Им сказала: женщины, круг мне милый, До глубокой старости вспоминать вам Обо всем, что делали мы совместно В юности светлой. Много мы прекрасного и святого Совершили. Только во дни, когда вы Город покидаете, изнываю, Сердцем терзаясь.
Полуденный весенний зной частично скрывался хвойной зеленью. Присущая региону жара шибко набирала оборотов, не держась за условную середину сезона. Ступая размеренным шагом, Пагона непроизвольно дернула носом — сделала глубокий вдох, насыщаясь одновременно контрастным ароматом леса и просто кислородом. Тяжесть отдалась в ступнях, вынуждая признать сегодняшнюю пробежку удачной. Возможно, в Спарте больше сосновых деревьев, зато на Лесбосе воздух пропитан свежестью лимонов — так пахнет цветущий кипарис. Привычный маршрут в сторону общины проходил через другую часть острова, но сегодня ноги сами повели её в этом направлении. Лесные ряды то расступались, то сгущались, пока в ушах наседало журчание ручья, что слышалось все ощутимее. В послеобеденную жару так и мечталось если не омыться, то хотя бы освежить лицо, а в морской воде слишком много соли. Пагона в очередной раз тряхнула ступнями, поочередно сметая застрявший меж мокрых пальцев песок. Когда наседает лень, она бегает вдоль побережья, следом совершая заплыв к любимому утесу. Тело давно обсохло вместе с одеянием, и солнце снова припекло. Здесь влажный воздух. На расстоянии сквозь чёрные разветвления стволов в глаза бросилось синее пятно, словно качнувшийся на ветру колокольчик, такое же беспокойное и освежающее взгляд. И столь необычное для темной зелени. Человек? Лучше, слишком яркое одеяние. Мужчины предпочитают блеклые ткани за исключением заморских торгашей и юных шутов. Пагона прищурилась, хотя в этом не было нужды — она и так слишком близко. Незнакомка не обратила внимания на подошедшую, и, будто нависнув, тщетно брыкалась на склоне, не в силах избавиться от бремени камней. По виду застрял ремешок плетёной сандалии. Малая река бодро стекала, ниспадая мягким водопадом по цветастому мху, вдобавок выводя из равновесия оледеневшие ноги, по колено погружённые в воду. Края хитона запутались и потяжелели, намокнув. Взгляд болотных глаз заострился, а соболиные брови, неестественно тёмные даже для корней волос, чуть взмыли вверх. Особа, столь нежная на рост и поставу, была едва миниатюрнее других наперсниц, но вызванное чувство опекать говорило о её уникальности. Насыщенно выкрашенный хитон, запахнутый на ионический манер, заинтересовал даже незаинтересованную в одёжном разнообразии Пагону — строго уложенная ткань формировала манящий силуэт, обтягивая перекрещенными линиями покатые плечи и грудь. Она, точно папоротниковый лист, была узкой сверху и плавно расширялась к низу. Чуть ослабевший шнур на опоясанной талии дразняще намекал — о чём мечтается, то порой не случается. Жесткое солнце блеснуло сквозь торчащие верхушки пихт, призывая очнуться, но Пагона продолжала бесстыдно присматриваться. Глазу приелся внешний вид других девушек — новые красавицы уже давно не поступали в «Дом». Она никогда не увлекалась ликом красоты, направляя свою пытливость на тренировки и смелое ораторство в мужском кругу, но захотелось пожурить себя за оставленную уйму серьг в Спарте — травяные мотивы прекрасно бы обрамили круглое лицо. У неё были от природы светлые, не в дань моде высветленные волосы, что завивались от влажного климата. Те покрывали плечи, и застревали в ткани поближе к ключицам — несобранные, так значит незамужняя. Все одинокие женщины здесь были незамужними. Зачем ещё странствовать не одну милле пасс на Лесбос? — Вы здесь давно страдаете? — сорвалась такая глупая для знакомства фраза. Язык никогда не отличался паузами, но в этот раз у Пагоны просто завязались мысли, и выдать нечто оригинальнее не предоставилось возможным. Вздрогнув, незнакомка встретилась с ней взглядом. Глаза оттенка летней реки округлились, как когда вода из глубины моря болезненно затекает в веки. Выгоревшие под палящими лучами брови взмыли напряжённо. Она — прекрасна. — Уж солнце успело съехать с вершины неба, — едко выдавили в ответ, принимаясь по новой ворошить ногой. Пагона усмехнулась, расслабляясь от этого тона – красавица уж точно не была нахалкой. Сильная голень вдавила собственное тело в мокрую грязь. Она сдвинулась с места, в молчании поднимаясь навстречу. Крупные камни наверняка сместились