Начало трудностей
После ухода Лань Хуаня Цзян разбит полностью, хоть при старшем не подавал вида. Хотелось показать, что такой пустяк, как замужество и несчастливый брак ему ни по чём, но врать он не умеет, а прятать эмоции за маской холодного агрессивного молодого человека вполне себе может. Это защитная реакция, та, что спасает от мысли о том, насколько же он слаб и ничтожен в нынешнем положении. Этому он научился от матери, но вот необдуманным действиям — от отца. Пусть и помнит его очень смутно — Ваньинь был очень маленьким на момент его смерти, но то, что тот и слова не мог сказать жене, он помнит очень хорошо, а особенно их последнюю ссору. Тогда Цзян Фэнмянь подписал договор о свадьбе вторых детей, чтобы укрепить дружеские отношения на несколько лет вперёд, только вот вторым ребёнком был мальчик и свадьба должна была бы не состояться. Но нет, императоры настояли на своём и всё было решено. Кажется, они совершили ошибку, раз надеялись, что их дети поладят в браке. Цзян Ваньинь вспоминает лицо мужа, то, с каким превосходством он на него смотрит, то, как тогда в источниках высматривал его тело, и поцелуй. Да даже во время их первой встречи Лань смотрел на него так пристально, словно анализировал, что же может сделать на это наследник Юньмэна? Пальцы невольно касаются искусанных губ, и указательный проходится по нижней. Щёки наливаются алым и начинают гореть. Вроде бы прошло больше двух месяцев, но то, как забрали и кто забрал его первый поцелуй, смущает и отвращает одновременно. Невольно Цзян Ваньинь вспоминает, как его притянули к себе, как рука сжимала талию и прижимала к телу мужчины, и он невольно вздрагивает от этих мыслей, старается себя отдёрнуть. Он не мог влюбиться в этого тирана, он же его ненавидит! Как такое вообще может случиться? Неужели те мимолётные чувства, что промелькнули при первой встречи, дают плоды? Не может быть. Если так, их нужно обрубить. Обрезать, чтобы ни одного ростка не осталось.***
В темнице до ужаса сыро. Конечно, на полу матрас и одеяло, но даже это не может помочь Цзян Ваньиню. Его сильно лихорадит. Непривыкший к такому наследник просто-напросто свалился сразу же после первой проведённой тут ночи, а как позже выяснилось, сидеть ему оставалось ещё ночи три или четыре, не меньше. Слуги, естественно, это заметили, когда принесли поднос с едой и попытались накормить строптивого мальчишку или хотя бы заставить выпить лекарство, но ни то, ни другое Цзян так и не взял в рот. «Лучше сдохнуть тут от лихорадки, чем жить с этими скотами под одной крышей!»— вот что выкрикивает Цзян Чэн, когда к нему приходит его Тун Яо. Женщину допустили к нему только на третий день отказа от еды и лекарств. Когда та попросила вызвать лекаря, чтобы осмотреть юношу, ей сказали, что для безопасности Цзян Чэна будет лучше, если император не узнает об этом. Будет много вопросов, если в темницу, где почти никого нет, вызовут лекаря для знатных особ. Всем сразу же станет ясно, что Цзян Чэну не здоровится, а значит, дойдёт и до Лань Сичэня. Как тот поступит, есть много вариантов и самый худший — мужчина заберёт его к себе в покои. — Господин Цзян, не упорствуйте, вам же плохо, вы должны понимать, что, не приняв лекарство, только ухудшаете своё положение? Вы хотите, чтобы это дошло до осложнения и в конце смерти? Давайте хотя бы маленькую ложечку, — Тун Яо сидит рядом с небольшим комком одеяла, где молодой господин скрывается от надоедливых слуг. Ему и правда плохо. Очень плохо. Его тошнит, ему то жарко, то холодно, рвёт и дикая слабость в теле. Ваньинь не находит себе места, а тоска по дому и Вэй Ину только ухудшает положение. Тоска грызёт изнутри, ухудшая его состояние, и никто не может помочь, ведь не существует такого лекарства. Было бы хорошо, если бы Вэй Ин приехал и заставил младшего есть, но он не приедет, его — как дорогое украшение или экзотическую птичку — закрыли в золотой клетке и скрыли от посторонних глаз. — Я не хочу. Оставьте меня в покое... — хриплый и слабый голос Ваньина заставляет сердце пожилой женщины сжаться, отдаваясь импульсом боли везде, где