Hard as a Rock

      Улица спального района погружена во тьму. Воет промозглый февральский ветер, раскачивая длинные пальмы. Белый свет уличного фонаря помаргивает, добавляя атмосфере напряженности. Хосок кутается в плюшевую куртку, переминаясь с ноги на ногу, и следит за нервными потугами Чимина дозвониться до парня. От его мельтешения взад-вперед у Хосока начинает кружиться голова. Он цокает и переводит взгляд на темные окна дома, где должен гореть свет. Ведь Чонгук собирался провести вечер дома, звал Чимина к себе.              С начала их отношений минуло полгода. Первые недели Хосоку довелось видеть Чимина по уши влюбленным, окрыленным и безбожно затраханным. Он несся к Чонгуку по первому зову, мечтал скорее съехаться и жить, как семейная пара, вместе. Чонгук мечтал о том же, чуть не напевая серенады о том, что им нужно срочно обвенчаться и обзавестись потомством. У Хосока и Тэхена глаза лезли на лоб, когда они слышали об их дальнейших планах.              Первая волна лихорадки схлынула, и пара подуспокоилась. Если до этого они не отлипали друг от друга, говоря целыми днями лишь о размножении и любви, то после Чимин благополучно вернулся к учебе, а Чонгук стал все чаще проводить время со старыми друзьями, гонять на соревнования и зависать на вечеринках. Последний вид развлечения задевал Чимина до глубины души.              Однажды он позвонил Чонгуку после экзамена, чтобы предложить встретиться и романтично провести вечер. Но тот по началу долго не брал трубки, а затем ответил, еле волоча заплетающимся языком. На фоне шумела громкая музыка, кричали люди, а Чонгук сказал: «Детка, я заглянул ненадолго после соревнования отметить победу. Но друзья... Ты же знаешь моих друзей! Они не отпускали меня!». В динамик кричал Том, чтобы Чимин приезжал к ним. Но Чимин бросил трубку и после пары звонков от Чонгука отключил телефон и вовсе.       Хосок слышал все. В их маленькой комнате, где кровати расположены друг напротив друга, невозможно было не услышать громкой музыки и криков из динамика. Побледневшее лицо друга, его поджатые губы и мокрые глаза заставили сердце Хосока ухнуть в пятки. Он успокаивал его полночи. Наутро, проснувшись с огромными отекшими губами, Чимин улыбнулся и заверил Хосока, что сам со всем разберется, и попросил не лезть с советами. Начитавшись психологических статей в интернете и журналах для омег, он решил, что слишком просто достался Чонгуку. Поэтому у него сменилась тактика.              Чонгук же на следующий день прилетел с цветами и извинениями. Чимин натянуто улыбнулся, заверил, что не обижается, и соврал впервые своему возлюбленному, сказав, что у него попросту сел телефон. После этого дня он начал бегать от Чонгука, как от сталкера, выдумывая банальные оправдания: реферат, проект, подготовка к тесту, заболел, устал, дополнительные занятия, сел телефон. Чимин в жизни столько не врал, сколько за последние пару месяцев.              Чонгук терпел, скрепя зубами. Пару раз он писал Максу, альфе Хосока, пытался разузнать хоть какую-то информацию. За своего парня всегда отвечал сам Хосок, подтверждая ложь Чимина, вопреки угрызениям совести. В конце концов, взрослый альфа мог уже множество раз откровенно поговорить со своим омегой. Поняв, что Макс бесполезен как тайный агент, Чонгук быстро отстал.              Наконец Чонгук съехал от своего друга и снял им с Чимином дом. Хосоку уже показалось, что вот и все, драме пришел конец, но не тут-то было. Чимин, который должен был остаться впервые на ночь в их потенциально-будущем доме, вернулся в общежитие с широкой улыбкой на губах и заверил Хосока, что все идет по плану. Мол, пусть еще Чонгук «побегает» для закрепления.              Закрепление не могло длиться вечно. Если месяц Чонгук был терпелив, последующие две недели — настойчив, то после его терпение лопнуло. И он, пожав плечами, сказал, что будет дожидаться переезда Чимина, когда тот будет готов. А Чимин, в сердцах обидевшись, но, как обычно, не подав виду, сквозь натянутую улыбку и сжатые зубы предложил дождаться окончания учебного года. Ведь если альфа не против и готов ждать, а Чимину удобнее жить на территории университета, так как кампус находится в шаговой доступности от общежития, то переедет он после сессии. Чонгук отразил и сжатые зубы, и натянутую улыбку и согласился, пока Хосок с Максом сидели напротив и недоумевали с первоклассной игры актеров.                     Чонгук начал гулять.              Не по омегам, а со своими друзьями. Все чаще зависал у Тома, у Митча, оставался порой ночевать у них. Том продолжал устраивать вечеринки, а Чонгук, отсиживаясь у него, заставал их. Ему осточертело сидеть дома одному и ждать верным щенком омегу, который от него шарахался, как от прокаженного, пока друзья и семья проводили время вместе. И если против семьи, да и против самого Тома Чимин ничего не имел, то омеги, которых Чонгук когда-то трахал, как кобель, которые всегда мелькали в сторис на вечеринках Тома, в эту категорию не входили.              