в тот момент, когда девушка петляла вдоль ручья, и от недоеденного завтрака не удержала баланс, застревая в возникшем ущелье. Остановившись напротив, Пагона жестом предложила помочь, встречаясь с её глазами. — Вы… Ты не сможешь. — А ты мне дай попробовать. Формальная вежливость неожиданно быстро уступила фамильярности. Потрепанная кожаная обувь, по самые ремешки в грязи, оказалась не пригодной для носки и незамедлительно улетела прочь. Девушка недоверчиво уставилась на Пагону, что, простонав от веса, напрягла очерченные мышцы рук. Камень за камнем начали постепенно разъезжаться с помощью найденой палки, а последний и вовсе с шумом слетел к подножью реки, плюхаясь с противным звуком. Она наконец выпрямила спину, и оказавшись на одном уровне земли, ещё сильнее ощутила разницу в росте. Незнакомке и вовсе приходилось задирать голову. Та бросила секундный взгляд на освобожденную ногу, а затем резко качнулась, прохрипев от боли. Пагона отреагировала мгновенно, выставляя руки, с таким же изумлением поймала щуплое тело, что затряслось в объятиях: — Я, в-вероятно, утомилась, не получается стоять, — Пагона по привычке бросила взгляд, но тут же чертыхнулась. Стандартно длинная ткань женского одеяния путалась, и откровенно раздражала – иное дело собственный хитон, короткие полы которого раскрывали ноги при ходьбе, не мешали во время пробежки и являлись символом свободы спартанок. «Те, что обнажают бёдра», – так их кликали недоуменные афиняне. Внезапно захотелось разрезать этот насыщенный хитон да найти молочную кожу бедра… Они по-прежнему стояли в неудобном положении, балансируя, отчего опускаться на колени пришлось медленно, словно в страхе выпустить одинокую ветвь оливы. Вначале руки обвили лопатки, замедленно съехали к пояснице, из приличия быстро сместились на таз, и уже после уперлись в колени — льняное полотно обнажило узкую щиколотку и потрепанную ступню, что переминалась от дискомфорта. — Опухла, — Пагона дёрнула щекой, закусив губу в размышлениях. Они встретились взглядами, молча пытаясь найти решение – кем бы ни была незнакомка, будь то гражданская девица иль дочь знатного отца, шагать до города приличнее некуда. Или всё-таки… — Где твой дом? — Я неместная, оттого и не смогла найти дорогу. Мой дом в женской общине Киприды со вчерашнего захода солнца, — голос незнакомки наконец поравнялся, возвращаясь к свойственной мягкости. Нетронутое солнцем лицо так отличалось от её четкого овала с крепкими лицевыми костями. Не зря в младенчестве Пагону не скинули в обрыв. Что-то было в ней гипнотическое. Небольшие глаза с полыхающими ресницами, плавная линия подбородка, невзрачный нос, смешно подрагивающий в неосознанной привычке, поджатые мягкие губы и заметная родинка на нижнем веке. Совсем не спартанка, не жительница Лесбоса, вернее сказать, эстетичное подобие богини в живом обличии. Наставница была бы довольна её описательными навыками — обычно Пагона страдает сухостью. Когда всю жизнь на твои речи обретают глухоту, уже и говорить не хочется. — Вчера я ушла спать рано. Выходит, мы названные сёстры, я в «Доме Муз» уже давно, — заинтересованно ответила она, незаметно оглаживая чужую ступню. Такой шанс. — А твоё имя? — Вайя́. Уроженка Афин, — огласила она, позволяя проявиться мягким ямочкам от улыбки — видно, что уже скучает за горечью лучших оливок в округе. Единственный повод любить свой край – привлекательных женщин побаивались в Афинах, а Вайя была именно такой. — А я Паго́на, — она скривилась от упавших в глаза волос, и тут же зачесала те назад. Их цвет напомнил пустырь – такие же непонятные, как оболочка грецкого ореха. — Пожалуй, нам пора идти. «Идти, но как идти?..» — она не успела охнуть, как в ту же секунду потрясения на день продолжились. О пальцы шлёпнула подошва, последнюю сандалию утопили за неё, отбрасывая в реку, и Вайя оказалась на ветру. Тело небрежно закинули на плечо, и ладони машинально сжали складки бурого хитона. Пагона без предупреждения шагнула вниз. — Что ты творишь! — возмутилась она, наблюдая за отдаляющимся силуэтом реки. — Ты что, о Боги, сама ведь навернешься!.. — А ты разговорчива, как для кроткой афинянки, — без злого умысла подколола Пагона. — С какой целью странничала? В лесу стало тихо. Больше не слышался высокий голос, прекратились постукивания по спине. Ответ был очевиден, хотя и не в каждой детали. В «Дом