Дьяволица

      Уэнсдей ехала домой с личным водителем семьи, молча глядя в окно. Рядом стояла та виолончель, на которой она играла совсем недавно на территории пансиона. Большинство студентов жили в кампусе, однако Уэнсдей продолжала посещать только лишь дневные занятия, оставаясь вечерами дома со своей семьёй. Скоро должен был начаться ужин, и девушка планировала успеть как можно скорее. Въехав на территорию дома, она подождала, пока водитель откроет ей дверь и поможет взять виолончель. Уэнсдей поправила одежду и, заметив свет в обеденной, поспешила войти. Свернув к семье, она мельком посмотрела на часы: ровно восемь часов вечера. Успела. — Ужин готов, Уэнсдей. Присаживайся, — проговорила мать семейства, Мортиция Аддамс. Женщина была одета во всё чёрное, волосы прямыми локонами опускались вниз к талии, а острый взгляд тёмных глаз пронизывал пришедшую девушку насквозь. Отец Гомес Аддамс стоял рядом, нежно поглядывая на свою жену. Казалось, будто их отношения остаются по-прежнему нежными и полными любви спустя много лет. Это Уэнсдей не сильно волновало. Девушка подошла ближе к столу, сталкиваясь с братом практически нос к носу. Пагсли мрачно на неё взглянул, но тем не менее уступил и позволил пройти к своему месту.       Ужин начался в тишине, было слышно лишь звуки посуды, но неожиданно первой подала голос Мортиция, взяв в руки бокал с красным вином. — Как успехи в учёбе? Всё спокойно? — Отлично, мама, — отозвался Пагсли, улыбнувшись ей. — Преподаватели хвалят меня за успехи, по фехтованию преуспеваю. — А ты, Уэнсдей? — женщина перевела равнодушный взгляд на дочь, которая подняла взор и замерла. — Всё спокойно, спасибо, — коротко ответила Уэнсдей, вновь опуская взгляд в тарелку. Отец на всех внимательно по очереди смотрел. Пагсли некоторое время помолчал, затем неожиданно произнёс: — Спокойно — это когда ты общаешься с тем парнем наедине? — С каким парнем? — удивилась Мортиция, резко оглянувшись на дочь. Та замерла, затем медленно подняла взгляд на брата, понимая, что сейчас будет неприятный разговор. — Уэнсдей, какой ещё парень?! — Одноклассник. Спрашивал домашнее задание. — Я не чётко выразилась, запретив общаться со смертными? — Мортиша голос не повышала, но её тон заставлял содрогнуться. — Домашнее задание нужно спрашивать на полянке без учебников? — вновь заговорил Пагсли, и Уэнсдей на долю секунды едва не потеряла самообладание от гнева. Мортиция напряжённо вздохнула, оглянувшись на мужа. Тот выглядел не менее напряжённым. — Ты ослушалась приказа, Астарта, — вдруг строго отозвался отец семейства. Все содрогнулись, оглядываясь на мужчину. Он назвал её по имени, а это значило, что его в самом деле забеспокоила ситуация. — Со смертными общаться нельзя, это правило. Закон нашей семьи. Слишком опасно подвергать себя риску, общаясь с ними. Не для того мы скрываемся. — Прости, папа, я не имела ни малейшего желания общаться с этим смертным. Он сам проявлял инициативу, — спокойно отозвалась Уэнсдей. — Тогда сделай так, чтобы он отвязался. Не разочаровывай нашу семью ещё больше, — бесцветно отозвалась Мортиция, возвращаясь к ужину. — Как прикажете, мама, — продолжила Уэнсдей, однако аппетит совершенно пропал. Девушка пару мгновений сидела, затем неожиданно встала из-за стола, привлекая к себе всеобщее внимание. — Благодарю за ужин, очень вкусно, но я не сильно голодна. Удалюсь, чтобы подготовиться к завтрашнему учебному дню.       Уэнсдей обошла стол, слегка задевая рукой Пагсли, который оглянулся на сестру, продолжая ужинать. Родители скептично переглянулись, пока девушка быстро шагала к себе в комнату.       Помещение было довольно просторным: высокие окна, занавешенные чёрными шторами, первым делом бросались в глаза. Кровать также была заправлена чёрным постельным бельём, а напротив стоял письменный стол из тёмного дуба. Единственное, что было в этой спальне светлым — прикроватная тумба, на которой лежала недочитанная книга. Зачем Пагсли только вообще заговорил об этом идиотском однокласснике? Уэнсдей даже его имени не помнит, а тут… — Спокойно, — мрачно проговорила вслух сама себе девушка, открывая ноутбук и включая его. Нужно дописать эссе по Обществоведению, так как уже завтра срок сдачи. И зачем она вообще занимается этой низменной ерундой?       Пока Уэнсдей писала реферат, то за дверью вдруг услышала голоса родителей и брата. Они, судя по всему, куда-то собирались, и девушка уже даже догадывалась, куда именно. Выглянув, она обнаружила родителей, идущих к выходу, и затем повернулась в другую сторону — Пагсли вышел из спальни и пошёл следом. Уэнсдей вдруг вышла из комнаты и встала перед ним, не позволяя пройти дальше. — Чего тебе? — равнодушно спросил тот, собираясь обойти девушку, но Уэнсдей схватила его за локоть, крепко сжимая пальцами кожу. — Не суйся не в свои дела, Вельзевул, — она посмотрела прямо в его глаза, которые вдруг на мгновение сверкнули золотистым. Парень сначала напрягся, затем выпрямился, глядя на девушку свысока. — Что ты мне сделаешь-то? Думаю, родителям не понравится, что ты угрожаешь будущему королю Ада, — он хмыкнул, вырывая руку и уходя следом за родителями.       Уэнсдей знала — они вновь пошли тренировать его и развивать способности. Своей дочерью они так не интересуются, оставляя на попечении няньки. Поэтому Уэнсдей приходилось развиваться самостоятельно во всех возможных направлениях. Закрывшись в своей комнате, она села за ноутбук и быстро дописала последние предложения реферата, поставив на печать. Пока листы печатались, она ходила по комнате взад и вперёд, пытаясь понять, что ей сделать. Она ненавидела, когда брат специально подставлял её, но и сделать ничего не могла. Уэнсдей попросту не может в открытую противостоять своей семье. Это же неповиновение, за которое можно жестоко поплатиться. Да и, пожалуй, не хватит смелости. По крайней мере до тех пор, пока она находится в таком жалком положении. Бесполезно бежать, её найдут в любом уголке всех миров. Вздохнув, она собрала листы реферата, оформляя как следует, затем разулась и, сев на постель, начала медитировать. Людские занятия казались ей бредом, но конкретно это оказалось безумно действенным. Даже не столько для того, чтобы очистить разум, сколько для понимания собственных сил и их усиления посредством проникновения в чужие головы. Она даже научилась читать мысли благодаря медитации. И вот сейчас, сидя на своей постели в полумраке, она думала о том, к кому в голову вселиться в этот раз. Нет, разум она не хотела порабощать. Ей нравилось быть сторонним наблюдателем, вызывать у жертвы головную боль присутствием. В голове мелькали разные имена один за другим, но неожиданно девушка остановилась на одном — Аякс Петрополус. Улыбнувшись краем губ, она сразу же проникла в его сознание.

