Лотосы в горах

      Вот позади уже больше половины дороги, что младшему кажется настоящей вечностью, но в целом поездка спокойна, не считая тяжёлых взглядов супруга. Цзян Чэн буквально становится меньше, чувствуя себя настолько унизительно слабым , что в который раз хочет прервать дорогу да выйти на улицу — подальше от этого тёмного ангела. Куда угодно, но, как ночью ему и сказали, он никуда не убежит, уже не сможет скрыться нигде, разве что, когда приедут, появится возможность во дворце попросить уединения в своих покоях.              Лицо младшего расслабленно, отчего взгляд кажется слегка скучающим, однако вспоминая моменты из недавно состоявшегося разговора, Ваньинь невольно дёргает губами, а меж бровей появляются небольшие складки. Вся ситуация за завтраком — последняя капля, и сейчас Цзян Чэн жалеет, что высказал на эмоциях, хотя в большем он всё-таки прав, только так до Вэй Ина дойдёт, что не стоит лезть куда не надо. Но зная лучшего друга, Цзян Чэн уверен на все сто, что А-Сянь сделает так, как ему хочется и в итоге опять спасёт младшего.              — На тебе лица нет, что-то случилось? Утро прошло на удивление хорошо. Это после разговора с господином Вэем? Ты выглядишь неважно, как ты себя чувствуешь? — внезапный вопрос о самочувствии выводит из плена удручающих мыслей, заставляя поднять задумчивый взор на сидящего рядом мужа. Спонтанное проявление внимания к своей персоне Цзян Чэн явно не ожидал, отчего сначала растерянно хлопает ресницами, не понимая, причём тут Вэй Усянь.              — Не стоит переживать, всё в полном порядке, — стараясь сделать голос более твёрдым, говорит Ваньинь, однако расслышать растерянные нотки всё равно можно, отчего Сичэнь продолжает разговор:              — Если это связано с господином Вэем, я не допущу больше ваших разговоров друг с другом, понятно? Вы не увидите друг друга, мне стоит только приказать, вы не сможете ослушаться меня, — слова словно гром среди ясного неба обрушиваются на Цзян Чэна. Его вмиг широко распахнутые глаза смотрят на Сичэня так, как может смотреть маленький ребёнок.              Это худшее, что мог услышать Цзян Чэн, — запрет видеть Вэй Ина. Сравнимо только с ударом под дых, что выбивает весь воздух из лёгких и заставляет чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег ради забавы ребятни.              — Не смей запрещать мне общаться с Вэй Ином! — стараться держать маску спокойного человека уже очень трудно. В ушах стук сердца, а в глазах — страх. Ах, Сичэнь уже не удивлён его видеть, и это постепенно начинает входить в привычку, однако во взгляде виднеется уже не только страх, а медленно подкрадывающаяся ненависть. Вот этого Сичэнь не ожидал. Человек, что видел так много раз скрытую ненависть к себе, впервые обнаруживает её в таком явном проявлении.              Императору в целом забавно наблюдать, как одна отрицательная эмоция сменяется другой, а на лице Ваньиня это выглядит ещё прелестней. Юношеские черты прекрасно отражают всё, даже несмотря на то, как тщательно он пытается что-то скрыть. Множество пало за такое и далеко не единственный наложник, что мог бы стать мужем императора, понижен в должности до раба либо казнён.              Ладонь старшего, что до этого лежала на его бедре, мягко, плавно и быстро перемещается на кисть, словно мягкая верёвка сжимает недавно затянувшиеся раны, но, несмотря на эту мягкость, раны начинают болеть. Так получилось, что новое пожатие приходится ровно на синяк, заставляя лицо Цзян Чэна слегка скривиться от волны боли, что ползёт вверх медленно и тягуче, будто бы специально умножая мучения.              — Тогда улыбайся, я не хочу видеть тебя грустным и не хочу читать в твоих глазах ненависть, — такая невинная улыбка, что раньше даже немного нравилась Ваньиню, сейчас устрашающая, словно у сумасшедшего, что нашел свою жертву, теперь спасения нет.              — Ты монстр...— не сдержавшись, высказывает Цзян Чэн, сразу же замирая, замечая, как улыбка супруга дрогнула. Неужели опять перешёл черту дозволенного? — Простите, я не хотел оскорбить вас...              Резкий переход на почтительное обращение у Лань Сичэня всегда ассоциируется с подчинением, и сейчас только подтверждает его ранние догадки. Пусть Ваньинь ещё не знает, что в его государстве положено обращение с императором только таким образом и лишь матери дозвоенно общаться, как ей пожелается. На первый раз Лань Сичэнь его прощает, но ни слова не скажет об этом, он хочет, чтобы Цзян Чэн сам это узнал и сам почувствовал наказание за такое вольное обращение не только к мужу, но к императору, а пока стоит продолжить играть с жертвой.              — Милый мой мальчик, ты ещё не видел настоящих монстров, а уже говоришь мне, что я такой плохой. Поумерь свой пыл и острый язычок держи за зубками. Когда встретишь настоящего монстра, ты поймёшь, что я по сравнению с ним сущий ангел, — рука с кисти перемещается на острое плечо юноши, что застывает в ожидании какой-либо боли, но той не следует, лишь ладонь поднимается выше, к длинным волосам, собранным в пучок, и в следующее мгновение заколка падает из тёмных локонов, высвобождая их из плена. — С распущенными волосами ты ещё прекрасней, мой ангел. Ты слишком суров сам с собой, расслабься немного. Мы почти приехали, и будет удивительно, если ты покажешься напуганным, что обо мне подумают люди?              Ваньинь не понимает, что несёт Лань Хуань. Он запутался в его поведении и не может понять, злится тот или нет. Тихий смех как райская мелодия мягко касается слуха и так же вливается внутрь. Даже странно, что он успокаивает такого взъерошенного и до смерти напуганного юношу, как Цзян Чэн.              — Конечно, я сделаю всё, чтобы выставить вас в лучшем свете...— слова даются тяжело, а непривычное ощущение распущенных волос настолько неудобное, что приходится поёжиться, убирая пальцами пряди, что лезут прямо в глаза.               Сичэнь кивает и оставляет его в покое на всю оставшуюся дорогу. Ему незачем дальше мучить новоиспечённого мужа, к тому же они уже почти подъехали, а Ваньиню надо дать время, чтобы прийти в себя. Старший понимает это как никто другой и именно по этой причине возвращается к чтению книги, которой был увлечен до небольшого выяснения отношений.       

***

      Горный воздух тяжёл для юньмэнца, что прожил всю жизнь во влажном климате, ведь вокруг его государства только моря, а в нём самом — сплошные озера и реки. Собственно, ему тяжеловато дышать, отчего весьма трудно переносить даже небольшую подготовительную поездку. Цзян Чэн будто бы вмиг оказался под водой без доли воздуха в лёгких. Его рот слегка приоткрывается, стараясь захватить как можно больше воздуха, но выходит не очень. Заметив такое поведение, Лань Хуань не мучает мужа. Положив руку младшему на плечо, обращая тем самым на себя внимание, император кивает в проход, чтобы быстрее зайти, потому что в здании не так тяжело переносить смену климата.              — Ваше Величество, ваши покои и холодные источники готовы, — достаточно молодой парнишка первым выходит из небольшого строя личных слуг императора, по всей видимости, он ближе всех остальных, поскольку другие ниже опускают головы.              — Источники на сколько персон? — всё так же держа руку на плече Ваньиня, Сичэнь идёт во дворец.              Длинные пальцы впиваются в ткань на остром плече юноши, заставляя Цзян Чэна сжать губы, дабы не издавать никаких звуков, привлекающих внимание. Больно, потому что Лань Сичэнь явно знает, куда надо нажимать, чтобы причинить достаточно неудобств оппоненту, и это у него получается прекрасно. Адски больно, резкая волна тянущей боли растягивается по всему плечу, заставляя прибавить шагу, а в голове всплывает разговор, что нужно вести себя хорошо, иначе будет плохо.              Слуга без разговоров идёт следом, а остальные стоят, вместе с ними идёт и личная служанка, а точнее, две — Тун Яо и Хэн Си. Парень сначала непонимающе смотрит на двух женщин, но, видимо, осознав, что к чему, кивает им, хоть они и не спрашивают его разрешения.              — На двоих, Ваше Величество, мы подумали, ваш супруг захочет отдохнуть с дороги, сделали на всякий случай один источник на двоих, а если что-то пойдёт не так, ещё один запасной, — сначала речь мальчишки пугает Цзян Чэна до чёртиков, однако конец предложения явно ему нравится. Нужно искупаться, отдохнуть хорошенько и, желательно, в одиночестве.              — Хорошо, господин Цзян примет холодные источники со мной, а второй отдайте девушкам, им тоже следует отдохнуть с дороги. Ты ведь не против? — всё рушится в один момент, а внутри будто бы слышится треск, кажется, это трескаются мечты о нормальном отдыхе. — Что же ты молчишь?              — Конечно, я не против, девушкам тоже надо отдохнуть...— сглотнув, столкнувшись со взглядом мужа, Цзян Чэн не понимает, что уже сделал не так, неужели задержка ответа влияет на смену настроения?              Юньмэновец чувствует кожей, как смотрит на него его прислуга, но ничего не может сделать, отказать нельзя, иначе что подумают люди о его муже? Когда-нибудь Ваньинь перестанет так боятся его, но не сейчас. Отказать страшно по ещё одной причине — его плечо просто раздробили бы, насколько хватка сильна в момент вопроса. Это наверняка намёк.              — Замечательно, тогда не будем медлить и сразу пойдём, — на лице Сичэня приятная для всех улыбка, но не для Цзян Чэна, он её ненавидит и боится.       