Терпению Чимина тоже свойственно заканчиваться. Он сдался, когда заметил на одном из постов силуэт своего бойфренда в компании жмущихся к нему как бы «невзначай» омег. Сегодня он решил сделать Чонгуку сюрприз, объявив о готовности переехать. Но альфа, видимо, получив отказ провести вечер вместе, умотал либо к Митчу и Кларку, либо к Тому.              — Вот сука! — взвизгивает Чимин и топает ногой. Хосок, вздрогнув, переводит на него взгляд.              — Чего?              — Я вызвал убер, — шипит он, тыкая в экран мобильного.              — Чего?! Куда?              — Поеду к Тому. Ты со мной? — у Чимина часто вздымается грудь, в глазах из-под взъерошенной блондинистой челки плескается гнев. Хосок не понимает, что друг собирается делать у Тома, даже если там Чонгук. Вытащит его оттуда силой? Он раскрывает рот, чтобы отговорить от лишенной смысла затеи, но Чимин перебивает: — Подъехало. Я пошел.              Хосок молча спешит за ним, решив, что успеет повлиять на необдуманное решение в такси.              У Чимина в груди зарождается огненная буря, виски пульсируют, мозги закипают, живот скручивает от волнения. Лицо ничего не выражает, пока он с безразличием следит за мимо проплывающим ночным городом из окна машины. Хочется зарычать и стукнуть по подлокотнику, отпинать впереди стоящее пассажирское кресло и закопать в лесу Чонгука. Вместо этого Чимин резко выдыхает, понижая градус пекла в легких, и нервно зачесывает пальцами волосы со лба. Фоном, как назойливая муха, жужжит Хосок, пытаясь вразумить непутевого Чимина и отговорить от поездки.              Он сглатывает давящий горло ком и кусает губы изнутри. Родители были правы насчет Чонгука. После знакомства сразу же сказали, что альфа ненадежный и ветреный, а с ним наиграется и бросит, когда наскучит. Он не верил, видя, как Чонгук стремился к нему. Ситуация изменилась: Чонгук все же устал и от Чимина, и от догонялок, и от пряток, и от отношений.              Когда игрушка перестает дарить удовольствие, ее бросают. Особенно если под боком всегда трутся на все согласные доступные омеги. Эти стервы даже под постами Чонгука, зная, что у него есть пара, умудряются переписываться, обсуждать его тело, глаза, волосы, байк, губы и даже член, на который с радостью бы запрыгнули. Их не смущает, что у Чонгука есть возлюбленный. Им плевать на это.                     Однажды Чимин наткнулся на свою фотографию в чужом аккаунте с подписью: «Омега Чонгука. Оцените ;)». Чимин не товар, чтобы его оценивать, да и хейта в комментариях начитался на славу, поэтому без раздумий снес старый профиль и создал новый исключительно для самых близких. Правда, Чимин себя там тоже не выкладывает, но постит сторис с городскими пейзажами, океаном, закатами и ночным небом. Когда Чонгук спросил его, почему было принято такое радикальное решение, то Чимин безразлично пожал плечами и ответил: «потому что так захотелось». Чонгук увел взгляд с него на горизонт, толкнулся языком в щеку и кивнул.              — Мини, — жалобно скулит Хосок, дотрагиваясь до его сжатого на колене кулака. Чимин раздраженно вздыхает, но расслабляет руку и, повернув ладонь кверху, переплетает их пальцы в замок. — Пожалуйста, поехали в общагу. Завтра поговоришь с Чонгуком и скажешь ему все прямо.              — Еще чего! Не буду я распинаться. Не тупой. Сам должен понять, что ведет себя как кобель. А если не понимает, значит, все же тупой и мне с ним не место. Расстанусь! — с напускным безразличием бросает Чимин и, не выдергивая ладонь из руки друга, отворачивается к окну.              — Но что ты собираешься делать, если он там? Разве не унижение разбираться при всех?              — Не буду я разбираться! Хочу увидеть собственными глазами, что он там делает. Если Чонгук вообще там. Может быть, он у Митча играет в приставку с братьями или чем они там обычно занимаются! В таком случае позвоню Кларку и поеду к ним, — он откидывается головой на спинку сиденья, закрывает уставшие глаза и трет веки. — Как же меня заебало это все. Думал, что в отношениях будут ебать меня, а выходит… что ебут меня, но ментально!              Хосок грустнеет и потирает большим пальцем тыльную сторону его ладони. У них с Чонгуком и правда все черт-те как. Расстаться, если отношения высасывают столько сил — не самое глупое решение. Но есть одно «но».              — Что будешь делать с меткой, если… — Хосок не заканчивает предложения, боясь даже думать о том, что все приведет к расставанию.              — Некоторые живут и так. Разберусь.              Такси останавливается у нужного дома, и, рассчитавшись, они выходят на улицу. Ветер с океана задувает за вороты курток, пуская неприятные мурашки по коже. Днем под палящим солнцем на улице было тепло, но ночью дела обстоят иначе. Да и Чимин не рассчитывал провести сегодняшний вечер возле Тихого океана. Он думал ютиться под боком довольного Чонгука и обсуждать дальнейшие планы его переезда.              