догоревшее

окна черны, на столе задремал револьвер, и в нем ни любви, ни обиды, ни страха прощания. они возвратятся, ты знаешь, ты в это веришь, ведь они тебе когда-то пообещали. обратятся в песок циферблаты, устанут дни, шестеренки закончат движение, сгинут даты, только рельсы останутся цели своей верны — будут виться (увозят целым — вернут солдатом), пролетят города, остывающие в дыму, за спиной растворятся ямы подземных станций. они однажды сбежали в свою войну, тебе наказав остаться. прикрывать тылы, быть сытым и жить в тепле, и беречь очаг, и верить, и ждать гостинцев. но луч солнца здесь — почти золотой телец, к возвращению их все города остынут. они сбежали с ружьями у плеча — кормить металлом земли чужого края. но ты — ты в ответ ни черта им не обещал. не обещал, потому что они не знали. и их война — вообще не твоя война, твоя война годами идет, бесправна, тебе сказали беречь — ты решил поймать за хвост ускользнувшую от дезертиров правду. правда проста, ее знают со школьных дней, вбитую в сердце или, быть может, выжженную: нет ничего страшнее в твоей войне, чем то, что ее не слышат. * и окна черны, и дремлет в ночи револьвер, и в двери стучатся принесшие вражье знамя. они пережили войну, но не ту, что в твоей голове, и ты так скучал, потому открываешь дверь, потому, обнимая, на ключ запираешь дверь: чтобы они узнали.