***

      Верхние одежды уже сняты, остались только нижние. Полупрозрачная ткань халата, что почти впритык прилегает к телу, специально подставляя каждый изгиб под медовый взгляд. Непроизвольно тело дрожит, и тут даже сам хозяин его не понимает почему — то ли от взгляда, то ли от холодной воды. Одно он знает наверняка — сегодня что-то случится и это что-то принесёт последствия. Плохое предчувствие никогда не подводит.              — Ваньинь… ты великолепен, — конечно, Сичэня говорит похвалу, комплимент, или что там он себе ещё надумал, когда произносит это, но для самого Цзян Чэна это омерзительно. Настолько ужасно, что он борется с желанием съязвить.              Так как Лань Хуань уже в воде по торс, вполне можно рассмотреть его нагое тело, такое же стройное, пусть он шире и выше, чем Цзян Чэн. В силу возраста Сичэнь даже достаточно худощав, но по сравнению с юношей поистине величественный. Его руки достаточно мускулисты, чтобы удержать в своих объятьях почти всю грудную клетку и часть живота младшего, если бы Сичэню вздумалось сложить руки крест на крест на чужом теле.              Молча пройдя дальше в воду, почти также по торс, Цзян Чэн замирает, а распущенные длинные волосы расплываются позади красивыми узорами на воде, а вместе с ними и подол длинного халата. Бледная ткань всплывает на поверхность, пропуская к бёдрам холод от воды. Эта прохлада приятно растекается по мышцам, уставшим с дороги, и Ваньинь не может сдержать расслабленный выдох, слегка прикрытые глаза подтверждают, что уже становится лучше.              Тело юноши превосходно, шикарно, великолепно — и этот список можно продолжать бесконечно, но больше всего Лань Хуаню нравится смотреть на свои отметины, на фиолетовый ободок от его рук на тонкой кукольной шейке, синяки на запястьях и ещё совсем-совсем свежий след на плече. Слишком шикарно и показывает, кто главным будет в этом браке.              — Подойди ко мне, — явно недовольный тем, что на его слова не обратили внимания и не последовало благодарности за своеобразную похвалу, Сичэнь рукой подзывает к себе супруга. Жест весьма специфический, указательным и средним пальцем мужчина подзывает его к себе.              В горле появляется ком, а взгляд серых, словно дождевые тучи, глаз ищет в источнике хоть что-то, что спасет его. Нервно сглотнув этот самый ком, не найдя себе спасения, бывший наследник тяжело и прерывисто выдыхает. Ему приходится подчиниться опять, уловив лишь долю того самого взгляда, от которого кровь стынет в жилах.              Ваньинь делает неуверенный шаг вперёд дальше в воду, где явно глубже, отчего, остановившись на расстоянии вытянутой руки, Ваньинь еле касается кончиками пальцев дна.              — Ты должен был ответить на мои слова, даже обычное «спасибо» вполне удовлетворило бы меня, — тон ровный, но особый акцент Лань Сичэнь делает на благодарности, чтобы показать мужу на ошибку, которую тот уже сам понял.              Глаза с янтарным отливом в свете солнечных лучей пронзают взглядом сжавшегося Ваньиня. Это завораживающее зрелище. Стройное юношеское тело наконец предстаёт взгляду мужчины целиком. Ткань на Цзян Чэне уже промокла насквозь, отчего бледная фарфоровая кожа видна сквозь тонкий халат.              — Извините, я подумал, что ответ не требуется, из-за вашей формулировки, — говорит он, опустив голову, отчего передние прядки слегка зацепились за плечо. Казалось бы, если опустит голову ниже, то они упадут ему на грудь.              — То есть, хочешь сказать, я виноват, что ты не так услышал? — подняв бровь, спросил Сичэнь, видя, как юньмэновец опускает голову ещё ниже, вжимая шею в плечи.              Длинные волосы слегка спадают через плечо на грудь, неаккуратно ложатся на тело, что вздрагивает от слов императора. Великолепная реакция от такого человека.              — Нет, что вы… Я не это имел в виду, — то, что Цзян Чэн начинает мямлить, пытаясь оправдать себя, начинает уже надоедать.              