***

      Аякс сидел в комнате своего друга Ксавьера, разговаривая об Энид и грядущем бале в честь Хэллоуина. Торп не был особо вовлечён в диалог, сидя на постели в домашних шортах со скетчбуком и карандашом, активно что-то зарисовывая. Уэнсдей внимательно слушала их диалог, глазами Аякса наблюдая за происходящим. — Я не знаю, смогу ли её пригласить, — вздохнул Петрополус, крутясь на стуле возле рабочего стола друга. — Я вообще мало с ней разговаривал, так что не знаю, как она отреагирует. — Попробуй, вдруг согласится, — как-то задумчиво проговорил Ксавьер, не отрывая взгляда от альбома. Аякс вздохнул. — Тебе легко говорить. С тобой согласятся пойти все девчонки нашего курса. Даже эта… Психованная. — Аддамс? — Торп поднял взгляд, устремляя его прямо в глаза Аякса. Уэнсдей дёрнулась, ощущая, будто он говорит прямо с ней. Интересно, часто они так сплетничают о других? — Да, она. Ты опять её рисуешь? — осторожно спросил друг, и Ксавьер коротко кивнул. — Видел её сегодня возле поля с мишенями, на виолончели играла какую-то песню. Похоже было на Роллинг Стоунс*, причём так профессионально. И меня это снова вдохновило, я нарисовал вот что, — Ксавьер развернул скетчбук, показывая другу чёрно-белый набросок девушки в чёрном длинном платье с виолончелью. Лицо её было спокойным, а две косички аккуратно ложились на плечи. — Обалдеть, чел, — Аякс искренне удивился. — Виолончель? Реально красиво нарисовано. Что тебя зацепило в ней? — Ничего, — резко бросил парень, затем отвёл взгляд в сторону. Уэнсдей, увидевшая свой портрет, удивлённо следила за происходящим. — Я не знаю. До этого как-то внимание не обращал, а тут присмотрелся. Взгляд художника часто подкидывает мне странные увлечения. А тут попалась… Она. — И… Что же твой взгляд художника тебе показал? — ухмыльнулся Аякс. Ксавьер вздохнул. — Длинные чёрные ресницы. Губы пухлые, бордовые, кажется. Помада наверное, не знаю. И тонкая шея. Я видел какую-то цепочку на ней. И тонкие руки. Ты бы видел, как она держит смычок пальцами… — Боже мой… — Петрополус вздохнул, задумчиво глядя в пол. Да уж, такого он точно не ожидал от своего друга. Неожиданно голова сильно разболелась, и он ойкнул, хватаясь за голову. — Ты как? — Голова резко разболелась, даже думать не могу.       Уэнсдей резко открыла глаза, покидая разум Аякса. Внутри крутились самые разные мысли, но самое главное заключалось в следующем: Уэнсдей никогда и ни от кого не ощущала такой заинтересованности, как впервые от какого-то смертного, внезапно изъявившего желание её рисовать.