Чимин с тоской смотрит на пляж, вспоминая начало их отношений. Они часами сидели на песке, смотрели на закат, на массивные волны, на звезды и бесконечно долго целовались.              В носу начинает щипать. Горло сдавливает. Чимин сглатывает, смаргивая наваждение, вводит код от подъезда и заходит вместе с другом внутрь. В лифте поправляет прическу, подтирает осыпавшуюся тушь и тени, снимает под вопросительным взглядом Хосока куртку. Одергивает полупрозрачную розовую рубашку и подтягивает джинсы.                     — Что ты делаешь? — Спрашивает Хосок, когда Чимин начинает рыться в своей сумочке. Тот не отвечает, достает блеск и подкрашивает губы. — Я не понимаю, что ты делаешь! Ты собрался драться или соблазнять кого-то?              — Посмотрим, — небрежно бросает Чимин и убирает блеск в сумку.              Лифт дзинькает, железные двери открываются. Чимин выпрямляет спину, вздергивает подбородок и направляется к нужной двери, откуда, конечно же, доносятся басы музыки. Хосок семенит за ним.              — Мы же только посмотрим?              — Конечно.              Чимин дергает ручку двери, и та оказывается открыта, как в принципе и всегда, когда здесь проходят вечеринки. Они вешают куртки на крючок и оглядываются. Погруженная в полумрак квартира подсвечена разноцветными лампами синих, розовых, фиолетовых и зеленых цветов. Всюду толпы пьяных альф и омег: кто-то танцует, кто-то смеется, кто-то чуть ли не трахается, вылизывая рты друг друга. Хосок сглатывает, переводя взгляд на напряженную фигуру друга.              Чимин растерянно смотрит перед собой, пытаясь не обращать внимания на грохот перепуганного сердца. Плохое предчувствие не дает покоя. Он медленно выдыхает, собираясь духом, и направляется в сторону гостиной. Ладони потеют, пальцы подрагивают. Он цепляется ими за ремешок сумки и обходит снующих туда-сюда в пьяном угаре людей. Вибрация басов проходится по всему телу, пуская по спине мурашки. Тревога скручивает низ живота. Хочется сесть на корточки и, обхватив колени, уткнуться в них лицом.              Чимин заходит в гостиную с панорамными окнами и вытягивает шею, вглядываясь в каждого, но нужного лица не находит. Подсвеченный красным прожектором диско шар под потолком мрачными кровавыми бликами освещает комнату. Люди кричат, смеются, улыбаются, веселятся, но Чимину кажется, что все они потешаются над ним: смотрят с ядовитыми ухмылками, понимая зачем тот явился. Рядом останавливается Хосок, приобнимая его за талию. Паника от бережного прикосновения отступает, и Чимин продолжает искать глазами Чонгука или хотя бы его друга, но никого из них не видит. Он оборачивается на взволнованного Хосока и пытается приободрить его натянутой улыбкой. Та выходит жалобной. Друг надламывает брови и трет ладонью по его напряженной спине, пытаясь успокоить.                     Возможно, Чонгука здесь и вправду нет. Чимину хотелось бы верить в это, но интуиция подсказывает, что не может быть все так просто. Он снова поворачивается, и в это же время перед ним словно магическим образом редеет народ, открывая обзор на вторую половину комнаты. Первого, кого замечает Чимин — Том. Тот сидит на кресле и, запрокинув голову, ржет, прижимая омегу, сидящего на подлокотнике в коротких шортах, за голое бедро.              Сердце пропускает удар.              Чимин медленно направляется в его сторону. Вспышки красного света слепят глаза. Динамичная музыка отдает пульсацией в висках. Он наклоняет голову, пытаясь разглядеть людей, которые так веселят Тома, сидя на диване напротив. Напряжение достигает пика. Чимин не выдерживает и ускоряется, огибая нерасторопных людей. Кто-то резко хватает его за рубашку. Чимин вздрагивает, оборачивается и видит запыхавшегося Хосока. Сердце так и норовит пробить в грудной клетке дыру. Он выдыхает и снова смотрит в сторону диванов. Высокий парень, стоящий перед ним, внезапно отходит, открывая обзор на альфу с мятным цветом волос.              — Чонгук? — одними губами шепчет он.              Струна, натянутая напряжением, лопается. Чимин физически чувствует, как душа ухает вниз, когда он видит своего парня теснящимся на диване среди омег. Вокруг стоят друзья, сидят на противоположных креслах альфы с омегами на их коленях. Чонгук широко улыбается, увлеченно что-то рассказывая покрасневшему от смеха Тому. Омега, сидящий рядом с Чонгуком, держа под руку, заливисто смеется, то и дело прислоняясь к его сильному плечу.                     — Чимин, — слышится жалобный голос Хосока из-за спины.              А Чимин стоит с вытянутым лицом и не верит в происходящее. В закипающей голове путаются мысли, не давая возможности ответить что-то членораздельное. Почему они так близко друг к другу сидят? Почему Чонгук дает прижиматься к себе? Почему он здесь, в конце концов, если должен быть дома! Почему ему так весело без Чимина! Омега, успокоившись, прижимается к чонгукову плечу и продолжает с пьяной улыбкой и влюбленными глазами слушать рассказ. Сам Чонгук, будто не видя в этом романтического подтекста, не обращает на прилипшего парня никакого внимания, тыкая пальцем в Тома в попытках закончить историю через рвущийся наружу смех. Он запрокидывает голову, топает ногами и хлопает в ладони.              — Мини, пойдем отсюда. Срочно! Слышишь? — с нажимом требует Хосок и тянет за рукав.                     Но Чимин не двигается с места. Он захлопывает рот и сжимает челюсти, играя желваками. В груди от обиды и ревности зарождается шаровая молния, электрическими разрядами пуская импульсы по нервным клеткам. Она достигает пика. Чонгук, резко прекратив смеяться, едва заметно хмурится, трет шею и дергает головой, не понимая, откуда появляется странное волнение на душе. Он отпивает из бутылки пиво, чтобы смочить внезапно пересохшее горло, выдыхает и бросает случайный взгляд в сторону, где стоит его погибель. Его глаза расширяются. Он возвращает взгляд на Чимина.              Все замирает.              Чимин читает по губам своего бывшего (коим он уже успел окрестить Чонгука) свое имя, разрывает с ним зрительный контакт и смотрит на омегу на его плече. Чонгук провожает его взгляд и еще больше пугается, дергая рукой, будто все это время не замечал происходящего. Омега отлипает и с пьяной улыбкой пытается сказать что-то Чонгуку, но тот находит глазами своего парня.              На губах Чимина ухмылка, а в глазах сталь. Наверняка он походит на серийного маньяка, перед которым стоит долгожданная, загнанная в угол жертва. Быть может, Чимин не походит, а является маньяком, когда выхватывает бутылку из рук рядом стоящего человека и хладнокровно швыряет ее в мятную голову. Стекло, минув уклонившегося Чонгука, бьется о стену.              Раздается вскрик.              Омега, что все никак не мог оторваться от чужого альфы, слетает с дивана, падая на пол, и отползает в сторону. Вся компания удивленно переводит взгляд на Чимина. А тот, сжав челюсти, выхватывает следующую бутылку и снова швыряет в Чонгука. Сразу несколько человек кричат: «Чимин!». А Чимин уже двадцать гребаных лет Чимин! И ему насрать, кому он сейчас понадобился. Он готов убить сукина сына, что пометил его, а сам развлекается и отдыхает с другими омегами, ведя праздный образ жизни!              Музыка затихает. Включается основной свет.              Чимин, не замечая этого, хватает со стола коробку из-под пиццы и швыряет в Чонгука. Тот рычит, выкрикивая ему что-то. Но Чимин, не слыша ни единого слова из-за шума крови в ушах, хватает бутылку и снова, кинув в Чонгука, промазывает, разбивая стекло о стену.              — Чимин, блять! Остановись! — орет взбешенный Чонгук, не успевая даже подойти.              Том, вскочив, ошарашенно хлопает глазами и наблюдает за представлением.              — Ублюдок! — кричит Чимин, бросая в бывшего парня пепельницу.                     Толпа одобрительно гудит, посмеиваясь над потугами Чонгука укротить своего омегу воплями. Чимин швыряет уже все подряд, что попадается под руку, выхватывая у не сопротивляющихся парней стаканы, бутылки и бокалы. Все летит в Чонгука. Альфы смеются и уже самовольно подают Чимину коробки из-под сока, прикрикивая: «Гони домой каблука!». Он сам надвигается на Чонгука, желая вцепиться в его горло и придушить. Омеги, что сидели с ним, смотрят на пунцового Чимина как на больного, и тот, что жался к Чонгуку, надменно выпаливает:              — Бешеная мартышка!              У Чимина сносит матрицу.       Полотно реальности исходит рябью и кренится в сторону. Он замирает, поворачивает голову в сторону говорившего и, столкнувшись с его высокомерной усмешкой, кидается.              Все охают.              Чимин хватает его за волосы и царапает лицо. Это тот самый омега, который постоянно выкладывает истории с вечеринок Тома, кружа вокруг его Чонгука, как акула. Омега не остается в долгу, мертвой хваткой цепляясь за его волосы, выкрикивая оскорбления и пинаясь. Чимин рычит, проезжаясь ребром ладони по его носу, ударяет кулаком в скулу. Люди что-то кричат, кто-то даже смеется и подбадривает с тупым «омежья драка!». Омега дергает его за рубашку и отрывает лямку белого топа. Чимин успевает перехватить ее до момента падения, но чужие цепкие пальцы назло дергают ткань вниз в попытке оголить грудь.              Внезапно по комнате вибрацией раздается утробный раскат рыка.              Омеги как по команде оседают на пол, включая Чимина и его заклятого, на данный момент, врага. Альфы настороженно замолкают. Чонгук молниеносно подлетает к Чимину и, схватив за запястье, ставит на ноги. Любимые глаза смотрят на него как на Иуду. Чонгук скалится, хватает с ума сошедшего возлюбленного и закидывает на плечо. Чимин не может пока даже сопротивляться. Ему хочется брыкаться и дубасить спину тупого альфы. Не обращая внимания на заинтересованные немые взгляды, Чонгук уходит из зала. Сжимая челюсти, несет Чимина по длинному коридору, с ноги открывает дверь своей бывшей спальни и так же с ноги захлопывает ее.              