Не станут же они вызывать Обито на поединок. При той мизерной вероятности, что он объявился с недобрыми намерениями, обязательно умолчал бы весь свой арсенал техник. А может, он и сам о них не догадывается.       — Знает, на что подписался?       — Нет. Мы сказали ему, что проводим проверку внутренних органов для выявления скрытых печатей. Честно говоря, сегодня мы его обследовали, но ничего не обнаружили. Как ни странно. Кстати, забыла сказать. Обито просил меня не рассказывать тебе о его обследованиях. Волновался, что грохнешься в обморок, как это случилось в его палате.       Рокочущий хохот Хокаге только подтверждает всю абсурдность положения. Всего один раз проведал, а уже произвел на Обито впечатление слабохаратерного чучела. Унывать, правда, из-за этого некогда, но обидная реальность горьким фоном будет сопровождать все рабочие мысли в ближайшие несколько часов.       — Посмотри-ка, даже звание элитного джонина не произвело впечатление на твоего дружка, Какаши! — Анко дерзко врывается в разговор, чавкая между словом.       И стоило бы Цунаде хотя бы нахмуриться для вида, ведь чавкала та сладостями, прихваченными со стола Хокаге. Но сама Хокаге не пожелала зря портить себе настроение, и ко всему прочему, появление Анко тоже очень приветствовалось. Бывшая ученица Орочимару как-никак.       — Но мне что-то слабо верится, что нет печатей, — продолжает она. — Если это правда наш «старый друг», то вряд ли он бы выпустил свой ценный материал просто так, аки собачонку на прогулку. Не в его стиле. И, наверное, ни в чьём другом. Вот вы бы избавились от шарингана и минимум тридцати килограммов действующих клеток Хаширамы? Да для этого надо быть полным идиотом! Поэтому, если в ближайшие дни кто-то не сунется в деревню за этим красноглазым «чудом», я буду подозревать уже именно его. Или же печати мастерски скрыты, и это действительно был Орочимару…       — Довольно, — рубит Хокаге. — Сойдёмся на том, что версий много, и это всё очень запутанно. Но если будем пытаться перебирать в голове, запутаемся ещё больше. Поэтому выдохните со свободной совестью и предоставьте всё процессу. Если результат нас не удовлетворит, под рукой всегда техники клана Яманака. Шизуне, проверь готовность проводников. Сначала по группам, а затем все сразу. Давайте начнём с… Чтобы размяться, давайте начнём с основной стихии. Обито — Учиха. Скорее всего, непосредственно связан с огнем.       — На миссиях он только им и пользовался, — Какаши ностальгически вздыхает и подпирает челюсть ладонью. — Техника большого огненного шара на все случаи жизни.       — Тогда устройство пилотирует Анко.       Анко сориентировалась быстро, так как она лично консультировала членов группы ирьенинов при создании этого устройства.       С точки зрения пилота, устройство было гениально простым: две вертикальные чёрные пластины и ничего лишнего.       — Последовательность печатей как репетировали, — направляет Цунаде. — Количество чакры, форма, только в конце — стихийность, после моего сигнала. Иначе сожжёшь ему легк…ое.       — Да помню, помню! — Анко довольно потирает ручки, перед тем как сложить печати. Но не ладонь об ладонь, как это делается по обыкновению, а каждую по отдельности о проводящие пластины на стене.       — У бедняги точно возникнут проблемы с концентрацией чакры, — Шизуне предостерегает, держа палец на кнопке управления сокращающими электродами. — Целостность полых органов нарушена, чакру негде аккумулировать.       Цунаде не сводит глаз с подопытного. У последнего грудь прилично задралась кверху.       — А по-моему, результат доказывает обратное. Чакра накапливается симметрично.       — Клетки Хаширамы мимикрируют движения здоровой стороны, — размышляет Какаши. — Либо…       — Огонь!       Приказ Хокаге перерывает поток мыслей — Анко с Шизуне действуют молниеносно.       — Хорошо горит! — Анко искренне радуется своему детищу, пусть по форме довольно абстрактному и незамысловатому. — Хочу попробовать увеличить объем ввода.       — Только прошу осторожней, — суетится Шизуне. — Вдруг большее количество чакры активирует скрытую печать. Или тело не выдержит! Да, клетки Хаширамы регенерируют, но об этой ткани мы, считай, ничего не знаем!       — Не нужно переживать, Шизуне, — успокаивает Какаши. — Госпожа Пятая, кажется, упоминала, что предусмотрела проверку на допустимое количество.       Своим же словам Какаши не верит и, подловив в душе предательский налет сомнения и страха, в лишний раз смеряет взглядом жертву сомнительных опытов. Смотреть, безусловно, неприятно, но этого «неприятно», как кажется Какаши, недостаточно, чтоб примерить на себя всю боль и все страдание, что пришлось испытать невинным людям из-за глупости самонадеянного гения. Наказание нужно выдержать достойно. Даже сейчас, будучи избранным на это задание шиноби, играя важнейшую роль, он присутствует здесь только потому, что подвёл. И сидит, немеет и разваливается от безделья и ненужности, брезгует, глядя на то, чему виной был сам. И охваченная исследовательским азартом Анко падает духом. Их с Обито не связывают дружеские узы, но глядя на его изуродованное тело, в лишний раз жалеет о своей слабости, из-за которой, кто знает, сколько человек погубила циничная любознательность змеиного Саннина.       Одобрительный кивок Цунаде приводит в чувства обоих.       — Сейчас узнаем, чьей рукой ты собрался нас уничтожить, — Анко шепчет, стиснув зубы, складывает печати.       Она медленно усаживает себя на стул до того, как аппаратура выдаст страшную цифру. Без двадцати процентов полный объем человеческой чакры. Недостаточно для её истощения, но вполне хватит на то, чтоб лишить себя дееспособности на несколько часов.       — Анко! Что ты наделала?! — Шизуне хочет, было, сорваться с места, но ответственность за кнопку пуска не позволяет вытряхнуть всю дурь из безрассудной шиноби. — Нет, он не выдержит! Нужно срочно снимать нагрузку, отозвать технику не выйдет!       — Погоди пока, Шизуне, — Цунаде проявляет неожиданный оптимизм. — Я слежу за показателями. Скажу, когда сбрасывать. Ох, если его тело способно все преобразовать, то эту дату можно считать началом конца для мира шиноби…       Все следят, затаив дыхание. Накоплена уже половина, а показатели и не думают колебаться. Семьдесят пять: всё так же тихо, присутствующие разделяют надежду и тревогу в равных пропорциях. Никто не хочет наносить вред Обито, но и никто не хочет подтверждать свои страхи. Сто. Цифры на экране безмятежны, как и лицо пациента, и каждый смотрящий твёрдо уверен: это далеко не его предел. Напряжённое молчание — Шизуне начинает запуск. И без вычислений ясно: мощности электродов не хватит, чтоб вытолкнуть такое количество в один заход, но действовать нужно расторопно, иначе чакра сожжёт тело изнутри. И старания приносят свои плоды. Извергаемый поток пламени почти что непрерывен, он судорожно стучится в потолок и застекленные стены. Ширящийся огонь засоряет видимость, но Шизуне упорно добивает аппаратуру, пока через несколько минут бушующая стихия не сходит на нет. Шиноби находят в себе силы разве что переглянуться, перед тем как приступить к следующему пункту намеченной проверки… Стоит ли в лишний раз озвучивать их худшие опасения?