Сердце его в Эдирне

…Ночное небо над окрестностями Эдирне такое же темное и звёздное, как дома в Сигишоаре — только вот воздух в саду кажется тяжёлым от розовой воды, ладана и остывающего зноя. Даже во сне Раду всё ещё, бывает, задыхается, потому что аромат благовоний пропитал даже песок и стены казарм. Другие солдаты давно привыкли к здешним обычаям, они пользуются ароматными пастилками, и втирают в волосы оливковое масло. Их парадные одежды украшены вышивкой на османский манер и выполнены из лёгких тканей. У Раду, в отличие от них, нет желания перенимать чужеземный образ жизни — если ему суждено умереть здесь, он хочет быть одет в свою грубую рубашку. Он не питает иллюзий относительно своего особенного положения — он всё ещё сын своего отца, валашского господаря, которого освободили из плена в обмен на него и его старшего брата. Влад, его брат, покинул Эдирне шесть лет назад, чтобы стать наместником Валашских земель, и с тех пор положение Раду не изменилось. Он по-прежнему изучает военное дело, историю, философию, арифметику и письмо. Исправно тренируется, был обучен верховой езде и слыл искусным фехтовальщиком. Знает несколько иностранных языков, и умело музицирует на лютне. Но его лишь раз брали в поход — да и то, участвовать не пришлось, противник подписал мир, увидев многочисленное османское войско. Раду уже много лет одинок — а остальные янычары его сторонятся, памятуя о его происхождении. Они помнят, что он отказался принять Ислам, и знают, что он до сих пор хранит кинжал своего отца. В этом году Раду исполнилось семнадцать, однако никому даже в голову не пришло его поздравить. Для них он чужак, который не пытается это скрывать. Он заперт в золотой клетке достатка и праздности. Иногда ему цинично хочется, чтобы Влад наконец решился выступить против Мехмеда. Тогда ему не придется больше быть пленником, он просто позволит себя убить и развяжет брату руки. Раду лежит в ночном саду, раскинувшись на траве, и вслушивается в стрёкот цикад. Сад Эдирне полон жизни: даже ночью здесь слышны трели ночных певчих птиц, а воздух тёплый и вязкий, словно парное молоко. Он думает о том, что ему не стоило сегодня покидать казармы: говорят, Константинополь пал, и султан Мехмед II уже вернулся в столицу. Раду смутно помнит, как выглядит Мехмед: для него он фигура в парче и шелках, с высоким тюрбаном на голове. Мехмеда легко различить издали, потому что он предпочитает носить яркий алый плащ — собственно, Раду на него только издали и приходилось смотреть до сих пор, потому что юный султан большую часть жизни провёл в Манисе, где поначалу был санджакбеем, а затем какое-то время жил с супругой. К счастью, юный султан не любит Эдирне и никогда здесь не задерживается. Отгремят пиры и торжественные приёмы в честь победы, и он отправится в новый поход. Раду вздыхает. Он не может уснуть ни в казарме, ни в саду — отчего-то ему тревожно. Он словно застыл на краю пропасти, в шаге от бездны, в которую его неумолимо затягивает. Он не знает, что это за предчувствие, однако помнит, что, когда Влад отправлялся в Валахию, ему точно так же казалось, будто его жизнь разделилась на “до” и “после”. Раду прикрывает глаза, вспоминая, что им так и не дали попрощаться. Влад тогда был напряжён и всё время бросал тревожные взгляды по сторонам. Он словно опасался, что кто-то увидит их вместе… — … О, милостивый Аллах, как же здесь не хватает морского ветра! — внезапно вырывает его из воспоминаний незнакомый голос. — Клянусь, это розовое масло сведёт меня с ума!.. Раду не уверен, обращаются ли к нему, потому что вокруг темно, а сам он одному Богу ведомо сколько пролежал в высокой траве. Эта часть дворцового сада обыкновенно не вызывает ни у кого интереса — тем более, странно встретить здесь кого-то