Чимин падает на кровать, подбирается на ней и волком смотрит на разгневанного Чонгука. Тот ходит по комнате взад-вперед и тяжело дышит. На потолке синим горит проекция ночного неба, которую Чимин так любил включать, когда оставался здесь ночевать. Чонгук до сих пор не забрал ее. Возможно, он показывал это небо какому-то другому омеге до прихода Чимина. В груди резко все сжимается. В глаза набегает влага. Он болезненно хмурится и прожигает в Чонгуке дыру.                     Тот замирает, поворачивается к нему и орет:              — Какого хуя, Чимин! — гам за дверью затихает. — Что ты творишь! Что ты вообще здесь делаешь! — Чимин, не успев отойти от прошлого раза, снова цепенеет. Он впервые слышит, чтобы Чонгук так кричал. Впервые видит его таким злым. Они сверлят друг друга взглядами. У Чонгука вздувается на лбу вена, желваки ходят на скулах. — Я спрашиваю блять! Какого хуя ты творишь? С чего ты взял, что имеешь право в меня швыряться бутылками! Я твой альфа или чмо последнее?              Чимин про себя отвечает: «чмо последнее!» и поджимает губы. Чонгук явно воспринимает его как дополнительное приложение в своей праздной разгульной жизни. Выходит, Чимин не имеет права злиться, когда Чонгук напивается, тусуется, веселится, позабыв о существовании своей пары! Горло сдавливает. В носу начинает щипать. Хочется разреветься и задать тысячу вопросов: «За что?» и «Почему?».              Друзья Чонгука, поняв, что дело серьезное и совершенно не смешное, как сперва могло показаться, решают разбрестись по домам и покидают квартиру. Их топот и тихие прощания слышны в коридоре.              Чонгук, уперев руки в бока, тяжело вздыхает, задирая голову к потолку, и пытается успокоиться, но ни черта у него не выходит. Его же омега выставил его посмешищем в глазах приятелей! Он сжимает челюсти и, пронзая Чимина острым взглядом, открывает рот, чтобы озвучить свои мысли, как раздается громкое и насмешливое:              — Почему мы должны уходить из-за сумасшедшей коротышки?              Чимин вздрагивает, переводя взгляд с замеревшего Чонгука на дверь.              — Пусть Чонгук угомонит свою течную суку. Мы остаемся, — парирует тот самый омега, с которым произошла потасовка.              Чонгук смотрит в любимые глаза. Те мокрые и злые от обиды. Чимин сжимает челюсти. Молнией слетев с кровати, подрывается к двери и дергает ручку. Чонгук перехватывает его и прижимает к себе захлопывая спиной дверь. Чимин брыкается, рычит, пихает его в плечи, лицо, грудь, пинает на весу по коленям и бедрам.              — Отпусти меня! Отпусти, блять!              — Малыш, успокойся…              — Отъебись от меня!              — Детка, прошу, не слушай их, — Чонгук пытается обнять, но Чимин, озверев, визжит:              — Нахуй тебя и твою метку! Тусуйся со своими шалавами дальше, а меня оставь в покое!              Взгляд Чонгука стекленеет. В сердце словно вонзают нож. Руки слабнут и выпускают Чимина. Тот отлетает к противоположной стене, часто дышит, норовя скатиться в истерику, и смотрит на Чонгука как на злейшего врага. По его испуганным злым глазам легко можно прочитать: «только попробуй подойти ко мне, и я перегрызу тебе глотку!».              На голову Чонгука обрушиваются тысячи ледяных игл. Холодок пробегает меж лопаток. Щеки покалывает. Лицо вытягивается. Он недоуменно смотрит на красное лицо своей омеги, которая только что отреклась от него. Хотя вот он, Чонгук, живой, не мертвый, не больной, не прокаженный, не изменявший! Ему хочется разрыдаться. Глаза режет. Он хмурится и хрипит:                     — Нахуй… мою метку? — Чимин в ответ морщит нос, приподнимает верхнюю губу, как если бы хотел обнажить клыки, и незамедлительно твердо кивает, прокручивая рукоять ножа. Тот давится, словно в его груди действительно застряла острая сталь. За отрицанием приходит гнев. Обида прожигает все естество. Он сжимает челюсти, норовя сломать друг о друга зубы. Скрежет их слышит даже притихший Чимин. В голове взрывается огненный шар, сжигая все нервные клетки на своем пути. Он скалится, обнажая увеличившиеся клыки, и рычит: — Нахуй меня и мою метку?! Нахуй! Меня! И мою! Метку!!! — снова срывается на ор Чонгук. — Так ты блять думал все это время?! Сука! — он делает шаг в сторону Чимина, но замирает, одергивая себя. Хочется схватить омегу под руки и встряхнуть как тряпичную куклу. — Я весь извелся, пока ты в догонялки играл со мной, не переезжал в наш дом! А ты все это время думал нахуй мою метку, пока я ждал тебя как щенок!              Голоса за дверью затихают. Их слушают. Чимин ухмыляется и, окончательно потеряв страх, выплевывает новую порцию яда:              — Так ты щенок? А что ты сделал помимо того, как пометил меня в первую же ночь? — он отлипает от стены и идет в сторону альфы. Слезы застилают глаза, но он намерен высказать на прощание все: — Покатал на мотоцикле? Ах! Или на своем хуе? Повязал узлом? — Чимин брезгливо кривит губы и продолжает: — Ты за кого принимаешь меня, Чонгук? За одну из своих шалав, которых переебал? — кивает он в сторону двери. Лицо Чонгука вытягивается.              — Что? Нет! Блять! Что ты несешь? — он шагает навстречу, и Чимин замирает. — Я люблю тебя! Полюбил сразу же, как увидел!              — Не подходи ко мне, — судорожно шепчет Чимин, пятясь назад.              Альфа не слушается и срывается. Чимин цепляет что-то с комода и швыряет в него, но Чонгук снова уворачивается, хватает его за талию и прижимает к стене. Чимин уворачивается, пихает в плечи, кряхтит, пока Чонгук остается непоколебим. Будто все удары и тычки для него не больнее комариного укуса.              — Угомонись! — трясет его Чонгук. Чимин затихает, хмурится и смотрит в его глаза. — Я люблю тебя! И метку поставил сразу же, чтобы ты навсегда стал моим! Я, как увидел тебя, в сторону других омег ни разу не посмотрел! Их просто не существует для меня! Все мои мысли только и крутятся вокруг того, почему моя омега, блять, не хочет переезжать в наш дом!              Чимин хмурится. Его взгляд носится по родному лицу. Из-за слез перед глазами все смазывается. Нижняя губа подрагивает. Ему тотчас становится жаль за все брошенные в пылу гнева слова. И, послав к черту тупые навороченные советы из журналов, Чимин сдается: обхватывает талию Чонгука ногами и впивается в его губы.                     Чонгук облегченно выдыхает, улыбается и, наклонив голову, углубляет поцелуй. В паху и груди схватывает огнем. Член наливается возбуждением. Резкий, удушливый аромат феромонов Чимина сменяется на сладкий и терпкий. Голова начинает идти кругом. Он стонет, вдыхая полной грудью их общий запах, и пьянеет.              — Обожаю тебя, Мини. Я обожаю тебя, — сбивчиво шепчет Чонгук.              — Заткнись и покажи мне это!              Он с рыком сминает пышную задницу и, вжав омегу в стену, потирается крепкой эрекцией о его промежность. Чимин стонет, зарываясь в его волосы пальцами, и подмахивает бедрами, сжимая ноги за его спиной, чтобы вдавить в свою жадную киску член альфы. Дыхание сбивается. Начинает происходить сплошной беспорядок. Чимин пытается сорвать с него толстовку, дергая за ворот, за молнию, за рукава. Чонгук дергает за порванную лямку топа, обнажая небольшую грудь, мнет ее, щипает за вставший сосок и рычит, когда чувствует всем телом дрожь Чимина.              Он продолжает терзать горошину, спускаясь поцелуями на шею, прикусывает молочную кожу, шумно втягивает носом с нее сладкий аромат, облизывает, снова кусает. Чимин стонет, ерзая на нем, потирается киской о каменный стояк.              — Мы еще не разделись, а ты уже хочешь кончить, моя неугомонная омега? — с пьяной ухмылкой шепчет Чонгук и размашисто толкается, выбивая из Чимина высокий мяукающий стон. — Да, детка, покричи. Покричи теперь, как любишь меня.              — Ах-м! Люб-блю, альфа! — слушается Чимин, желая перекрыть все выплюнутые слова ненависти. — Обожаю тебя! Ником-му… А! — он прерывается, когда Чонгук, как пес, начинает тереться об него своим крепким стояком, пуская горячие импульсы с промежности по всему телу. — Никому не отдам!              — Да, мой ревнивый котенок. Никому не отдавай, — шепчет в его плечо Чонгук, обжигая горячим потоком воздуха кожу. — Для этого тебе нужно всего лишь существовать. С ума схожу по тебе.              Чимин зажмуривается от слов и интенсивной стимуляции, чувствуя покалывание между ног. Он чертовски течет. Готов кончить только от трения. Чонгук резко опускает его на пол, расстегивает штаны, прижимая предплечьем к стене, и запускает руку в трусики. Ноги Чимина разъезжаются в стороны, но Чонгук нетерпеливо, не поиграв с его киской, как обычно, запускает два пальца в вагину и глубоко толкается. Чимин распахивает глаза, открывает рот, но не издает ни звука, дрожа всем телом. Их взгляды встречаются. Чонгук скалится.              — Твою мать! Такой мокры… — он не успевает закончить предложение.              Чимин дергает его за волосы и грубо впивается в губы, проталкивая напористый язык в рот. У Чонгука внутри все взрывается: он обожает, когда его детке сносит крышу от желания. Он начинает быстро вбиваться в узкое влагалище. Звуки чавкающей киски срывают тормоза. Он как дикий зверь трахает омегу пальцами, выбивая все новые и новые пошлые звуки. Чимин заходится стонами, язык его перестает шевелиться. Чонгук ухмыляется, всасывая его в свой рот, и слегка прикусывает.              Колени Чимина подгибаются, тело начинает сползать по стенке, но Чонгук сгибает пальцы внутри, хватает его под руку и возвращает на место. Он отпускает истерзанный язык и пронзает омегу сумасшедшим, полным похоти взглядом, словно пытаясь насытиться сменой эмоций на лице Чимина. Тот дает их с лихвой, теряя стеснение: надламывает брови, распахивает опухшие губы, смотрит на него из-под ресниц расфокусированными зрачками и стонет. Чонгук облизывается, намеренно замедляясь, чтобы услышать требовательное:              — Нет! Быстрее-быстрее! Трахай быстрее!              