место
Пара недель протекает медленно и хорошо. Цзян Чэна никто не трогает, и он этому рад. Несказанно рад. Ваньинь очень хочет, чтобы его первое время после переезда никто не беспокоил, однако всё идёт совсем не так, как мечтается. Он ждёт Вэй Ина, безумно сильно ждёт и скучает по нему. За эти несколько недель разлуки привыкший к вечной болтовне Усяня, Ваньинь не может даже уснуть. Слова Сичэня оказываются правдой и подтверждаются после того, как его письмо брату возвращается обратно в покои со служанкой. Она бросает на него каждый раз сочувствующие взгляды, замечая уже еле видные синяки и то, как юноша каждый раз старается хоть как-то связаться с Вэй Ином. Она видит, как её господин мучается в одиночестве, и понимает, что это императорское наказание хуже смерти. Лишить связи с близким человеком, оставить в одиночестве, так ещё приезжих слуг загружают настолько, что у них просто напросто нет времени заходить. Приставленные слуги дворца Гусу по приказу Лань Хуаня не выпускают Ваньиня из комнаты, но это случается несколькими днями позже поцелуя. — Господин Цзян, мы не можем отправить ваше письмо, нам запрещено приказом императора, поймите, мы бы с радостью не держали бы вас в четырёх стенах, но, пожалуйста, давайте будем благоразумными, я вас прошу, — парень-слуга, что приставлен к нему, в первый же день устало выдыхает, вручая бумагу обратно владельцу. — Ах да, сегодня вечером вас ждёт император у себя в покоях... Мальчишка, что отдал лист, поднимает обеспокоенный взгляд на Цзян Чэна и видит в его пасмурных глазах смесь страха, ненависти и нерешительности. Завораживающее зрелище, настолько, что невозможно оторвать взгляд, но слишком грустное. Юн Мин знает, что на днях должны приехать Вэй Ин и Лань Ванцзи, однако не уверен, нужно ли говорить об этом или нет. — Ах, да, я вас прошу, никому не говорите. Конечно, у меня нет права просить об этом, но всё же, никому не говорите, что это я вам сказал. На днях во дворец прибудет младший брат императора с мужем, я могу устроить для вас тайную встречу, — Юн Мин опускает взгляд, однако через некоторое время снова смотрит Цзян Ваньиню в лицо, не услышав ничего в ответ. Ваньинь стоит будто заворожённый и смотрит на слугу, как на последнюю надежду на спасение, но, проморгавшись, сразу же возвращает прежнее расслабленное выражение. Он не улыбается больше, когда рядом нет мужа. Как бы это прискорбно ни звучало, но именно из-за этой чертовой улыбки всё и началось. Цзян Чэн ненавидит её и больше по собственному желанию никогда в жизни не станет улыбаться, он поклялся себе, что настоящую улыбку больше никто и никогда не увидит. — Юн Мин! Проси, что хочешь, я тебе всё дам, ты мне так поможешь! Я должен тебя отблагодарить, что ты хочешь? Я дам тебе это, — в глазах юньмэнца будто бы загораются огни жизни при упоминании Вэй Ина и возможной встречи. Конечно, сегодня он может быть прощён и сможет на всех правах видеться с ним, но что если нет? — Господин Цзян, что вы, я не смею у вас что-то просить, — растерянно машет руками приятно удивлённый Юн Мин, на лице его господина на мгновение появляется лёгкая улыбка, а в глазах — огоньки неизвестной надежды. Юн Мин, что эти недели наблюдает за состоянием Ваньиня и по приказу докладывает императору о нём, приятно удивлён. Человек, что несколько недель сидел без улыбки и с пустым взглядом, почти большую часть времени спал, сейчас светится как ранний лучик восходящего солнца. Понятно и ожидаемо, что лотос, привыкший к водной среде, будет хандрить первое время, всё-таки лотосы — это не горные растения, они вольные, и только-только начавший распускаться цветок приостановился от испуга за своё сердце и делает всё, чтобы защититься от холодного потока горной реки. — Господин Цзян, вам следует принять ванну перед визитом к императору, прошу, проходите за мной, — юноша первым стучит, и массивные деревянные двери открываются. Какое-то странное чувство поселяется в сердце Цзян Чэна, когда створки распахиваются. Так долго просидев в одной комнате запертым, без возможности общаться с кем-то ещё, помимо этого бедного мальчика, приставленного к нему, Ваньинь рвано выдыхает, однако вздрагивает от чужого строгого голоса. Знакомые нотки ощутимы, но