недостойный

Дикие леса спокойны, нетронутые чужаками, и защищены золотой полосой, которая слабеет постепенно, с течением лет. Несмотря на это, время благосклонно к семье, которую Кратос нашел здесь, времена года приходят и уходят непрерывным потоком, пока люди и обстоятельства продолжают меняться, растя и эволюционируя, как считает нужным судьба. Сегодня он гуляет со спутницей гораздо ниже себя, и послеполуденный солнечный свет, пробивающийся через деревья, окрашивает их обоих в золотистый оттенок. Летний воздух полезен для нее, думает Кратос, с нежностью глядя, как ребенок впереди него подпрыгивает, напевая норвежскую колыбельную себе и игрушкам, которые она взяла с собой. Она оборачивается, чтобы улыбнуться ему, хихикая над чем-то неконкретным, и старый бог чувствует, как его грудь невольно сжимается, уголок его рта дергается в изумлении, когда она откидывает голову назад в безудержном веселье, и бусы в ее волосах звенят вместе с движением. Кратос не заслуживает многих вещей. Комфорта, покоя, семьи, которая любит и бережет его так же, как и он ее… Жизнь, которую он прожил, кровь, которую он пролил; есть столько грехов, которые он никогда не сможет искупить, столько невинных душ, погибших раньше времени, потому что он искал мести, хотя понимал, что это не принесет ему облегчения. То, что он имел сейчас — даже это было чересчур. Тепло его дома, безмятежная тишина, посвистывающая среди деревьев Диких лесов, простое удовольствие от трапезы с Фрейей и Мимиром, с Атреем и Ангрбодой… Кратос не заслуживает многих вещей, и все же среди них он не нашел того, чего, по его мнению, не заслуживает больше всего. Он никогда не забудет, какой был мороз, когда маленькая Хель, названная так своим отцом, появилась на свет, ледяной ветер подавал голос за прочными стенами хижины, неослабевающий, даже если крики ребенка угрожали его заглушить. Она была такой слабой, такой хилой и такой крошечной, болезнь глубоко укоренилась в ее легких. Ее вопли были непрекращающимися, причинявшими боль всегда, когда она вот так открывала рот. Он помнит страх, который испытывал, когда Атрей был ее размера, миниатюрный и хрупкий, и поэтому понимал надвигающийся ужас, повисающий над головами сына и его дочери каждый раз, как дыхание Хель становилось слишком поверхностным. Было воистину чудо, что малышка выжила, богиня Ванов творила свою магию без остановок. Первые несколько недель ее жизни прошли в постоянном пристальном внимании, она всегда наблюдала, всегда ждала, надеясь на лучшее и боясь худшего. Зима в тот год была особенно суровой и мерзкой — следы Фимбулвинтер еще не полностью покинули Мидгард. Кратос наблюдал, как молодые родители увозят малыша в Ётунхейм, молясь, чтобы постоянное тепло помогло ей пойти на поправку. Их дом стал молчаливым и неподвижным на месяцы, последовавшие за их уходом, слова и подшучивания, которыми обменивались он, Фрейя и Мимир, были ничтожной тенью того, как это происходило до сих пор. Он не мог отделаться от ощущения, что Хель болела из-за него. Он был проклятым богом, а дочь Атрея, его внучка, была жестокой шуткой судьбы. Если бы ему пришлось заплатить за свои преступления жизнью своих близких, он предпочел бы умереть тысячей смертей, чем видеть, как она страдает, видеть, как страдает его собственная семья. Но норны не хотели, чтобы все случилось именно так, потому что маленькая Хель только и делала, что процветала под любящей опекой своих родителей и под солнцем Ётунов. Сейчас его внучке пять лет, и с каждым днем она все больше и больше похожа на свою мать. Ее лицо, бронзовое и зацелованное солнцем, украшено пятнами размытого пудрово-голубого цвета. Растущие в объеме и количестве по мере ее взросления, теперь они покрывают половину ее кожи, не проявляясь больше ни в чем. Ангрбода не могла объяснить этот феномен, как и Фрейя, но как только стало понятно, что это не повредило здоровью девочки, они оставили ее в покое. Ее волосы, украшенные золотой нитью и заплетенные в до подбородка длинные косы, напоминают ему о красноватом оттенке, который приобретают листья осенью, со временем темнеющие, да, но насыщенные, не теряющие своей привлекательности, пока снег полностью их не покроет. Она — сила, с которой нужно считаться, маленькая девочка, внучка почитаемого Бога войны. Ее широко раскрытые лазурные глаза как будто никогда не останавливаются, бросаясь туда-сюда на все, что, по ее мнению, движется. Она любит слушать рассказы Мимира почти так же сильно, как ценит, когда Фрейя носит ее на руках. Атрей ни разу не ошибается, пробуя рассмешить дочь, а Ангрбода всегда знает, что делать, когда та выглядит слишком расстроенной. Это действительно чудо — видеть, как все объединяются в старании вырастить юную великаншу, одаренную особым блеском в глазах, который мерцает всякий раз, когда он прижимает ее к себе. Кратос не заслуживает многих вещей. Он не заслуживает быть счастливым, жить жизнью, в которой есть радость. Он не заслуживает того, чтобы ему было комфортно, чтобы он любил и был любимым, заботился и получал заботу в ответ. Он не заслуживает того, чтобы видеть, как радуется Фенрир, когда Атрей возвращается после одного из своих путешествий, как тает от восторга Хель, когда Мимир балует ее очередной из историй. Он не заслуживает видеть, как все тело Фрейи сотрясается от смеха, когда его сын ведет себя глупо, как нежна Ангрбода с Атреем, когда они думают, что он не смотрит. Он не заслуживает, он не заслуживает… И все же у него это есть, у него всегда это будет. — Афи*? — раздается тихий голос, и Кратос смотрит на свою внучку сверху-вниз. Она крепко держит его ладонь, ее свободная рука занята игрушками, получившими предпочтение на сегодня. Первая — любимый волк, который был у нее с момента появления на свет, вторая — ушастый кролик, подаренный на день рождения. Обе вещи сделал для нее отец, а Кратос дал им имена, «Ликос*» как волк и «Кунели*» как заяц соответственно. Хель наблюдает за ним глазами, которые видят больше, чем, как он думает, им положено, медленно моргая, хмурясь, искажая свои мягкие и теплые черты лица, прежде чем потянуть его за руку. — Афи, если ты будешь и дальше мечтать, мы не успеем домой к ужину, — говорит она ему ругая, и Кратос улыбается, опускаясь на колени, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза. — Извини меня, Хель, — начинает он серьезно, в ответ на что девочка фыркает, но все равно кивает. — Чтобы компенсировать время, мне понести тебя до дома на руках? Возможно, ты могла бы опробовать на мне историю, которую расскажешь вечером, — предлагает он, не в силах игнорировать то, как согревается его сердце, когда она сразу же начинает сиять. Без предупреждения Хель обвивает рукой его шею, позволяя ему легко поднять ее, и он мычит, слушая, как она рассказывает историю, составленную из обрывков их совместного дня. Нет, Кратос определенно не заслуживает многих вещей. Но когда он смотрит на внучку и видит, как все ее существо искрится духом, который невозможно скрыть, он ловит себя на том, что благодарит всех, кто бы ни слушал, благодарит за предоставленную возможность жить и видеть ее взросление.