только можно. Она полна сочувствия к этому малышу, которому приходится рано взрослеть и сверяться с новыми правилами, с пониманием, что не он тут верхушка, а всего лишь середина, что граничит с самым низом. — Господин, вы не должны так сразу сдаваться, вы должны справиться со всеми препятствиями, как справлялась ваша матушка. Она не сдалась, и вы не сдавайтесь, вы должны справиться с этим и не огорчить Госпожу Юй, — слова женщины как нож режут, они безжалостны, но правда всегда остра, и Ваньинь несколько минут лежит, не двигаясь, осмысливая сказанное. Цзян Чэн садится, прислонившись спиной к холодной каменной стене, и, чувствуя, как холод бежит по коже, расслабленно выдыхает. Как сказать, что он уже устал на всю жизнь вперёд? Неужели его никто не спасёт? Правда, Цзян Чэн тут уже ни на кого не надеется и понемногу начинает полагаться только на себя. — Господин, вы не ели несколько дней, пожалуйста, хотя бы ложечку вам нужно съесть, иначе ваш организм ещё сильнее ослабнет, — Тун Яо подсаживается ближе с тарелкой супа и зачёрпывает немного, чтобы Ваньинь хотя бы выпил, но тот отворачивается в сторону двери, и оба в этот момент слышат, как замок открывается. Первое, что попадается на глаза, это белые одежды. — Ваше величество. Служанка сразу же встаёт и кланяется Лань Хуаню, но тот не обращает на неё внимания, его взгляд прикован к мальчишке, что отвернулся от него. — Цзян Чэн, тебе особое приглашение нужно? — вскинув бровь, старший видит, как Цзян Ваньинь вздрагивает, и чувствует, как скривились его губы, на что довольно улыбается, однако когда тот наконец-то встает, Лань Сичэнь делает к нему шаг. — Видишь, уже лучше, послушным быть выгоднее, не так ли? Оставь нас. Тун Яо ещё раз кланяется императору и выходит, оставив Цзян Чэна один на один с его кошмаром. Молчание между ними длится долго, оно прерывается только тогда, когда Лань подходит и приподнимает острый подбородок вверх к своему лицу, а одна из рук ложится на талию младшего. Ваньинь на это лишь сжимает губы, но ничего не говорит, не стараясь пока что как-либо противиться старшему. Он чувствует, как длинные пальцы мужа сжимают почти до синяков, и молчит, упрямо молчит, глядя в янтарные глаза напротив. Сейчас он не боится, он вообще почти ничего не чувствует, только то, что его тело стремительно слабеет, а после резко погружается в темноту. Отдалённо слышится голос Лань Хуаня, но уже непонятно, что он говорит, а дальше — наступает тишина.***
— Матушка, вы желали меня видеть? — после поклона и поцелуя тыльной стороны кисти, Ваньинь с некой надеждой смотрит на мать. Он мысленно надеется услышать, что всё хорошо и свадьба не состоится, но выражение лица Юй Цзыюань говорит само за себя. Женщина кивает сыну на место рядом с собой, на просторный диван, где сидит сама. Он стоит вдоль стены полукругом и, если посмотреть на одну сторону, то можно увидеть предметы для вышивания и рукоделия, а на другой — всякие свёртки и документы. Цзян Чэн замечает в глазах матери усталость и, слегка мешкая от предложения, садится. Её можно понять, и Цзян понимает, как никто другой. На плечи Паучихи легло много всего ещё с молодости: брак по расчёту, человек, которого любишь невзаимно, воспитание сначала примерной дочери, а после и наследника империи, затем — ещё один ребёнок, которым тоже нужно заниматься. После смерти мужа всё только хуже, намного хуже: многочисленные бунты, что приходится подавлять, делая себя ещё сильнее и мужественнее, чтобы удержать государство, показать народу, что женщины тоже могут править. Параллельно госпожа Юй занимается ещё и детьми, выдает Яньли замуж за любимого человека. Остаётся только спасти сына от ужасной участи. Но она не успевает. Ваньинь, замечая движение рукой, пододвигается ближе и в ожидании смотрит на мать. Он напряжённо сжимает подол одежд, переживая по поводу ответа, которого так долго не следует, напряжённая тишина так сильно давит на него. Однако немного поразмыслив, Цзян Чэн резко погружается в спокойное состояние, понимая, что так тихо с матерью нечасто посидишь. — Ваньинь, мальчик мой, твоя судьба