Чонгук ухмыляется и выполняет указание так, как Чимин учил, как нравится именно ему: сгибает пальцы внутри, сильно надавливая на переднюю стенку, и с быстрой скоростью вгоняет их в вагину, чавкая соками. Пальцы, кисть и ладонь намокают. Чонгук невольно облизывается, представляя вкус Чимина на языке. Небольшое пространство наполняется их стонами, сбитым дыханием и мокрым хлюпаньем. Чонгук морщит нос, хмурит брови. Член болезненно ноет от напряжения. Он уже представляет горячую узость самой желанной киски на свете. Чимин, облокотившись о стену позади себя, сверлит альфу похабным взглядом, двигает в такт бедрами и соблазнительно закусывает нижнюю губу. Взгляд Чонгука падает на нее, и он, согнув пальцы внутри, тянет Чимина на себя.              — Ахх! Блять! — стонет он, прикрывая глаза и запрокидывая голову.              — Да? — низким басом отзывается Чонгук, снова проделывая манипуляцию.              — Мхм-м-м, — утвердительно мычит Чимин.              Он двигает внутри пальцами и как завороженный смотрит на омегу. Темная комната наполняется мягкими чавкающими звуками, дрожащими стонами и сбитым дыханием. По венам проносятся разряды тока. Вагина пульсирует, сжимая пальцы Чонгука. Член дергается. Альфа инстинктивно подается тазом вперед в стремлении вогнать ствол в желанную узость.              Чимин приоткрывает глаза, расфокусировано смотрит на сосредоточенное лицо Чонгука и, ухмыльнувшись, стягивает с себя штаны с трусами. Чонгук скалится, помогая одной рукой. Чимин, до сих пор глубоко насаженный на пальцы, вышагивает, отшвыривает вещи в сторону и улыбается Чонгуку. Он вечно такой: не может оторваться от его вагины, пока не заполнит ее спермой. Даже свои джинсы расстегивает одной рукой, продолжая двигаться в ухмыляющемся Чимине.              — Что за улыбка? — шепчет он, высвобождая затвердевший член.              — Не можешь оторваться от меня, — кокетливо отвечает Чимин, наклоняя голову вбок.              Чонгук поджимает губы, пытаясь скрыть рвущуюся наружу ухмылку, сгибает палец внутри, насаживая омегу, как на крючок. Тот разбито громко стонет, запрокидывая голову. Этот звук вибрацией проносится по всему телу, заставляет закипать кровь в венах. Жар устремляется в пах, член напрягается. Чонгук вслушивается в мяукающий голос Чимина, сглатывает и, наклонившись к его шее, влажно целует.              — Ты так звучишь… — судорожно выдыхает он, в покрасневшее ушко.              Чонгук вынимает промокшие пальцы из дырочки, размазывает соки по складкам, по набухшему бугорку клитора. Голова горит и идет кругом от вида дрожащего Чимина. Чонгук целует его в висок, втягивает мочку уха в рот, продолжая нежно массировать чувствительный клитор, кусает за тонкую линию челюсти. Чимин надламывает брови, зарывается в волосы альфы пальцами, запрокидывает голову и сладко стонет, двигая бедрами. Между ног все горит и покалывает от приятной стимуляции. Его так возбуждает, что Чонгук тащится по нему: его звукам, его запаху, его телу.              — Поцелуй, — шепотом требует Чимин, и Чонгук целует чувственно и жарко, водя средним пальцем по нежной коже вокруг пульсирующей вагины.              Чимин хнычет, ерзает, пытаясь получить больше стимуляции, и, не выдержав, обхватывает каменную эрекцию Чонгука. Тот мычит, толкаясь навстречу. Ладонь Чимина слишком маленькая, чтобы обхватить член полностью, но он очень старается компенсировать это, прикасаясь к самым чувствительным зонам. Размазывает предэякулят по головке, ласково обводит боковые стороны, уздечку. Обхватывает ствол и плавно двигается, прокручивая вниз.              Чонгук с чмоком отрывается от его губ, сводит брови у переносицы и мычит, толкаясь в его руку. Приоткрывает глаза и пронзает Чимина кипучим взглядом. Тот надламывает брови и пытается потереться о его пальцы, но Чонгук убирает их вовсе. Резко хватает его на руки и прижимает к стене. Чимин обхватывает его талию ногами. Чонгук мнет задницу, оттягивая пышные ягодицы в стороны. Раздается громкий хныкающий стон. Киска пульсирует. Чимин весь горит от желания скорее ощутить альфу внутри. Но Чонгук дразнит головкой, едва касаясь, водит по складкам, макает кончик члена в подрагивающую дырочку, выскальзывает и двигается выше, к пульсирующему колечку ануса.              — Может, трахнуть тебя сюда? — шепчет он.              Чимин отзывается стоном, запрокидывает голову и, кажется, готов согласиться сейчас на что угодно. Чонгук ухмыляется, смотрит на него из-под полуприкрытых век и, наклонившись, всасывает тонкую кожу шеи в рот, оставляя на ней красное пятно. В голове от перевозбуждения запекаются мозги. Чонгук часто дышит, ощущая пожар в груди, и, не выдержав больше напряжения, неожиданно резко толкается в тугую вагину, одновременно насаживая Чимина на себя.              — А-а-ах! — вскрикивает тот и хнычет.              У Чонгука в голове взрывается яркая вспышка. Перед глазами все начинает плясать. Мерещатся цветастые пятна. Он прижимает лоб к хрупкой ключице Чимина и начинает, как пес, с бешенной скоростью врывается в узкую киску. Омега течет, пульсирует, его соки пачкают пах Чонгука, их бедра. Комната наполняется сбитым дыханием Чонгука, всхлипами Чимина, громкими хлопками кожу о кожу, чавканьем.              