Мир прогнил, подъезд воняет

      — Добро пожаловать в комнату правды, — утробный голос Ибики растекается по помещению.       Стальная дверь захлопывается и утягивает за собой последний проблеск света извне.       — Мне доложили, что ты выпал из жизни на пару десятков лет.       — Было дело, — с легкой иронией подмечает Обито. — Я, кстати, тебя узнал. Ибики Морино, да? Ты, кажется, не очень любил поболтать в академии. А теперь, смотрю, забалтываешь людей профессионально.       — Все так. Люблю заглядывать в самую суть.       Учиха держится, словно подражает описанию честного свидетеля из руководства для шиноби. Ладони к собеседнику, ноги врознь, поза открытая, уверенная, но без лишнего самодовольства. Следователи по опыту знают, что на допросе нервничают даже самые чистые, и такие приметы невиновности давно не актуальны. Ибики же смотрит на такие шаблоны с пренебрежением. Он видит Обито героем, пожертвовавшим собой на войне. Человеком, который всецело доверяет системе и Хокаге. Сломаешь доверие — сломаешь готовность с системой сотрудничать. По этой причине допрос обещает быть безнасильственным, и Обито об этом прекрасно знает.       — Что мне нужно делать?       — Ничего такого, о чем ты не в курсе. Всё как в старой доброй академии. Я задаю вопросы — ты отвечаешь. Начнём? Назови свое имя.       — Да если б мне такие вопросы в академии задавали, давно б Хокаге стал. Учиха Обито, разве не очевидно? — машинально отвечает тот.       У Учихи, в силу банальной странности всего происходящего, особые привилегии на хамство. Обычно за такие выпады расплачиваются зубами. И Ибики великодушно позволяет фамильярность. Ответ не записывает. Не привык подсказывать допрашиваемым, на чём концентрирует внимание.       — Возраст свой знаешь?       — Знаю.       Ответ удовлетворительный. Но для вопроса, а не его задающего.       — Назовёшь?       — Тридцать один. Большой мальчик уже. Сам сижу, сам хожу, а на улицу только сегодня вывели. И то с сопровождением. Несправедливо, не находишь?       — Несправедливостью пусть занимается Хокаге. А мы с тобой сейчас заняты. Решаем важные вопросы. Ты знаешь, сколько шума наделал в деревне своим появлением?       — Кто, я?! Нет, ну… Я очень рад, что запомнился людям.       — А знаешь, в чем причина переполоха?       — Я крут! Шучу. У меня медосмотры по два раза в день. Мог бы и догадаться.       — Верно. А знаешь, что осматривают, или не привык задумываться?       — Что за дурацкие вопросы?! Я, по-твоему, слепой?       Наивность или провокация, а в «комнате правды» важно не столько то, что ты отвечаешь, а как.       — Это допрос, а не беседа за чайной церемонией. Здесь спрашивают банальности. Зачем осматривают?       Въевшиеся запахи пота и крови, инструменты для пыток, выстроенные на столе, — антураж искусно напоминает о последствиях. Взгляд невольно соскальзывает с тисков. Если сделать вид, что их не существует, то до них дело и не дойдет. Так считывает Ибики.       — Хотят узнать, как мне удалось выжить.       — Выяснили? — джонин выгибает бровь в недоверии.       — Без особых успехов. Каждый раз удивляются, как впервые, — отметает Обито.       — Тогда мы им поможем. Где ты был за всё время отсутствия в Конохе?       — Не помню.       Казалось бы, тупик.       — А как сюда добрался?       — Просто бежал, думая, что когда-нибудь остановлюсь.       — Местность спрашивал?       — Кого? А, не важно, кого? Нет. Я останавливался на короткие передышки в безлюдных местах.       — Значит, недолго бежал.       — Две ночи.       — И за всё это время никого не встретил?       — Встретил.       — А здесь поподробней, пожалуйста.       — Свои страхи, Ибики, свои страхи.       — Боялся преследования?       — Сначала. Но, кажется, за мной гналось только моё прошлое.       — Святых людей не бывает, но твоё прошлое выглядит достойно. Скажи, я не прав?       Ибики чуть наклоняется, словно ищет тому подтверждение в дураковатом взгляде Обито.       — Я дал Рин обещание стать Хокаге. Наверное, она во мне очень разочарована. Вот и не спешит навещать. А учитель Минато… Ему же пришлось отвечать за меня. Перед всем кланом.       Любопытно, как Ибики выкрутится. Утаит правду и продолжит выпытывать детали мнимого побега, или сообщит, чтоб вызвать противоречивые чувства. Или спихнёт ответственность на Какаши, который рано или поздно столкнётся с надобностью оправдаться.       — Тогда представь, что я — Рин. Или учитель Минато. Что бы ты сказал?       — Не обижайся, Ибики, но ты совсем не похож на хорошенькую куноичи. Я, пожалуй, закрою глаз.       — Как тебе удобно.       