Муз» съезжались свободные от брака девушки со всех окружных островов с важной целью — повысить свою ценность на рынке замужества. Рынок замужества, о Блаженная Киприда, звучит безмерно глупо и печально. Афинянки не имели свободу. Спартанки были смелее остальных. Афинянки подчинялись мужьям, не противились их связям в жарких объятиях жриц любви и ступали за пределы внутреннего двора дома только в сопровождении мужчин. Полы их хитонов подметали проходы, буйство оттенков ткани радовало глаз, а смелость разукрашивать лицо в противовес устоям проявляла натуру эстета. Нежнее и слабее жительниц Аттики не было в округе. Сильнее и рискованнее жительниц Спарты не существовало в принципе. Блеклые хитоны не подавляли уверенность в себе, модные прически и косметика оставались неизведанной хореографией, а золотые побрякушки зачастую интересовали только в качестве имущества. Афинянки боялись мужей, а спартанки припоминали мужчинам о подобии равноправия. Они не молчали, когда голос рвался во время дебатов, им принадлежала часть нажитого добра, и уж никакого бесстыдства от оголенного тела во время спорта. Насколько эти удивительные женщины различались, настолько же они сходились в главном предназначении — обществу требовались сыновья. Именно так, дочерям достанется своя участь, но народ нуждался в мальчиках. И хоть ты бравая спартанка, а сына то роди да не пролей слезу, и отрекись, когда навлёкший на себя позор в бою ребёнок постучится в твою дверь. «Дом Муз», спасение свыше, предназначался для всех обеспеченных дев. Каждый танец очертит тело, каждая песня смягчит голос, каждый плод лирики поспособствует в привлечении нужного жениха. Обязательно гораздо старше. — Хочу обрадовать своего отца, — от удивления Пагона дважды моргнула. В её памяти никто не отзывался о родителе так учтиво. Путь в общину ещё достаточно долгий, чтобы познать эту странную девушку. — Я овдовела раньше совершённого замужества, и мой почивший жених навсегда оставил свой след на моей репутации. От возмущения подавившись воздухом, ей захотелось сплюнуть гневно. Мужчины, мужчины, мужчины!.. — Знаешь, он был чудной партией. Обеспеченный ростовщик, почти вдвое старше, но ведь я прожила подходящий возраст, нос воротить не положено. Отец спешил, я не могла противиться… — голос постепенно затихал, наполняясь горьким сочувствием. К себе или к нему? — А после, кому я пригодная невеста? Я сама сюда попросилась, чтобы стать лучше и желаннее. «Да тебя должны желать все и всегда», — горько хмыкнув, Пагона прикусила язык. Их знакомство длилось меньше, чем вечерняя прогулка, но то, что она видела, что слышала, ощущала незримыми касаниями тонкой кожи, как с интересом хотела понять эту противоположную себе личность, говорило о её исключительности. И недостатках. Она была самой бесхарактерной девушкой, обладающей весьма несуразным мышлением. — Ты сама чего желаешь? — от переступленной ямы Вайя так и подпрыгнула в руках, сдавленно ойкнув. Суховатый от солнца лес поредел, а следом и вовсе кончился, уступая диким полям. Поднявшись по каменным ступеням, Пагона кивнула стражникам, и их пропустили через главные ворота. Морской бриз понёс флёр цветочных садов — так пахла их действительность. Так пахнет сердце почтения Афродите, где сладость шелка олеандра прерывается цветущей розой, крупные оливки ждут сбора, а спелый персик теряется в траве. Других учениц здесь нет, а значит их разговор подслушают лишь ряды можжевельника. — А что я могу желать? Я… Я желаю выказать уважение отцу. За все его почтить, за рождение своё, за тёплый кров и вкусную… — Ты лжёшь. Вайя от удивления вздохнула. Пагона внезапно остановилась, постояла какое-то время, а затем снова зашагала вперёд. Ей перестали предлагать немного передохнуть, когда на очередной вопрос Вайю порывисто заткнули. И вот ей снова не понравился пропитанный брехней ответ. — Афинянок кормят черствыми остатками, не смей юлить! Не этому тебя здесь будут обучать, а как ценить себя, то, что афинянки не умеют, не хотят делать, — на одном дыхании выпалила Пагона, совершенно не заботясь, кого и как могут задеть её слова. Она сказала правду. — Верно, — она поморщилась от обиды, невесело усмехаясь. А так хорошо шёл диалог. — А ты в Спарте сама установила равноправие? По твоему-то повелению ты ведёшь свободную жизнь? Чёткий удар в самое яблочко, что произвёл на Пагону неизгладимое