вспомнить, кому принадлежит этот тон и манера, он не может. Такая строгая и непробиваемая решимость и уверенность, который нет даже у Сичэня! Это пугает и интригует одновременно. Кто же скрывается за дверью? Гадать долго не нужно, высокая фигура в белоснежных одеждах, таких же, как у братьев Лань, показывается из-за двери. Этот взгляд сразу заставляет нервно сглотнуть и растерянно рассматривать вошедшего. Лань Цижэнь, как и всегда, статен и жесток, упрям и прямолинеен, точно так же, как и его племянники. Всё-таки старший Лань обучал обоих наследников, отчего и все черты они переняли от своего учителя. — Ну что ж, приветствую в империи Гусу, уважаемый наследник Цзян. При всём уважении к твоей матери и тебе лично, я бы хотел тебе лучшую судьбу с лучшим мужем, — старший оценивающе осматривает застывшего юношу. Однако сдержанное выражение лица неуловимо меняется, появляется легкая, еле заметная улыбка. Достаточно лишь взглянуть в глаза, как становится ясно — Ваньинь взбешён. «С каких пор меня начали жалеть? Меня считают слабым? Нет! Я не слабый!» — в мыслях Цзян Чэна полная неразбериха. Он злится от каждого произнесённого слова всё сильнее. Для многих это безобидная и искренняя жалость к бедному супругу императора. Но в этом и проблема! Неужели они не знают, каков Сичэнь? Неужели не могли предотвратить свадьбу, даже несмотря на то, что договор, из-за которого они обязаны вступить в брак, существует только по ошибке уже умершего отца Цзян Чэна! — Если бы не хотели такой судьбы для меня, то отказались бы от этого брака и нашли бы императору нормальную порядочную жену, — с явным вызовом произносит Ваньинь. Он не будет терпеть такое отношение к себе от ещё одного человека. Не станет! — Или вы настолько прогнулись под натиском старшего племянника, что боитесь ему даже слово сказать? Уже второй раз Ваньинь срывается, но Цижэнь ожидал этого. Он знает, какой характер у матери Ваньиня, и то, что наследник полностью унаследовал его. Поэтому мальчишку надо сразу приструнить, чтобы впоследствии он не поступил бы так же, как мать. Цижэнь не может такого допустить, он знает, что старший племянник без ума от Ваньиня настолько, что скрывает всё за маской жесткости и презрения. Так делал в своё время и отец Лань Хуаня и Лань Чжаня. — Поумерь свой пыл, юноша. Ты ещё столь молод и неопытен, что сразу не догадался — Лань Сичэнь предпочитает парней как раз твоего возраста, поэтому, несмотря на мой запрет, всё равно бы сделал то, что хотел. Я — не мой племянник, второго шанса давать не буду. Стража, отвести этого нахала в темницу, а императору я всё доложу сам, — как бы ни было жаль этого юношу, но правила есть правила, к тому же Цзян Чэн не первую неделю здесь. Пусть он находился взаперти, но слуги должны были ему рассказать о правилах дворца Гусу. — Юн Мина — в соседнюю и лишить денег. Двое мужчин входят в комнату и, не увидев сопротивления от дерзкого мальчишки, просто показывают ему на выход. Послушание запоздало, нужно было прикусить язык ещё тогда, когда старший Лань только переступил порог комнаты. Сейчас же примерное поведение слегка нелепо — выговорился, нахамил старшему, а потом спокойно идёт в темницу. Слишком не по-юньмэновски. Это заставляет старшего напрячься и проследить, как несопротивляющегося юношу уводят в сырую комнату в подвале, где держат предателей и прочих, тех, кто хоть как-то навредил. Он отправляется туда только потому, что высказывается слишком грубо. Несправедливо.***
— Цзян... Дядя? Что-то случилось? — сидя в большом кресле закинув ногу на ногу, Лань Хуань перелистывает страницы какой-то книги. По плану сейчас должен прийти его муж для беседы и не только, всё-таки сегодня четверг, пора бы провести и первую совместную ночь, но лицо дяди явно говорит, что этого не случится. — Конечно, я знал, что давать согласие на твой брак с Цзян Чэном рискованно из-за его характера, но такого нахальства не ожидал. Юй Цзыюань вообще не занималась сыном! Теперь-то понятно, в кого вырос этот беспризорный нахал. Они с Вэй Ином стоят друг друга. — Лицо императора из спокойного становится напряжённым, а губы слегка дергаются, отчего мягкая улыбка чуть не превращается в оскал. — Его нужно приструнить, этот буйный характер