Так вот как система работает. Коварная, двуличная, держащаяся на долгах из ложных надежд, которыми и губит молодые души. Ибики не виноват в том, что порочит светлый образ Рин своими беспринципными тактиками. Он просто не прозрел. Не осознал ещё, что все вокруг него, всё, во что он верит и что защищает, — всё это одна большая ложь. Людям сложно отринуть то, во что подолгу привыкли верить. Так что пусть повитает в своих иллюзиях ещё. И когда проиграет, вынужденно примет новый порядок.       — Рин, судьба оказалась ко мне слишком благосклонна. Я оставил… — Обито обречённо выдыхает и открывает чуть взмокший глаз. — Нет, я не могу этого сделать. Слишком личное. Пожалуйста, можем вернуться к техническим вопросам?       — Не получилось, так не получилось. А жаль. Мне на работе ещё никто в любви не признавался, — Ибики скупо хмыкает своей остроте, но не зацикливается. Допрашиваемые, даже самые стойкие, бывают крайне обидчивы. Вот и сбегают от деревни, от закона и от служебных обязанностей. — Можешь пока рассказать, как очнулся.       — Не знаю.       Опять это «не знаю». Как пробка от рисового игристого вина: тормозит допрос, прежде чем прорваться. Правда, только в опытных руках профессионала. У дилетантов это «не знаю» венчает процесс.       — Вокруг были люди, когда ты очнулся?       — Нет.       — А они могли там быть?       — Да. Место не выглядело заброшенным.       — Что за место?       — Похоже на больницу, но я не уверен.       — Что ты увидел первым?       — Это прозвучит странно, но я очнулся в продолговатом резервуаре со странной жидкостью.       — Это называется ванна.       — Не то. Представь себе высокую стеклянную бочку, заполненную прозрачной зелёной водой. Похоже на систему жизнеобеспечения для введенных в анабиоз. Прослеживается почерк Змеиного Саннина.       — И ты очнулся в толще этой жидкости.       — Как ты догадался?       — Знаком с дорогим медицинским оборудованием. А ещё ты рефлекторно стал хватать ртом воду, но почему-то не захлебнулся. Но давай я позволю тебе самому рассказать, как всё было.       — Во-первых, я не стал захлёбываться, — Обито сердито хмурит брови. — Я – чунин Деревни Листа, да ещё и из клана Учиха! И знаю, как вести себя в непредвиденных ситуациях: у меня прекрасные рефлексы и шаринган. Слушай дальше, — он воинственно вскидывает палец. — Я быстро осознал, где нахожусь, и задержал дыхание. Посмотрел наверх — а там закупорено! Стенка резервуара была на расстроянии вытянутой руки, и я решил рискнуть и попытаться пробить её. В эту секунду я не задумался о том, откуда рука появилась, если за пару минут до этого, по моим меркам, её расплющило камнем. И меня не волновало, что стенка выглядела слишком толстой, чтоб хоть трещинку нарисовать. Я думал, как выжить. Даже не так. Я не думал. Тело думало за меня. Стекло, или что бы то ни было, треснуло с первого раза. Я выскочил раньше, чем меня накрыла вся вода, которая там находилась. И упал на осколки.       — Ты сказал, что бежал две ночи. Шрамы от порезов осколками должы были остаться к первому обследованию. А насколько я помню, с медицинскими техниками у тебя было не очень, — Ибики хватается за первое логическое несоответствие. Про чудовищную регенерацию клеток Хаширамы он слышал. Но лучше пусть Обито сам это подтвердит.       — Мне было плевать на порезы. Друзей и учителя найти надо было! — самозабвенно выкрикивает Учиха и смотрит Ибики прямо в глаза, как будто надеется снискать в них понимание.       Но Ибики лишь хладнокровно приопускает веки:       — И что тебя заставило прекратить поиски? Судя по тому, что я услышал, ты не слишком вдавался в детали происходящего. Тебе неоткуда было знать, что их там нет.       Обито теребит ворот водолазки в смятении, мрачнеет.       — Что ты хочешь этим сказать? Что я, по-твоему, оставил бы близких в беде? Не на того с обвинениями полез! Да я б ни в жизнь! Не знаю, что рассказывал тебе Какаши… Да, это противоречит своду правил шиноби. Да, миссия важнее друзей. И я уверен, что мой лучший друг прикрыл мою своенравную задницу, чтоб не позорить моё имя посмертно. Но я забираю его слова назад. Это я подбил его ослушаться и освободить Рин из плена! Потому что мне жизни товарищей дороже всего на свете!       Запыхаясь от ярости, Учиха сглатывает слюну. Ибики подмечает, как тот смещает опору на бедро, как будто собирается уходить. После такого эмоционального откровения он, скорее всего, будет уклоняться от прямых ответов и возвращать все к последней провокации. Лучше дать ему передохнуть. Желательно у Иноичи. Уж Яманака лучше разберётся с местностью. А там и поисковый отряд отправить можно.       — На этом мы с тобой закругляемся, — джонин не стесняется дружеских похлопываний по плечу. Ему важно разграничить работу и жизнь. — Продержался молодцом. Обещаю, в следующий раз будет увлекательней. А сегодня, так, разминочка.       И в последний раз сверкнув беззаботной улыбкой, Ибики отворачивается, чтоб открыть стальную дверь. И пролить, наконец, свет в омраченную ложью «комнату правды».