впечатление. Ее Эго нечасто задевали — как можно словесно победить такую совершенную женщину? Наверное, Сапфо всё же имела правду, указывая ей на чересчур высокую самооценку. Она очень многого достигла, оттого и нос высоко задирать хочется. Но на каждую дверь свой ключ найдётся, и Вайя это только что доказала, широко ей раскрыв глаза. — Пожалуй, твоя правда… — неохотно согласилась она. — Но всё равно тебя здесь этому научат, а ещё любить. Я могу понять мужчин. Но большинство из них не заслуживает наших чувств. Вайя застыла скульптурой в её руках. «Что-что она сказала?» — она озадаченно насупилась, морща гладкий лоб. Юность выдерживает многое, но преклоняется пред стальной рукой отца в их доме. Видимые складки на веках она обнаружила давно, отбросив прочь подаренное зеркало. Вайю перестали интересовать сменяющиеся одна за другой стёжки, что открывали невероятные виды на территорию общины. Новая знакомая едва не сплёвывала реплики, без труда высказываясь честно. Словно за сухостью тембра на самом деле скрывалась глубина размышлений о многом. Вайя впервые поняла, что отец в чём-то мог быть не прав. Было не положено видеться с мужчинами. Брат, точно березовый пень, такой же плоский и неудачный экземпляр. Говорят, родная мать недолго хрипела, произведя её на свет. Сжав между ног кровавую простыню, медленно засопела в форточку, а там и закат наконец пришёл, покидая этот день вместе с ней. Вайе так и не повезло ощутить сладкий материнский запах. Захотелось прибиться к этой чарующей женщине, что источала отважность управлять своей жизнью сквозь вздымающуюся грудь. Что-то, что она сама не умела. Она ощущала, что не душевное одиночество проявлялось в этом желании. Пусть, что ей не повезло родиться мужчиной, цениться в обществе, быть достойным продолжателем рода. Не количество жужжащих над ухом голосов дарит тебе покой. Возможно, она ещё не встретила людей, что станут ей достойной компанией. Пагона действительно опустила её, только когда пришлось уложить на ложе для осмотра. Стоял проходящий сквозь сознание гул, как при полном погружении в воду — Вайя не слышала голоса, упрямо уставившись в сторону. Нашедшая её спартанка оказалась свободолюбивой до невозможности, сразу отчалив в свои покои. Неожиданно. Что-то внутри задело — она закусила губу, тут же простонав от пальцев Сапфо, слишком сильно надавивших на кость. Её подцепили на крючок, заставляя раздумывать о новой знакомой слишком много.***
Долгий закат. На Лесбосе много вершин — можно позволить закрыть глаза, пробежавшись по колючей траве на самую вершину ради мягко размалеванного неба. Никакой пестроты — сплошная небесная нежность. В иной день Вайя бы снова отругала себя за забытый бутыль вина — пока не следят за тобой зоркие мужские глаза, можно не разбавлять так сильно. И самого винограда не хватает, сезон не настал. Разнообразила бы вечер, закусывая тем белый сыр. И мёд не понадобится. Этот день отличался. В последнее время она перестала бездумно сидеть, смакуя беззаботное бытие на острове. Вайя искренне считала, что открывающийся со скалы пейзаж принадлежит ей одной. Пока не услышала звонкий крик. Пагона стреляла только вечером. Фривольно обозначив плоское поле «своим» местом, уже который день подряд поднималась сюда с копьем подмышкой. Диски изредка тоже брала, но метать острие было интереснее. Пусть наставник управляет ею в Спарте, а здесь ее жизнь целиком и полностью в собственных руках. Сначала Вайю пробило на дрожь от страшного звука, но здравый смысл подсказал, что это свои — вся территория надежно охраняется, они спрятаны не одним уровнем каменных преград. Своя. Подозрение подтвердилось, когда она приподнялась, тут же падая на землю. В тот самый момент Пагона осматривалась по сторонам и чудом не заметила силуэт в ярко-рубиновом хитоне. К её счастью, а после сожалению, она была слишком далеко — Вайя со своим слабым зрением плохо видела на расстоянии. Последующие разы дали рассмотреть лишь шустрый силуэт, что метался от дерева к дереву, обязательно сопровождая свои прыжки вскриками. Расспросить, а уж тем более признаться в подсматривании, было выше её сил, поэтому, когда любопытство взяло вверх, Вайя неожиданно для себя решилась спуститься поближе. А точнее, она пришла на место первой. Надо сказать, её многое интересовало в этой спартанской женщине. Степная орлица, такая же