будет хорошей. Лани — не те люди, что будут причинять тебе сильный и серьёзный вред. Главное запомни — никогда сам себе не причиняй вреда, так ты покажешь свою слабость, а ты сильный мальчик, ты справишься с этим, — госпожа Юй пытается заставить себя поверить в это, пытается, но не замечает, как руки сами инстинктивно тянутся к Цзян Чэну, желая обнять, погладить или поцеловать, но она останавливает себя, сжимает ладони и кладёт на платье под взглядом сына. — Я не такой сильный, как вы, матушка... — не хочется этого признавать, но оба это понимают. Юй Цзыюань была сломана, и это послужило её сильному характеру, но Цзян Чэн с рождения достаточно мягок, но с придирчивым характером. — Значит, ты станешь сильным, несмотря ни на что, — слова звучат настолько уверенно, что Ваньинь в них верит.***
Веки тяжело поднимаются, а моргание отдаётся пульсирующей болью по всей голове, давая понять, что резко так делать не стоит, поэтому юноша лишь болезненно мычит и прикрывает глаза. — Кажется, мама ошиблась... — Ваньинь чувствует, как его руку мягко обхватывают и поглаживают по костяшкам, таким образом успокаивая. Такие мягкие поглаживания возвращают в те времена, когда всё было хорошо, когда Яньли, сидя на кровати, гладила А-Чэна и А-Сяня по голове, успокаивая младших, испугавшихся грома. — Цзян Чэн, ты не слабый, — этот голос заставляет вздрогнуть, резко распахнуть глаза и принять сидячее положение, несмотря на слабость в теле. Зрачки быстро обегают незнакомую комнату, где он впервые, но это неважно, интереснее найти того, кто это говорит. Нужно его найти, Вэй Ин должен быть тут. Его голос не спутать ни с чьим. В комнате никого нет. Цзян Чэн один. Но неужели то, что ему слышалось и казалось, лишь галлюцинации? Не может быть... Он так надеялся увидеть Вэй Ина сейчас рядом с собой, так хотел его обнять и как раньше поговорить, но то, что ему сейчас послышалось, лишь шутка разума, что от долгой тоски и мыслей об одном человеке представляет его. — Не может быть...— Цзян Чэн с надеждой смотрит на открывающуюся дверь в покои, и эта надежда сразу же рушится и разбивается вдребезги, как только в дверном проёме показывается Лань Хуань. Мужчина проходит вглубь комнаты, к самой кровати, где находится Цзян Чэн, и садится на край, желая протянуть к младшему руку, но, завидев, как тот напрягся, лишь сжимает ладони в кулаки и опускает их на постель. Янтарные глаза, похожие чем-то на змеиные, смотрят как-то ненормально: зрачок закрывает почти всю радужку, а взгляд скользит по телу младшего с каким-то подозрительным интересом. — Мой лотос, за что ты так со мной? Зачем голодал? Зачем заставил меня волноваться? Я же переживаю за тебя, — Лань Сичэнь наклоняет голову набок, отчего его собранные в высокий хвост волосы слегка опадают на постель. — Иди ко мне. — Нет, можно я побуду один, пожалуйста, — Цзян Чэн замечает руку и инстинктивно отворачивается, закрыв глаза, но, чувствуя её у себя на плече, напрягается ещё сильнее. — Цзян Чэн, ты и так был один два месяца, и к чему это привело? Ты нахамил моему дяде и ещё легко отделался. Только благодаря своей крови ты сейчас живой и при титуле, а я ведь мог лишить тебя за это жизни. Да и в целом лишить тебя титула мужа, понизить до простого наложника, к примеру, так что тебе следует строго слушаться правил, иначе ты станешь рабом на невольничьем рынке, понятно? — он говорит это поверхностно, так, будто это ничего и не стоит вообще, однако самого Ваньиня это заставляет в некоем ужасе посмотреть на мужчину. Неужели ему не надоело? — Разве тебе недостаточно? Почему ты так меня ненавидишь? — Цзян Чэн продолжает смотреть в чужие глаза, ожидая ответа, но получает его не сразу. Сначала долгий и тяжёлый до ужаса взгляд Лань Сичэня заставляет его почти сжаться — инстинктивно, как обычно бывает в животном мире, где слабые вынуждены подчиняться сильным, только вот эти сильные не знают, что даже в рядах слабых может найтись тот, кто захочет дать отпор. — Я тебя не ненавижу, а люблю. Разве твои родители не любили друг друга так же? Их отношения были грубыми и взвинченными