ни к чему хорошему не приведёт. Сичэнь молча всё выслушивает, не до конца понимая, как вообще этот до смерти напуганный юноша смеет дерзить его родственникам? Это просто не допустимо. По одному лишь взгляду янтарных глаз понятно — император зол. Даже не так — он в бешенстве. Зрачки слегка сужаются, что не скрывается от Лань Цижэня. — Я уже наказал его, поэтому не стоит больше обращать на него внимание, видимо, он понял свою ошибку, когда я уже позвал стражу, но было поздно. Изоляция будет нам на руку, — старший садится в точно такое же кресло и проводит ладонью по бородке. Его брови сводятся к переносице, показывая недовольство произошедшей ситуацией, отчего складка и морщинки на лбу становятся ярко выраженными. Напряжённое молчание между двумя господами длится достаточно долго. Каждый уходит в свои мысли и не желает продолжать разговор, пока каждая мысль не будет тщательно продумана, но кое-что всё же между ними общее. Каждый из присутствующих думает о Цзян Чэне и Вэй Ине, понимая, что если их воспитала Пурпурная паучиха, которая уже сейчас, спустя два месяца после того, как заняла трон, стала делать такие успехи в управлении государством, то стоит напрячься. Эти юноши вполне могут перетянуть одеяло на себя и начать переворот, если вспомнить о буйстве и уме одного, и хитрости и ловкости в словах и действиях другого. И Лань Цижэнь, и Лань Сичэнь знают — самой большой проблемой будет не столько болтливый и неугомонный Вэй Усянь, сколько Цзян Чэн с жаждой мести и ненавистью к супругу. Оба знают, что чувствует этот мальчик сейчас, будучи так рано оторванным из своего гнезда, от матери и втащенный в совершенно незнакомый чужой мир, где следует слушаться правилам и старших, в то время как у себя Цзян Чэн был тем самым главным, кого все слушались и на кого равнялись. — Дядя, когда приедет Ванцзи и Не Минцзюэ? — прервав долгое и напряжённое молчание, Сичэнь интересуется приездом брата, ведь именно тогда должны будут прибыть гости из Цинхэ Не для важных межгосударственных переговоров. — Нам нельзя допустить, чтобы они встретились с Цзян Чэном. Старший Лань только согласно кивает, вновь погружаясь в свои мысли и не удостоив племянника ответом на вопрос. Сейчас это не настолько важно, как пылкий мальчишка, который вытворяет подобное. Нужно было ещё тогда разорвать документ и приказать сделать это Юй Цзыюань, чтобы спасти и мальчишку, и государство, но бывший император и Цзян Фэнмянь были настолько дружны, что подписали договор, как это сделала Пурпурная паучиха с госпожой Цзинь. Только мужчины не учли один момент — у господина Цзян родился сын, но документ так же не был аннулирован, к тому времени император скончался от болезни, а по договорённости только те, кто заключал договор, могли его расторгнуть. И всё же, если незаконно, вполне можно было бы сказать, что документ пропал, только никто не додумался вовремя и теперь в опасности все. — Можешь не волноваться больше, я сделаю так, что он и думать не станет о перевороте, мне хватит сил поставить его на место. Ты же скажи брату, чтоб он тщательно следил за своим мужем, говорят, они очень умны, — Сичэнь вновь нарушает тишину и вновь получает лишь кивок головой. Теперь понятно, от кого Ванцзи перенял эту привычку молчать, говоря только взглядом. Конечно, если живёшь с ними с рождения, то привык читать по глазам, но иногда это становится очень сложно, зато легко понять по взгляду, что чувствует человек в данный момент.***
Лань Цижэнь уходит, оставив старшего племянника один на один со своими мыслями и раздумьями насчёт произошедшей ситуации. Оба не столько удивлены поведением Ваньиня, сколько тем, что Вэй Ин, тот ещё ветрила, очень спокоен. Слуги-доносчики в каждом письме упоминают, что Усянь ведёт себя столь тихо, что его едва ли видно. Он не выходит из комнаты и пересекается только с мужем. Звучит крайне странно, даже Сичэнь не может поверить, что Лань Чжань сумеет так быстро усмирить непослушный нрав супруга. Быстрее, чем это сделал сам Лань Хуань. Поразительно, но теперь понятно, почему ранее пришло письмо от Лань Ванцзи.«Уважаемый брат, к огромному сожалению, мы не сможем приехать к вам в ближайшее время, мне очень жаль, но появились некоторые проблемы».