глубокой ночью. Он испуганно распахивает глаза и обнаруживает, что к нему склоняется тёмная фигура в обмундировании сипахи, рядового лучника. Ночь выдалась лунной, и холодный свет льётся на них обоих жидким серебром, выхватывая резкий профиль незнакомца и длинные копья чёрных ресниц, за которыми скрывается любопытный взгляд. — Не припоминаю, чтобы встречал тебя раньше, — продолжает незнакомец уверенно. — Ты ведь один из янычар? Раду чувствует, что язык его стал сухим и намертво прилип к нёбу. Формально он действительно один из янычар, и он знает, что сипахи относятся к ним, как к выскочкам. Глухой ночью в дворцовом саду никто его не хватится, и, если начнётся потасовка, любой исход для него будет печален. Если он изобьёт кого-то, кто принимал участие битве за Константинополь, его изобьют. Если он позволит избить себя — его изобьют ещё раз, но уже за отлучку из казармы в неположенный час. — Расслабься, я тебя не трону, — незнакомец пожимает плечами, улыбаясь. — Ты слишком красив, чтобы тебя бить. Раду подхватывается на ноги. В ушах шумит от резкого подъема, но он ещё никогда не позволял никому так о себе отзываться. То, что он чужеземец, не делает его слабее. Видимо, в выражении лица его проскальзывает что-то, что заставляет незнакомца временно отступить. Примирительно приподнимая руки, тот вздыхает: — Я не собирался тебя оскорблять. Ты действительно красив. Но, если хочешь, мы можем размяться… В следующую секунду Раду закатывает рукава рубашки и собирает волосы в пучок. Он не собирается позволять сипаху относиться к себе поверхностно — если тот думает, что парень, не участвовавший в сражениях, так прост, он будет рад убедить его в обратном. К тому же, сипах сам только что предложил называть это тренировкой — за такое не наказывают. Если Раду не проиграет, никто не узнает, что его не было ночью в казарме. Всё, что ему необходимо — поставить на место вздорного незнакомца и сделать так, чтобы на его теле не было видимых повреждений. Как говорят, не пойман — не вор. — А ты уверенный в себе, янычар, — сипах снимает с себя доспех и наручи, глаза его полыхают странным огнем. Кажется, он доволен тем, что Раду не отступил — вероятно, всё ещё считает его слабаком. Раду молча принимает боевую стойку. Он не собирается размениваться на разговоры. Мгновение — и незнакомец каким-то невероятным образом оказывается сбоку от него, выполняя жёсткий захват. Раду успевает увернуться. В этот самый момент он перестаёт недооценивать противника. Его тренировали лучшие мастера боевых искусств в Эдирне, он явно не ожидал такого проворства от простого солдата кавалерии. Между тем, незнакомец выставляет ногу вперёд, блокируя его отступление влево, и перехватывает Раду за предплечье. Его пальцы впиваются так крепко, что на мгновение запястье Раду начинает неметь — однако принц вовремя ныряет незнакомцу под руку, выворачиваясь, чтобы высвободиться. В следующую секунду он пользуется инерцией противника, ставя ему подножку, и незнакомец не успевает остановиться. Его скорость движений работает против него, увлекая его вперёд. В последнюю секунду он захватывает ногу Раду бедром, так что они оба валятся в траву. Раду падает на противника сверху, и его локоть случайно попадает незнакомцу в живот. Тот на время не способен даже дышать. — Был рад размяться, — Раду кое-как поднимается с земли, отряхивая штаны и поправляя сбившуюся грязную рубашку. Кажется, незнакомец удивлён, когда замечает, что у его соперника всё это время был при себе кинжал. Обычно янычары не имеют собственного холодного оружия, если они не в походе. На мгновение его тёмные глаза сужаются. Раду не собирается ничего объяснять — он не привык много говорить. Он возвращается в казарму, оставляя незнакомца приходить в чувства.