лишь потому, что твоя мать хотела и власти, и любви, но выбирать нужно вместо любви, как все нормальные женщины, она ещё при живом императоре Юньмэн выбрала власть. Они ненавидели друг друга, но оба любили, понимаешь? Это такая любовь, всё нормально, — Лань Хуань улыбается, будто так и было, будто это всё правда, а не какая-то выдумка, но больно, больно оттого, что правда всплыла на поверхность. Но он ведь не имеет никакого права говорить за спиной у человека? — Не смей так говорить про мою мать, не смей обвинять её во всех бедах. В правилах Гусу было одно, за нарушение которого полагается десять ударов деревянными палками. Нельзя говорить за спиной у человека. Так что же, наш праведный император сейчас свои же правила нарушает? — Цзян Чэн вновь переступает черту, но её же переступил и сам Лань Сичэнь, даже с рабами не говорят на тему родителей, если знают о тяжёлом прошлом. Глаза младшего блистают ненавистью, он не позволит кому-либо так отзываться о его матушке, никогда. Никогда и никто не посмеет оскорбить её, или сестру, или Вэй Ина. Пусть он вновь понесёт наказание за сказанное, но все будут знать, что за родителей и близких Ваньинь молчать не собирается. Разорвёт любого, будь это его муж или кто-нибудь ещё. — Мой лотос, кажется, ты не можешь принять правду. Сколько же лет твоя мать вешала на тебя обман? Сколько лет она готовила план не только убийства своего мужа, но и отправки тебя сюда, чтобы стать полноправной правительницей государства, как изначально хотела ещё её мать? Ты не задумывался, почему она так легко отдала тебя ко мне в гарем и даже не пришла попрощаться? Она получила, что хотела, а хотела она власти, — Сичэнь так умело дёргает за ниточки, выводя Цзян Чэна на ненависть, а сам как самый настоящий кукловод наслаждается податливостью куклы. Лань Хуаню это нравится. Он получает удовольствие от каждого раза, и чем больше он так делает, тем больше одержим этим мальчишкой, что пока слишком мал, чтобы понять его чувства. Понять чувства несложно, если смотреть со стороны. Можно увидеть, как Ваньинь сам отвергает все попытки контакта, а Лань Хуань как добропорядочный муж пытается наладить общение. Правда, всё зависит, знает ли человек настоящих Ланей? Если да, то о здоровом общении можно почти забыть, ведь они однолюбы и дикие собственники, что не потерпят, чтобы их любовь, их объект обожания достался кому-то ещё.***
Детские голоса тихо перешёптываются, но взгляды всех направлены только к двум господам. Гости из империи Гусу приехали с двумя наследниками, и пока взрослые разговаривают, дети и те, кто не достиг определённого возраста, остаются в «детской». Дети, такие милые и раздражающие существа, что заинтересовывают тогда ещё не вступившего на трон Лань Хуаня. Он с интересом рассматривает каждого из детей гостей и замечает двух мальчиков. Они сидят дальше ото всех и что-то возмущённо выясняют между собой, причём возмущается только один, второй то ли смеётся, то ли пытается оправдаться. Забавная картина, и Сичэнь бы дальше продолжил любоваться ими, если бы эти пепельные глаза, такие яркие, излучающие свет глаза, не посмотрели бы на него. Но взгляд быстро отводят, не давая получше прочувствовать и увидеть эту бурю. — Вэй Усянь, я тебе говорил, веди себя подобающе, иначе собак на тебя пущу! — такой детский голосок звучит так грозно и отважно, в то время как щёки малыша недовольно и даже зло надуваются. Эти два мальчика цепляют индивидуальностью. Если сравнить их и остальных детей, что прилежно сидят на своих местах, то эти двое то с одного угла в другой перейдут, то потасовку устроят, то поссорятся, то ещё чего. Они привлекают внимание. Лань Хуань неотрывно следит за ними до тех пор, пока к ним не присоединяется ещё один, примерно ровесник того, кого назвали «Вэй Усянь». Этого мальчишку Лань Хуань знает. Не Хуайсан — младший брат его лучшего друга и того, кто делит с ним обучение в другой стране, там они и сблизились, а после Лани так же с переговорами были и Цинхэ Не, там нефриты познакомились с застенчивым мальчишкой, что непохож на старшего брата: он плакса, боится даже паучка и маленьких бабочек. Конечно, Сичэнь общается с младшим Не добро и мягко, но мысленно его немного раздражает то, что он шугается каждого, кто просто зло посмотрит. Не Хуайсан подходит к Ваньиню и Усяню и начинает что-то тараторить, Сичэнь так и не разобрал, что именно, но то, как Цзян Чэн зло сверкает глазами, явно отражается у него в памяти. Такой приятный мальчик и такие же приятные эмоции. Эти глаза грозового неба буквально пронзают молниями, даже в таком юном возрасте. И на эти эмоции выводят его именно два друга.***
