Одинокая луна

Наверное, я очень сильно углубился в земли людей, потому что успел пробежать к началу зимы с десяток деревень. Они все примерно одинаковые, а самая большая была под две сотни домов. Мне кажется, имеет смысл хотя бы перезимовать рядом с людьми. Снег шёл уже трижды, но на землю не ложился — таял на дорогах, оставаясь только под разлапистыми хвойными или мощными деревьями с толстыми ветками. К первому месяцу зимы, когда появились сугробы, я всё чаще бегаю к деревням, сам толком не понимая, что высматриваю. Тут давно нет меток оборотней, в лесу я не встречал никого, кроме людей, и в итоге решил даже спрятать сумку с одеждой в дупле толстого дерева. Я заложил её еловыми ветками и оставил свою метку, чтобы никто из птиц или животных там не стал селиться. Организм надо мной всё ещё издевается. Я кровил ещё трижды с того первого раза по весне, но течка так и не пришла. Мне было очень плохо, от жара постоянно хотелось пить, а ещё я чувствовал себя каким-то опухшим, низ живота болел так сильно, что я начал бояться проблем со здоровьем, с которыми не справится регенерация. Я не знал, существуют ли подобные при созревании омег моего вида, а спросить было не у кого, от этого я чувствовал себя ещё более одиноким. Я лежал в лихорадке, не зная, что со мной происходит, чувствовал запах своей крови и ломоту в теле и понимал, что никто меня не найдёт, никто не позаботится. Умру, и меня поглотит лес. Так и закончится моя короткая история, полная боли, тоски и одиночества. *** Снег приятно хрустит под лапами. День ясный, а небо чистое. Начался второй месяц зимы и мне кажется здесь, на юге, она довольно мягкая. Два дня была метель, но совсем не такая тоскливая и промозглая, с какими я уже имел дело. Найдя след зайца, иду по нему. Ушастики никак не хотят мне покориться, но одна из десятка попыток охоты бывает успешной. В любом случае я не ел уже четыре дня, а сейчас должны вылезти такие же голодные зверушки как я. След теряется, но беру его вновь. Я наверное уже всё исходил, когда услышал тихий писк. Я бы подумал на мышиный, но слишком громко. Он отражается от стволов деревьев и касается моего чуткого уха. Решаю проверить. Через полчаса звук пропадает совсем, но я запомнил направление, а потому иду в ту сторону, пока не нахожу следы. Человеческие. Я иду уже медленнее, ступаю настороженно, не знаю, что меня ждёт. Тёмное пятно на снегу. Маленькое. Детское. Я осторожно осматриваюсь, делаю круг, нюхаю воздух, но следов больше нет. Подхожу к маленькому пятну. Ребёнок. Омега. Человек. Он тонко пищит и зажмуривается, когда я тычусь носом в щёку. Его выгнали или бросили? На вид ему четыре или пять лет. Холодный. Совсем устал, лежит в снегу без сил и даже не пытается отбиться. Пахнет страхом. Я ложусь рядом, тонко скулю и обнюхиваю, толкаю носом. Он умирает? Кровью не пахнет. Через несколько долгих минут, ребёнок открывает глаза и удивлённо смотрит на меня. Я боюсь его испугать оборотом, да и одежды со мной нет. Мы просто замёрзнем вдвоём. С человеческим щенком не поговорить, но собак же он встречал. Я виляю хвостом и лижу в нос и губы. Омежка фыркает и отпихивает меня мокрой варежкой. Вновь подныриваю под него и начинаю копать. Людям нельзя долго лежать на снегу. Щенок больно тянет за ухо, но перехватывает за шкуру, а потом и за шею обнимает. Встаю, ставя и его. Холодный. Слабый. Лицо солёное от слёз. Я вылизываю щёки, ребёнок шатается, ноги плохо держат. Такой слабый щенок не мог уйти далеко, так что рядом или его родители, или его дом. Когда омежка стоит, я наоборот опускаюсь и подставляю спину. К счастью он быстро понимает, что от него требуется, и садится на меня. Какой позор для оборотня, словно я ездовое животное. Неразумное. Ладно уж, жалко, если умрёт. Дети ко мне всегда хорошо относились, даже кормили иной раз. Этот только больно вцепляется в уши, и я тоненько скулю. Понимает. Меня обхватывают за шею, сжимают бока ногами. Он распластался по спине, и я бегу в сторону деревни. Надо бросить его поближе к ним и сбежать, чтобы не выстрелили. С ребёнком на спине точно не тронут, оборотней и магов я не видел у них, пока тут жил и охотился. А вот когда скину его — надо драпать. Деревня близко, у боковых ворот уже столпились люди. Я насчитываю двадцать три человека. Все альфы кроме одного и с оружием. В руках в основном топоры, ещё вилы и даже тяпки. У парочки луки на плечах. Они гомонят, тычут в сторону леса и начинают медленно расходиться. Явно мелкого искать. Подумываю его сбросить поближе к таким искателям, но вдруг не увидят? Малец как-то притих, уснул или ему плохо. Страшно... Медленно выхожу, начинаю поскуливать и тявкать, привлекая внимание. Меня замечают, а я усиленно пригибаю голову и виляю хвостом. Я послушный пёсик, не убивайте меня. — Волк! — восклицает кто-то, пугая меня резким голосом. — Фалька! — всхлипывает единственный омега в толпе и дёргает за локоть альфу с топором. Тот начинает подходить, а я ложусь на брюхо и виляю хвостом. Меня окружили, сбежать сложно. Главное голову прикрыть... — Да волк же, — опять