~~~

…Наутро Раду просыпается от суеты в казарме. Он живёт отдельно, а потому не знает, что именно произошло, пока не выходит в общее помещение, где остальные янычары спешно всё отдраивают. Даже Халкокондил, которого обыкновенно было не застать, разложил по местам разбросанные свитки. Впрочем, долго гадать о том, что именно было причиной такой суматохи, не пришлось: их командир, Силахдар Ага, смерив Раду холодным взглядом, коротко распорядился: — Оденься, как приличествует принцу. Обыкновенно ему было всё равно, как выглядел Раду, пока тот выполнял его приказы, однако сейчас он, похоже, был на пределе. Раду не стал спрашивать, что случилось. Он молча вернулся к себе в покои и, открыв сундук, достал оттуда длинную муслиновую рубашку и однотонный шелковый кафтан. Он не носил тюрбан потому что так и не принял ислам, однако в остальном решил уступить командиру. Тонкая изумрудно-зелёная ткань ощущалась на теле почти невесомой — как если бы Раду был вовсе не одет. Широкий золотой пояс утягивал, обращая внимание на и без того стройную талию. В османской одежде было неуютно — она вся была слишком воздушной и струящейся. Неприличной. — Принц Раду, — окликнул его Халкокондил, заглядывая в его покои сквозь тонкую занавеску, — поторопитесь. Мы должны быть на плацу. Ему не нужно было ничего объяснять — и так было ясно, что дело в приезде султана. — Идём, — Раду кивнул, закрепляя у пояса кинжал. Лето в Эдирне было знойным: с самого утра птицы прятались в скудной тени и ютились у садовых фонтанов, а ближе к полудню, когда раскалённый воздух начинал дрожать, даже они куда-то улетали. В это время на плацу находиться было почти невозможно: здесь попросту было нечем дышать. Ослепительное лазурное небо казалось бездонным колодцем, в котором нет ни капли воды, а бесконечно высокие стены дворца и острые шпили мечетей напитывались жаром. Раду ненавидел Эдирне. Несмотря на то, что он жил здесь с шести лет, он так и не смог полюбить ни шумные улицы города, ни сам дворец. Всё вокруг для него было чужим: люди, жара, архитектура. Ему здесь было не место. Он стоял в стороне от общего строя янычар по правую руку от опального Халила-паши, ненавистного визиря Мехмеда, потому что никто не знал, куда именно следует определить принца-заложника. Он не был ни воином, ни слугой, ни вельможей. Так под палящим солнцем они стояли около часа, прежде чем глашатай наконец объявил о прибытии Мехмеда: — Султан Мехмед Хан, Ханедан Осман, Султан Султанов, Хан Ханов, Повелитель Верных и Преемник Владыки Вселенной, Хранитель Священных городов Мекки, Медины и Кудс, Кайсер-и-Рам, Падишах Трёх Городов прибыл! На гарцующем белоснежном жеребце в полной сбруе на плац въехал всадник в чёрном. Против солнца было трудно разобрать его черты, однако отчего-то Раду стало не по себе. Он чувствовал, как напряжён Халил-паша, его наставник. Разумеется, Раду слышал о разногласиях между ним и новым султаном — визирь дважды не давал Мехмеду взойти на трон, а затем яро выступал против захвата Византии. Халил-паша был мудрым человеком, он верил в существование компромиссов и необходимость мира, тогда как Мехмед грезил военными успехами. Говорили, Мехмед до сих пор не простил Халил-паше, что тот не дал ему одержать победу в Варне в одиночку. Также Раду слышал, что трудно сыскать человека более жестокого, чем султан Мехмед. Его считали слишком молодым, не по годам самоуверенным и крайне непредсказуемым. Даже Влад, его старший брат, предупреждал, что от юного султана следует держаться как можно дальше — однако Раду никогда не придавал значения его словам. До сих пор. — Мои дорогие визири! Хадым-Шехабеттин-паша! Заганос-паша!... — Мехмед сделал паузу, переводя взгляд на Халил-пашу и внезапно останавливаясь на Раду. Рассмотреть его выражение лица было сложно, потому что солнце нещадно палило прямо в глаза, однако Раду чувствовал на себе чужой взгляд, и внезапно возникшая тишина не предвещала ничего хорошего. — …Халил-паша, Махмуд-паша, — продолжил приветствовать своих визирей Мехмед, оправившись. Он наконец спешился и, передав уздцы конюху, подошёл к строю янычар, став к ним лицом. Наконец Раду смог лучше рассмотреть султана: это был высокий стройный молодой человек, удивительно ловкий и грациозный. Он стоял к Раду и Халил-паше боком, а на лицо его всё ещё падала тень от тюрбана, но