влиятельная, необыкновенная, упёртая. Делала, что душа пожелает, прислушивалась только к Сапфо, изредка соглашаясь с остальными, держалась уважительно, но как будто главенствовала. С такими внешними данными иначе быть не могло. Вайя часто зависала в раздумьях, кто из Богов или Богинь слепил тело Пагоны. Высокая атлетическая обладательница широких плечей и длинных ступней, но куда более изящных пальцев и шеи в сравнении с её данными. Однажды Арэта отшутилась, мол, в Спарте Пагоне нет равных по красоте. Вайю не удивили провокационная ухмылка и чёткое спартанское «Именно!», но вот почему только в Спарте… Она вжалась в тополь, в последний момент успев подтянуть на себя полы песочного хитона, как на камень скинули колчан. Вайя ахнула, тут же прикрыв рот — веревка не выдержала, и из него выскочил лук, а следом и стрелы. Такой большой! Её реакцию упустила бы другая, но не Пагона. Она тут же напряглась в подозрении, на всякий случай достав копье. В лесу тихо. С моря дунул бриз, и крона деревьев закачалась, обнажая застигнутую врасплох белку. Та в секунду юркнула в дупло, и девушки с облегчением выдохнули. Пагона всегда тренировалась по одному принципу — метала копье столько раз, пока не достигнет нужного на сегодня результата. Оставалось загадкой, что за мысли гуляют в этой голове, поэтому, когда она развернулась к ней боком, Вайе лишь оставалось наблюдать. Ладонь обхватила середину, с легкостью удерживая копье на весу. Показалось, что у Пагоны участилось сердцебиение — такой сосредоточенной она стала. Никаких браслетов, заколок, фибул с чистым изумрудом — взамен дыхание через рот, босые ступни и дерзкая усмешка самой себе. Ни одного удара, а та вся светится от счастья. Уверенности в себе. Но вдруг куда-то пропала решимость поскорее стартануть, что промелькнула во взгляде. Вайя недоуменно вспыхнула, второпях пряча глаза, но следом выглянула обратно. «Зачем она снимает хитон?» Пагона одним движением отцепила крепления на бретелях, позволяя ткани свисать на талии непонятным куском, держась туго затянутым поясом. И оторвалась от земли. Она в мгновение набрала скорость, перебирая ногами так прытко, как только способен человек, и в последнюю секунду развернулась боком, выпуская копье. То устремилось ввысь, разрезая ветер, и с треском вонзилось в безжизненную почву. Пагона подпрыгнула, довольно хлопнув себя по бедру, и побежала вперёд за оружием. Вайя наконец сморгнула. Пожалуй, это было самое интересное зрелище, что ей довелось повидать за свою скучную жизнь. Скучной она была часто, за исключением дней, когда ее избивал отец. Брат не избивал, только лупил от душевной хандры. Пагона неторопливым шагом направилась к изначальной позиции, спокойно обойдя ее дерево. Вайя, радуясь тому, что остаётся незамеченной, поперхнулась всхлипом, когда в крону тополя вонзили копье. — Как? — она несдержанно прошептала, окаменев от страха. Вернее, стыда. Пагона не спешила выглядывать за дерево. Она в последний момент развернулась, тихими широкими шагами преодолев расстояние, несильно вонзила острие в крону на уровне светловолосой макушки. Удар ощутился и без звука. «Сама выглянешь, или усовестить?» — уголок рта стал ещё острее, натянувшись в лукавой усмешке. Вайя сдалась, неловко показываясь. Сейчас её обвинят в бескультурье, а то и высмеют на людях. — Ты давно меня заметила? — С самого начала, ягодка, — пропела Пагона, покрутив копье меж пальцев. Острое, мощное, и такое тяжелое, а как легко перекатывается в шероховатой ладони. Во взоре мелькнул обнаженный по пояс торс, и Вайя ещё ниже опустила подбородок. С самого начала. Она специально оголилась перед ней. — Ты это, не надумай чего себе, — Пагона все поняла по бегающим глазам, закрепляя бретели обратно. — Мне так проще, в Спарте мы всегда так бегаем. — Конечно, я ничего такого не подумала, — тотчас откашлялась Вайя, и не дожидаясь интимной тишины между ними, двинулась к «старту», вынуждая вздохнувшую девушку последовать за ней. Копье небрежно покатилось по траве. Из мешка выскользнул железный диск, и Пагона виртуозно покрутила его в руках, ловя заинтересованный взгляд Вайи. — Если интересно, могу научить. Хотя физической силы может быть маловато. — Спасибо… Ты знаешь, мне, наверное, все интересно, — она осмотрела рассыпанные стрелы. Глаза давно уперлись в одну точку, и она несмело уточнила: — Могу взять лук? — Да пожалуйста. Оттянулись