тот же голос. — Что ты заладил? Ручной он, видишь? — кто-то шикнул на самого подозрительного. — Фалька! Фалёчек наш, — получив щенка в руки, омега стал его целовать. — Замёрз весь, пойдём скорее к травнику... Омега удаляется с ребёнком, а я настороженно смотрю на толпу, а те меня разглядывают. Тонко скулю. — А чей он тогда? Волк не маленький, — говорит какой-то альфа. — Сбежал от хозяина? — Или охотник сгинул, медведи эту зиму близко ходят, а волк по привычке к людям вышел. Из Вышкиной, может? — Не знаю, чей он, а вернул мне ребёнка, — альфа, видно отец который, топор в сторону отводит, а мне руку протягивает настороженно. Нюхаю пальцы послушно, хвостом виляю. Может, я им понравлюсь? За год одиночество мне надоело. Меня осторожно гладят, за ушком чешут. Пр-р-риятно! — Идём за мной, малыш, — отходит альфа и шлёпает себя по бедру. Поднимаюсь с брюха, кошусь на остальных, подбегая к ноге. Надо же, и этот малышом зовёт. — Здоровый какой, нашёл малыша... — хмыканье. — Слышьте, братцы, а если оборотень? — Да ну, что ему тут делать? — И какой оборотень ползать в ногах станет? Они же животные. Ещё и ребёнка вынес на себе. Животные мы, но не звери же. Щенка жалко. Альфы ещё обсуждают меня, но признают во мне омегу и приходят к выводу, что у меня инстинкт родителя сработал. Может, так и есть. Отец щенка приводит к дому и указывает на дрова под настилом. — Место, — выдаёт он. Ну, допустим. Отхожу туда и устраиваюсь в сухом углу, пока альфа к себе заходит, а я осматриваюсь. Забор высокий и крепкий, доски плотно пригнаны, крыльцо в дом ведёт надёжное, да и сам дом справный, и этажей в нём два. Хороший хозяин этот альфа, или кто тут ещё живёт. Сарай опять же есть, пахнет скотиной домашней и птицей. Несколько раз в дом кто-то заходит, потом выходит, альфа ведром снега зачерпывает, обратно несёт. Видно, ребёнка лечат. Бегают много, суетятся. Обо мне вспоминают через пару часов. Омега-старший выносит миску глиняную, в которой ароматно пахнет горячая картошка. Виляю хвостом и быстро лопаю, горяченькая какая, вкусненькая. — Проголодался... — вздыхает омега жалостливо. Когда я доел, он протянул руку и дал себя обнюхать, погладил по голове и забрал миску. — Спи тут, я поговорю с мужем. Хороший ты, добрый. Спасибо, что Фалька принёс, ты ему жизнь спас. Омега всхлипывает, слишком живо в памяти пережитое, и спешит в дом. Я вновь прислушиваюсь, но ничего особо не происходит, так что устраиваюсь подремать, прикрываю лапы с носом хвостом. А если и вправду оставят у себя как ручного? Неплохой ведь вариант. Спать тут безопасно, еду дали, а забор перемахнуть ещё успею. За время, что рядом ошивался, я не видел у них оборотней и магов. Простые люди меня не распознают. Не знаю, как сложится, но принимаю решение задержаться. Зиму переждать хотя бы. *** У людей хорошо оказывается. Меня и утром кормят, снова несут картошку в бульоне и хвост мороженой рыбы. Ем всё, не жалуюсь, и наверно видок у меня тот ещё, потому что омега приносит мне и яиц пяток. Так сытно я давно не ел! Жалостливый какой папа у щенка, правда на супруга альфа ворчит, но не сильно, для вида больше. Когда омега на дела домашние переключается, альфа и сам приносит мне хлеба и ножку куриную, за сына благодарит. Я так обожрался, что начал икать, вызвав усмешку. На цепь меня не сажают, и днём я беспрепятственно выхожу за забор, прогуливаюсь по дорожке к колодцу и обнюхиваю территорию. Запахов много, но только обычных животных и людей. Последние на меня косятся. Всё же волк их настораживает, но я пытаюсь вилять хвостом и смотреть заискивающе. Прогоняет меня только старик, который гонит толстых огромных гусей куда-то. Я и сам убираюсь, птицы настолько наглые, что пытаются вцепиться в мой хвост. Люди снуют туда-сюда, занимаются своими делами: чистят дорожки, утаптывают снег, колют дрова, таскают воду. Вокруг так много живых запахов, тепла, звуков. Приятное позабытое чувство чего-то уютного. Я даже не боюсь подходить знакомиться и не избегаю прикосновений к себе, зарабатывая репутацию ручного волка. Настолько я изголодался по чувству причастности к чему-то большему, чем я сам. Всё же не рождены оборотни для одиночества, хочется быть частью общества. Стаи. К вечеру я так примелькался, что ко мне разрешают подходить детям. Они трогают мою пасть, восхищаются длиной клыков и размером хвоста. Он у меня и правда шикарен: огромный, толстый и пушистый. И вообще я прекрасен в детских глазах. Люблю щенков и с удовольствием облизываю их холодные щеки, бегаю с ними, катаюсь по снегу. В них много энергии, и мы играем в догонялки. Позже я возвращаюсь, не зная, ждут ли, но кружу вокруг дома щенка, а потом скребусь в калитку и тонко скулю. Мне открывает альфа, смотрим друг на друга. Я заискивающе виляю хвостом и поскуливаю. Альфа сдаётся и хлопает себя по бедру. Я тут же залетаю во двор и укладываюсь среди дров под навесом. Альфа улыбается, когда проходит мимо меня, а позже выходит его омега с миской разведённой кипятком каши. Очень вкусно ужинаю, слупив и покрошенный хлеб. А хорошо живут домашние собаки.