Буквально следом добралось письмо от слуг-доносчиков, в котором говорилось о первом наказании Вэй Ина. Было прописано, как тот стоит на коленях на рисовых зёрнах и держит на вытянутых руках книги, при этом продолжая о чём-то говорить с Лань Ванцзи. «Поразительно», — вот что проносится в голове Сичэня, когда он читает про этот момент. В голове сразу предстают картины, как это может выглядеть. Появляется хороший план, благодаря которому Цзян Чэн должен стать таким же покладистым, как и господин Вэй. — Позовите мне ту служанку, что приехала с Цзян Чэном — Тун Яо. — Слуга, что перед этим вошёл в покои императора, молча кланяется и выходит прочь, а через короткий промежуток времени возвращается уже с пожилой женщиной. Лань Хуань смотрит, как женщина кланяется и приветствует императора, как следует из правил его государства, поэтому вывод напрашивается сам собой — она уже всё знает, а значит, Ваньинь просто в который раз показывает свой характер. — У меня к тебе разговор. Даже не так — просьба. Наверняка Цзян Чэна из-за буйного характера наказывали, а ты как служанка, приставленная к нему с рождения, должна знать, после каких наказаний он более послушный, — пронзая женщину холодным взглядом, Лань Хуань смотрит, как лицо её из умиротворённого становится удивлённым, а в глазах появляется испуг. Отчего невольно на губы просится его особенная улыбка, не как обычно добрая и милая, а сейчас более сумасшедшая. Его глаза не позволяют ей отвести взгляд, будто гипнотизируя и заставляя ответить. — Да... Удары розгами. Этого он боится больше всего, потому что боль от них очень сильная, а следы сильно вредят коже… — частично Тун Яо права, Ваньинь боится розг, но только в том случае, когда дело касается наказаний от матери, ведь именно она всегда так наказывала его с Усянем. Страшнее не боль, причинённая этим орудием, сколько унижение от того, что ты — разочарование родителя. Женщина помнит, как каждый раз мальчик сам шёл на такое наказание, чтобы не разозлить Юй Цзыюань ещё сильнее, не оскорбить ещё больше. В такие моменты даже Вэй Ин был послушнее некуда и не капризничал, когда регент выдавал им обоим такое наказание, а потом никто из них не испускал ни писка, ни дёргался во время порки. Так выработалось с годами — после нескольких ударов кожа да и разум привыкали к ним, но считать вслух, как это велели делать даже сейчас, в юношеском возрасте было тяжело. — Хорошо, ступай, — махнув рукой в сторону выхода, Лань Сичэнь, будто потеряв всякий интерес, отворачивается и возвращается к чтению книги под тихий шелест одежд. — Розги, значит, вполне себе ожидаемо, что для него это страшно, кожа-то вон какая нежная, будто у младенца. И всё-таки Ваньинь заслуживает уважения, но то, что он вытворяет, ни на что не годится. Я и без орудия пыток могу заставить его почувствовать себя униженным и ощутить боль от прикосновений, пусть даже если сам не касаюсь его. Монолог после ухода слуг длится недолго, Лань Сичэнь, отложив книгу, выходит из покоев и направляется в сторону подвала, туда, где находятся темницы, чтобы показать этому юнцу, что даже так, ничего не делая, он сильнее, он заставит его подчиниться. Ваньинь станет тряпичной куклой в его руках. Именно такого состояния и нужно добиться, нужно, чтобы он сам сдался, но без толчка этого достичь невозможно. Невозможно заставить человека делать то, чему он противится, надо просто изменить точку зрения сопротивляющегося на этот счёт или дать ему приманку и цель, зачем стоит это сделать. В случае с Цзян Чэном поставить цель: если ты не будешь слушаться, будет плохо Вэй Ину, ты же не хочешь, чтобы он страдал? Проходя меж разных камер — одни с решётками, другие с железными дверьми, Лань Сичэнь подходит к одной из последних, где и сидит Цзян Чэн. Его подбородок вскинут вверх, будто он находится не в темнице, а в покоях, и рассматривает претендентов на свою руку. На вошедшего он совершенно не обращает внимания, сидит, глядя в небольшое окошко, что пропускает вечерний свет. — Слуги должны были тебе сказать, если будешь следовать правилам и законам, будешь послушным, то мой дом станет для тебя раем, мой лотос, — с улыбкой на губах мужчина входит внутрь и приближается к юнцу, проводит ладонью по его волосам, собранным в невысокий хвост, однако Ваньинь отмахивается от руки, что вызывает смешок. — Всё такой же неприступный и непокорный, Ваньинь? Моя доброта не бесконечна, перестань капризничать, ведь только от твоих поступков зависит чужая жизнь и даже не одна. — Чем жить в раю наизнанку, лучше не жить вообще, а сгинуть в небытие, потому что это не жизнь, — Цзян Чэн отворачивается от императора, чтобы скрыть страх, который так нравится Сичэню.