Лань Хуань наклоняет голову, и его волосы, так же распущенные, как у мужа, падают вбок, погружаясь в воду. Он опять делает то движение пальцами, подзывая к себе Цзян Чэна, но, получив в ответ отрицательное покачивание головой, выдыхает. Всё это медленно выводит из себя, и скоро Сичэнь потеряет самообладание и просто кинется на беззащитного юношу, а что случится дальше, зависит только от удачи Цзян Чэна. Кто бы мог подумать, что всегда сдержанный император Гусу Лань на деле самый жёсткий и ужасный человек на свете.              — Не заставляй меня повторять дважды, мой милый лотос.              Заметно и слышно сглотнув, Цзян Чэн делает небольшой шаг назад, но сразу же останавливается, замечая, как старший шагает вперёд, сокращая расстояние между ними, буквально заставляя от страха замереть на месте и поднять глаза в смятении. Только по взгляду, которым Лань Сичэнь одаривает младшего, понятно, что он раздражён и уже на грани, однако держится или пытается сделать такой вид.              — Я, кажется, уже предупреждал тебя. Надеюсь, ты не забыл наш разговор во время поездки? Судя по твоему поведению, забыл, — словно поучая маленького ребёнка, говорит Лань Хуань и делает ещё шаг, подходя впритык.              Сердце стучит как бешеное, а ноги не слушаются и не хотят сделать даже парочку шагов назад, чтобы удержать дистанцию меж телами, кровь быстро бежит по сосудам, отчего в ушах слегка звенит, а голова непроизвольно сильнее опускается вниз, когда чувствует, как пальцы старшего мягко обхватывают подбородок и поднимают его.              — Напоминаю, разговор был о твоих отношениях с Вэй Ином, можешь уговаривать сколько хочешь, но больше вы не увидитесь. Я сделаю всё, что бы запретить вам даже взглядами пересекаться, а если вздумаешь противиться, запру в комнате или накажу так, что всю жизнь будешь помнить о том, что нельзя ослушаться решения императора. Завтра об этом узнает весь дворец и слугам строго-настрого будет запрещено даже пускать твоего названного брата в покои, — пальцы сжимаются сильнее на подбородке, Цзян Чэн быстро мотает головой и хватается руками за запястье Сичэня. Глаза хорошо выражают все эмоции — страх, растерянность, ненависть. Всё это смешано в единое целое, но больше всего проступает печаль.              — Но в поездке шла речь о моём самочувствии, а не о поведении! Я больше не хмурился и держал ровное выражение лица, так почему вы сейчас говорите, что речь была о поведении? — явно напуганный запретом, Ваньинь истерично бегает взглядом, думая, что Лань Сичэнь опять лишь издевается над ним.              Тот наклоняется и почти касается своими губами губ Цзян Ваньиня, произнося:              — Ты сам портишь себе жизнь. Всё зависит от твоего поведения. Тут тебе не дом, ты тут чужой, и только тебе решать, будет тут ад или рай, поэтому, если ещё раз посмотришь на меня так, я заставлю тебя умолять, неважно о чём, но заставлю, — проговорив это в приоткрытые от шока искусанные губы, старший мягко касается их, чувствуя, как тело Ваньиня вздрагивает, как он сопротивляется, пытаясь отодвинуться. И он обнимает Цзян Чэна сзади за спину, давя на лопатки и заставляя прогнуться, встать на носочки и в итоге самому прислониться губами к губам императора.              Цзян Чэн, опешив от таких действий, пытается оттолкнуть от себя старшего, цепляясь за плечи, царапая, ударяя по спине, чтобы от него отстали и отпустили, но в итоге Лань Сичэнь прижимает его к себе с новой силой, кусая его и без того израненные губы. В итоге прекратив все попытки сопротивления, Ваньинь просто превращается в тряпичную куклу в руках кукловода. Дико страшно за себя и из-за того, что он не увидит больше Усяня, ведь приказ императора нельзя нарушать.              — Ступай в свою комнату. Я не желаю тебя видеть, — оторвавший от губ, Сичэнь сам отходит назад и, казалось бы, Ваньинь должен радоваться, что его не хотят видеть, оставят в покое и в конце концов отпускают нетронутым и невинным.