Лань Хуань тогда ещё не понимал, что уже начал питаться чужими сладкими эмоциями, но сейчас этот отрывок всплывает из памяти, и некая ревность мелькает в глазах. Моменты, когда Ваньинь ласково, по-юньмэнски, общался с Вэй Ином и то, как общается с ним. Собственно, это и стало одной из причин запрета на их общение, но нужен был повод. Впрочем, Цзян Чэн сам его создал. — Ты лжёшь, — Ваньинь, ещё не окрепший от лихорадки, что сопровождала его в темнице, слабо сжимает одеяло, натягивая его на себя ещё больше, почти по горло, когда Лань Сичэнь приближается к нему. Цзян Чэн запутался окончательно. Если сопоставить все слухи, что гуляют вокруг его матери, где говорится, что она убила мужа и отправила сына на рабство ради своей цели — власти, то Лань Сичэнь прав, но Цзян Чэн просто напросто не может в это поверить. — Мой малыш, ты всё это время жил в обмане собственной матери и с её отношением к тебе надеялся, что она тебя любит. Увы, но, как оказалось, ты лишь расходный материал и последняя, уже пройденная ступенька к власти, — Лань Хуань проводит длинными пальцами по щеке супруга и с неким сочувствием и жалостью смотрит на него. Он, кажется, даже дышит через раз, а глаза смотрят куда-то за Лань Хуаня. — Ты лжёшь! Матушка не поступила бы так со мной, — губы Ваньиня дёргаются, как и он сам, когда пальцы плавно спускаются к ним, а затем и к подбородку, поддевают двумя пальцами и поворачивают лицо так, чтобы младший смотрел в глаза мужа. — Лгу? У нас запрещено врать, и я бы не стал ещё больше вводить тебя в заблуждение и смотреть на то, как ты живёшь во лжи. Мне так тебя жаль, мой лотос...— Лань Сичэня оборвали на полуслове. — Ты лжёшь! — Цзян Чэн дёргает головой, но подбородок сжимают меж пальцев только сильнее, не оставляя возможности дальше сопротивляться. И он прекращает. Он оставляет попытки вырваться, ведь понимает, что сейчас в ловушке и сделает хуже только себе. — Как так? Давай вместе порассуждаем. Госпожа Юй могла разорвать нашу с тобой помолвку, но не сделала этого, она могла разорвать договор как регент государства, которым она стала после смерти мужа, но не сделала этого. Так ты ещё удивляешься этому и гадаешь, любит тебя твоя мать или нет? — кисть поднимается вышел, вновь оглаживая щёку. Он любуется змеиным взглядом да Цзян Чэном, что растерянно и потерянно смотрит на него. Цзян Чэн подаётся назад, когда Лань Сичэнь приближается к нему, намереваясь коснуться губ, но даже так Ваньинь продолжает упорствовать. Он всё ещё смущается, его скулы слегка краснеют от такого открытого действия, и Сичэнь не может не умиляться этому. Поэтому тот сильнее смущает, кладет вторую руку рядом с бедром Цзян Чэна, почти нависая над ним, что испуганно сжимается. — Не бойся, я не сделаю ничего без твоего согласия, ты должен сам захотеть мне отдаться, Ваньинь, — Сичэнь окидывает спокойным взглядом Цзян Чэна, что, не отрывая глаз, смотрит на него. — Ты так меня боишься? Тебе настолько противно даже поцеловаться со мной? Ваньинь не может сказать ничего, лишь только слегка отворачивает голову, разрушая зрительный контакт. Пальцы с подбородка мягко и плавно поднимаются выше, оглаживая нижнюю челюсть и мягко поворачивая обратно. — Тебе нужно поспать и восстановить силы, на днях приедут люди из Цинхэ Не, нужно чтобы ты присутствовал и был в хорошем состоянии, — Лань Хуань мягко касается чужих губ, будто пытаясь вернуть то шаткое доверие, что растоптал и уничтожил в прах, но, видя, что на его действия лишь смыкают плотнее губы, он встаёт с кровати и молча уходит.