солнце отливало искрами, высвечивая узоры на его чёрном камзоле. — Слушай указ султана: жалование каждому из янычар повысить вдвое. Вечером этого дня пятого месяца для всех янычар объявить трёхдневный пир. Открыть двери дворца Эдирне для преданных янычар. — Славься, о великий султан, непобедимый господин земли и моря, падишах трёх городов! Клич восславления пронёсся над Эдирне, пугая сонных от зноя птиц. Раду склонил голову в почтении, преклоняя одно колено по традиции своей семьи. Он не был воином султана, однако он также не имел права стоять прямо, как другие вельможи. Даже в этикете для него не находилось места. Неожиданно прямо перед его глазами упала тень, и он понял, что султан остановился напротив него. — Славься, о великий султан, — повторил Раду приглушённо, — непобеди… — Ты брат Влада? — перебил его Мехмед. — Это Раду, младший брат Влада, — подтвердил Халил-паша вполголоса, — наследный принц Валахии. Раду замер. Он не знал, была ли тому виной адская жара, однако голос Мехмеда казался ему знакомым. — Принц Раду… — позвал Мехмед, и Раду наконец поднял голову, распрямляясь. В шаге от него стоял тот самый незнакомец, которого прошлой ночью он принял за сипаха и избил. Лицо его оставалось непроницаемым, и лишь у левого виска виднелась тонкая царапина — очевидное последствие вчерашнего падения. Раду также обратил внимание, что Мехмед носит перчатки — скорее всего, у него также были стёсаны ладони. — Я жду вас, дорогой Халил-паша, вместе с заморским принцем сегодня на банкете, — Мехмед приподнял уголки губ в дежурной улыбке, однако взгляд его то и дело возвращался к Раду. — Двери моего дворца открыты для вас всегда. Прошу, будьте сегодня моими дорогими гостями. С этими словами он снова кивнул Халил-паше и направился к группе приближённых визирей. Раду не рискнул обменяться с наставником взглядами, однако даже ему, далёкому от дворцовых интриг, было ясно, что в этом приглашении не крылось ничего хорошего. Халил-паша тоже это отлично понимал.

~~~

…Вечером того же дня дворец Эдирне напоминал гудящий улей: музыканты играли на барабанах, сопровождая гостей внутрь в расцвеченный яркими фонарями и экзотическими цветами главный зал. Халил-паша шёл впереди, поскольку знал путь. Гости расступались перед ним, а потому Раду оставалось только не отставать и осматриваться по сторонам. Он и раньше часто бывал во дворце, поскольку именно там находилась библиотека, однако большую часть времени Эдирне-сарай напоминал пустующий дом, который по какой-то причине покинули хозяева. Со смертью султана Мурада Мехмед предпочитал жить в Манисе, а потому все приближённые к нему люди последовали за ним. Здесь же оставались лишь некоторые вельможи, старые слуги и завсегдатаи гарема. Но сейчас дворец было не узнать — казалось, он вновь обрёл жизнь. — Держись рядом со мной, Раду, — неожиданно окликнул принца Халил-паша. — Старайся поменьше говорить. Будь скромен. Чем меньше внимания ты будешь привлекать, тем лучше. Иными словами, он призывал Раду стать тенью. Принц не то, чтобы был против — на самом деле, он был бы только рад, если бы молодой султан забыл о его существовании. Однако вряд ли этому суждено было теперь случиться, а потому ему оставался лишь один выход: изображать из себя дурачка. Возможно, Мехмед поверит, что он обделён умом, и решит, что мстить идиоту — себя не уважать. К тому же, только идиот мог избить султана. — Раду?.. — окликнул его Халил-паша, так и не дождавшись от него никакого ответа. Раду кивнул, потому что они остановились у массивных резных дверей. — Посмотри на меня, и скажи, что ты всё понял, Раду, — повторил Халил-паша, хмурясь. — Да, наставник, — принц кивнул ещё несколько раз, понимая, насколько визирь боится этого вечера. Что-то было определённо не так. — Если хотите, я могу обменяться с вами едой, — добавил он зачем-то. Халил-паша покачал головой. Было видно, что он зол на принца за его слова: — Думай, что говоришь, Раду. За такие речи мы оба можем отправиться в Едикуле. Султан подарил тебе и твоему брату дом, а ты платишь ему за его щедрость подозрениями?.. — Простите, наставник, — Раду опустил голову. Только теперь он осознал, в каком отчаянном положении находится Халил-паша. Им повезет, если они оба доживут до рассвета. — Идём, — его наставник вошёл в ярко освещённый атриум, увлекая его за собой.