волосы на руках, а мурашки достигли по самый локоть. Затряслись колени. Она снова держит в руках это дорогое дерево, пальцы снова цепляются за туго натянутую тетиву. Снова. — Давай помогу, — бесхитростно подступились сзади, прислоняясь к спине. Плечи облепила слабо скрываемая хитоном объемная грудь, и в висок горячо дыхнули… — Я сама! Пагона аж отпрянула от прозвучавшей агрессии. Её окончательно оттолкнули, заставив выпасть от неожиданной ярости, на что оказалась способна маленькая женщина. Вайя крутанулась, вцепившись в лук, выставила тот между ними, блокируя пространство. Её передернуло, словно в конвульсиях, и вытянутая рука заходила ходуном. — Сама… — процедила она сквозь зубы. На шее проявились жилки, а белки глаз окрасились багряными пятнами, словно в руках она держала острие, готовясь перерезать собственное горло. — Сама!.. — Да ты сама ни на что не способна! — кажется, в ладонь попала заноза. Мышцы сковало, но она продолжила пытаться на ощупь найти отданный братом лук. Холодный пол её комнатушки показался ледяным. Она никогда не чувствовала себя так одиноко на нём, чем когда последовал удар, заставивший от оцепенения оказаться на коленях. — Вздумала мною помыкать? По вкусу пришлась тебе роль повелительницы, жаль женщины глупы как пробки! — он что-то еще орал в ухо, и мать зачем-то вспомнил, и Артемиду блудницей обозвал. Брат верил только в Богов, осуждая веру в Богинь. — Вайя, смотри мне в глаза! — Да смотрю я, смотрю! — зачем она вскочила на ноги… Щеку опалила новая пощечина, но на этот раз упасть не дали, больно удержав за худое запястье. Его зрачки налились свинцом, а смоляные кудри облипли жилистый лоб. Вайя не опустила глаза, упорствуя до последнего дыхания смелости. Она ещё не растеряла его, и не надеется терять даже после замужества, что ждёт её ещё нескоро. Пустая надежда, что её слабость никто не найдёт, и, вероятно, даже будущий муж. — Вы все одинаковые, все, трясётесь в последний момент, — Вайя задёргалась, сухие белки только на миг блеснули влагой. — Я повторяю! Я повторяю, трясётесь, распутные дряни, до последнего! Брат орал в лицо, не сдерживая поток оскорблений и выплюнутых слюней. Ей вдалбливали слова по самые веки. Вайя беспомощно брыкалась, прекрасно зная, что этот раз не закончится удачно, как и каждый предыдущий. Большее, на что она, чья макушка на цыпочках и груди высокорослого братца не достанет, способна — так это годами глушить в себе слёзы. Вечный страх, что отец их почует даже из мужской половины дома. — Ты знаешь, где ее нашли? Знаешь, Вайя?! — Зна-а-ю! — она ответила криком. Трясучку в голосе не вышло скрыть. — На камнях, под мостом, её нашли на камнях!.. — Чудно! Дождёмся вместе того дня, когда твоё тело так же придавит булыжниками, — она в неверии посмотрела на внезапную улыбку брата. По самые зубы, такая ласковая, как когда он соблазнял девушку с конца улицы. Вайя так и не спросила ее имя в городской купальне. Она в жизни не видела столь же прекрасных глаз оттенка свежего розмарина. Вайя не знала, как долго между ними длилась порочная связь. Она также не понимала, чего брат обошёл стороной публичный дом, предпочитая неопытную, что однажды ответила ему невинной улыбкой. Они шли с купальни одной дорогой, Вайя, брат и она. Он точно улыбался девушке, не ей. Поэтому, когда за деревом внутреннего двора она расслышала болезненный писк, выйдя наружу от бессонницы, Вайя не побоялась угрожать. Она рискнула управлять не только братом, но и своей жизнью. — У женщин по-разному горят глаза, — как противно от него несло спиртным из подворотни. А ведь наследник, красавец-брат. — У неё зрачки тогда помутнели, я видел в лунном свете, она аж поперхнулась от боли, и бёдрами сжала так сильно! А у тебя горели глаза от лука, как ни у кого в нашем отряде. Лук. Она выпросила у него этот лук шантажом, не имея нужного статуса для его обладания. Как купить, и кто продаст девчонке? Брат стрелял хорошо, часто используя внутренний дворик дома, и абсолютно не замечал юную сестру, неотрывно наблюдающую за тем, как у кого-то сбывается её мечта. Отец довольствовался его службой, часто нахваливал, но… Не доверял. Он был ещё тем лгуном, и куда большим глупцом, часто попадаясь на лжи, поэтому, когда двое в темноте увидели остолбеневшую Вайю, она ощутила своё могущество. Одно слово, и брата ждёт нехилое наказание. — Этот лук тебя радовал, я знаю! И стрелять хорошо научилась, сам же и обучил, шантажистку такую, — он загоготал, и в глазах застряли слёзы противного смеха. Вайе он ещё долго будет снится в кошмарах. — Где он, лук твой? А-а-а, ну вот… «Нет же!..» Треск. Снова, для окончательного разлома посередине, мягкий каблук мужской сандалии не сразу пробил дерево. Щепки разлетелись по углам, а её наконец отпустили, грубо отпихнув в сторону. — Кстати сказать, это был не я, — он замахал руками, останавливаясь в проходе. — Её мужу наконец надоел брак с использованной дрянью. И хвала Зевсу, это меня спасло. Слишком долго ты мною помыкала. Он шагнул к ней снова, и Вайя забилась в угол. Ей не оставили даже напоминание о кратком миге счастья, забрав разломанный лук. Она сама ни на что не способна. — Вайя… — Пагона осторожно вернула её к реальности, серьезно посмотрев в глаза. Её кольнули изнутри заточенным копьем, растеребив чувство вины. Пагона слушала и чернела на глазах, осознавая причину пожизненных колебаний Вайи. «Зевс, прогневайся на этого мужчину!» Вайя боязно осмотрелась — они в лесу, вдвоём, брата нет, ее комнаты нет. И лук снова при ней. Её глаза растеряли свою прохладу, обрели твердость, речная влага превратилась в лёд, один в один, как Пагона. — Дай мне самой выстрелить. Пагона молча отступила, наблюдая, как Вайя дрожащими руками касается стрелы. Приставляет ту, прицеливаясь. Неуверенно оттянутая тетива, несмотря на внутреннее усилие, ослабла. Она не смогла, опустила лук, но натянула его вновь, становясь решительнее… Который шаг назад. Стрелу вознамерились отправить обратно в колчан, а Вайя надумала поскорее покинуть поле. Возможно, покинуть эту общину в принципе, внезапно открыв душу почти незнакомой женщине. — Нет, стой, Вайя! — Пагона не выдержала, делая шаг навстречу, но вмиг застыла, увидев бурлящие в ней эмоции. Нельзя спешить. Её часто упрекали за невозможность правильно подобрать слова, но сейчас нужно прыгнуть выше головы. Ради Вайи. — Натяни тетиву снова. — Я не стану этого делать, я не смогу!.. — Натягивай сейчас же! Вайя успела выдать сдавленный хрип, прежде чем мышцы сами натянулись, а руки выставили лук вперёд. В синих глазах виделся брат — он здесь, он смотрит, за деревом стоит! Глотать молчаливую истерику становилось все труднее, а веки так и оставались сухими. Она бросила краткий взгляд на замеревшую подле неё Пагону, что снова прижалась к спине. Ладонь накрыла ту, что поменьше, оставляя простор управлять процессом. Странно, что она оставалась в сознании — ещё недавно сердце быстро билось от мерзких воспоминаний, а сейчас оно без пауз разгоняло по жилам кровь. Быть может, хоть так она решится выстрелить. В ухо требовательно зашептали: — Слушай меня внимательно. Однажды у тебя жестоко отобрали лук. Но есть кое-что, — она не выдержала, ища глазами взгляд Пагоны, — на что не хватило жестокости твоего брата. Вайя, ты у себя осталась. Твой характер, твоя внутренняя сила, без сомнений скрытая отвага, твои навыки стрельбы из лука. Он ни-ког-да не сможет этим завладеть, ты сильнее его тиранства! «И на большее ты не способна, маленькая дрянь!». «Ты не знаешь, на что я способна», — Вайя глубоко вдохнула ртом, вскидывая подбородок, и совсем не заметила, как Пагона отступила назад. — Стреляй. Вайя, стреляй, Вайя! На всю жизнь ей запомнится момент, как стрела облетела куст, грубо приземляясь в полено. Кажется, внутри неё раскололась первая стена. Она осталась стоять, чувствуя, как приятно обдувает остывшую мокрую спину. Пагона ринулась подбирать, а она так и стояла, пока ветер искал её липкую кожу, пробираясь сквозь щели между льняным полотном и телом. Тёмная макушка выглянула из леса, радостно помахав стрелой. Улыбка, полная сомнений. Она, ничего не понимая, подняла руки, показывая лук небу — её синие глаза снова согрелись искрами счастливого смеха, и течение в них разогналось в недоумении от самой себя. Пагона с ответной усмешкой закусила губу и побежала быстрее, пока Вайя стояла до последнего. Оказавшись напротив, она жестом утончила разрешение, получая кивок. Открытое тело сгребли в краткое объятие, пока девушки не оторвались друг от друга, совершенно не испытывая тоску. Они ощутили вдохновение от силы самих себя. — Не знаю, как… — Зато я знаю, — они простояли молча с какое-то время, пропуская солнце, что спряталось за небосклон. — Ты можешь больше, чем себе представляешь. И очень старательная, да вспомнить наши уроки, совсем не щадишь сил… Её пальцы медленно разжали ладонь Вайи, выпуская из хватки лук. В данный момент он был неуместен. Ладошка совсем небольшая, почти неказисто детская, но ей простительно. Пагона как-то даже робко взяла её за руки, поднимая те к груди, и наклонилась вперёд: — Я хочу, чтобы ты обращалась за помощью, если у тебя что-то не выходит. Нет, я требую, что ты обращалась за помощью ко мне, — подчеркнула она последнее слово, сжимая кисти. — Я хочу, чтобы ты, наконец, поняла, что тебе достаточно работать по силам. — А я хочу, чтобы ты меня уважала, — внезапно шепнула Вайя, враз вспыхивая. Пагона пытливо выгнула бровь, наблюдая, как она замешкалась, но слов не забрала. Как непривычно видеть такую открытую мимику. Что в принципе значат эмоции? В Спарте язык прикусил до боли, и вперёд! В лучшем случае позволено воодушевляться командной победой, а затем возвращаться к тренировкам. За кем бегать не хотелось, так это за той, что напоминала ей прирученную общиной кошку, которая от щедрых откармливаний отлавливала мышей в округе. Пагона отличалась от неё всем. Ей не была присуща внимательность к мелочам, к поступкам со стороны близких. Привыкшая решать все вопросы сама, она разумно просчитывала, хватит ли её внимания на всех и сразу. Когда проявляли доброту в ответ, иногда получалось выдавить полусухое «спасибо» — как вино, которое ни туда, ни сюда. А кому ей выражать признательность? В Спарте семья — это люди вокруг. Твой тренер, твои родичи по крови, твои сотоварищи по спорту, жители твоей улицы. Все родные и не близкие душе одновременно. Есть остальные люди. Безвольные рабы, бродяги, заморские торговцы, соседский мальчишка, что вначале пуляет камушек, а когда от тебя прилетает булыжник, обижается — на себя, ведь не рассчитал силу. Недооценил женщину. Прибыв в общину, Пагона впервые себе призналась, что чего-то она не понимает в этом мире. Чего это все такие добрые, отчего не важничают, почему никого не нужно перебивать, чтобы наконец вставить слово, почему тебя охотно слушают, и не менее важно, хотят слышать. Не удивляет, а радует присущая месту женская нежность, варьирующаяся от деловой дружбы, до лестных прогулок под руку. Порой они длились особенно долго. Пагона могла утверждать точно, что это не то, что ей давала одна жрица любви, падкая на мешки с оплатой, а уж чья рука протягивает, господина или госпожи, не столь важно. Не значило это и то, что к ней испытывала дальняя сестра, а Пагона виновато смотрела в ответ, дистанцируясь морально. Хотелось думать, что она права и в этих размышлениях. В чем точно была уверена Пагона, так это в том, что сложно описать словами — общение посередине, пожалуй, трепетная дружба? Неважно. В любом из этих состояний каждая ученица получала нечто поважнее — поддержку, понимание, заботу и любовь. Вайя не попадала ни в одну из категорий. Её нельзя было упорядочить, посчитать за подругу, названную сестру, уж тем более любовницу. Она в значительной степени отличалась от остальных, а Пагона не была дурной. Вайя старалась для неё. Это вызывало смутные чувства удивления и непонимания — с какой целью, почему вдруг к ней, чего это вызывало радость. Контроль терялся, как от вареных фруктов, чей сладкий сок обжигал язык, и заставлял хотеть ещё. Вайя упорно пыталась заслужить её внимание, а может, все-таки доказать что-то себе. Наивная. Она ей сразу дала понять, что здесь её подходы не работают. Здесь тебя готовы ценить просто за твоё рождение, а не когда тебя «пристроят», получив щедрую звенящую награду. Здесь быть женщиной — наивысший дар, удача, и просто хорошо — уже достаточно. Не всем, есть те, кого лишало покоя отсутствие задачей для роста. Как Антулу, что просыпалась ради уроков танцев — сегодня она должна задвигаться лучше. Как Лукию, чей продуктивный труд составленных поэм стремился достичь приятного удивления Сапфо. Как саму Пагону, что с каждым днём должна бежать быстрее, метать точнее, поучать качественнее. — Я уже тебя уважаю, и очень сильно, — она склонила голову, затихнув до невозможности. — Не каждая во мне такие чувства вызывает. Сумерки незамедлительно окрасили небо, и они поспешили вернуться. Пережитые потрясения, разделённые совместно, долго не давали заснуть. И каждая помнила те слова, неожиданно выпаленные в последний момент.