Они мокро целуются от страсти, напористо сплетаясь языками, Чонгук мнет пышные бедра, стискивает пальцами нежную кожу. Ему кажется, отпусти он сейчас Чимина, тот все равно вцепится в него и самостоятельно начнет прыгать на его члене. Он так сладко сжимается, так ерзает, так стонет в его губы, что Чонгуку хочется безвольно упасть на пол и отдать свое тело ненасытной детке на растерзание, чтобы тот делал с ним все, что его душе угодно.              Чимин хнычет, кайфует, как чужие короткие лобковые волосы царапают чувствительный клитор, как огромный стояк альфы распирает вагину изнутри, таранит чувствительные стенки. Хочется ощутить узел, горячую сперму, наполняющую до краев. Чонгук перехватывает его под одной коленкой, сжимает бедро до белых пятен, затем под другой, сгибая Чимина пополам, и раскрывает его для себя. С мокрым чмоком отрывается от его губ и начинает яростно вдалбливаться в крохотную киску. Чимин блаженно стонет, прикрывая веки, и отдается приятным ощущениям. Чонгук утыкается носом в запаховую железу на его шее и жадно втягивает носом их общий смешанный аромат, зажмуривая глаза.              — Никогда не говори про нашу метку так. Или я покусаю тебя, — сбито хрипит он.              — Мхм… Тогда я скажу это еще миллион раз, — стонет Чимин и зарывается в его волосы пальцами. Он хочет ощутить все укусы Чонгука на себе.              — Лучше поставь мне свою, — размашисто толкается он и замирает глубоко внутри вагины.              — Что?              Глаза Чимина удивленно распахиваются, рот приоткрывается, взгляд носится по лицу напротив. В очень редких случаях омеги ставят метки альфам. Это как с фамилиями: омега берет фамилию мужа, а не обменивается ими. Да и попросту в этом нет необходимости. Альфы через метку чувствуют омег, лучше понимают, заботятся о них, как о себе. Ведь все, что чувствует их пара, чувствуют и они сами. Изменив возлюбленному, они будут чувствовать его боль от предательства, как свою.              Чимин понимал это на уровне рассказов, поэтому манипулировал альфой, думая, что тот ничего не заметит. А Чонгук все чувствовал. Сложно назвать конкретную причину, почему он об этом не говорил прямо. Сначала ему не хотелось лезть в личное пространство Чимина насильно, затем его стало бесить, что им, взрослым мужиком, помыкают, как щенком. Поэтому обоюдная манипуляция раскалила ситуацию до пределов.              — Что? — Чонгук ухмыляется и вновь твердо толкается. У Чимина надламываются брови, вырывается плаксивый стон. Киска пульсирует, выделяя еще больше соков, пачкая крепкий член и пах Чонгука. Тот с наслаждением проделывает манипуляцию, твердо вгоняя всю длину в узкое влагалище. Он с особым наслаждением мнет пышную задницу, оттягивая в стороны влажные ягодицы. Рычит и ускоряется, вгоняя член по основание. В уши проникают пошлые звуки: чавкающая смазки, быстрые хлопки голых бедер, дрожащее дыхание, мяукающие стоны. — Мой котенок, такой нуждающийся, такой глупый маленький манипулятор, — шепчет Чонгук, уткнувшись Чимину за ухо, и шумно втягивает носом аромат омежьих феромонов. Те туманят рассудок, пьянят, доводят до исступления. Чонгук рычит, вжимая всем корпусом крохотное тело в стену. — Поставь мне метку, Чимин. Чтобы понять раз и навсегда, что я чувствую.              — М-м-м… Блять, Чонгук! Быстрее! — забываясь в наслаждении, отзывается Чимин. Их, должно быть, отлично слышно в тишине квартиры. Том давно привык к их марафонам, ведь Чонгук Чимина сотни раз раскладывал на новеньком матрасе в этой комнате, трахал его на байке, когда они выбирались на кемпинг, отлизывал там же, в палатке. Чонгук обожает Чимина так, что хочет сожрать без остатка. Так что, видя понурого друга, тенью отсиживающегося у него дома сутки напролет, Том, как лучший друг, будет только рад услышать их перемирие. Именно он и натолкнул Чонгука на мысли об омежьей метке.              — Что быстрее? Что, Чимин? — провоцирует Чонгук с похабной ухмылкой.              — Трахай меня!              Чонгук, повинуясь, ускоряется, яростно вколачиваясь в хлюпающую киску. Одному богу известно, как он хочет забить Чимина до отказа, как хочет однажды увидеть его беременным. Каждый раз, когда он берет любимую омегу, это желание усиливается в разы и трансформируется из смазанного «однажды» в «здесь и сейчас». Ему как животному хочется вытащить Чимина и трахать его на глазах у тех несчастных шавок, что посмели оскорбить его. Для Чонгука нет никого прекраснее, слаще, невыносимее и красивее Чимина.              — Что еще, детка? Хочешь объездить мое лицо? М? Умоешь своими соками альфу? — рычит он, утыкаясь лицом в его шею. У Чимина бегут мурашки по коже, закатываются глаза под прикрытыми веками от наслаждения, голова идет кругом, легкие горят из-за частого дыхания.              — Блять, да! Вылижи меня!              — С удовольствием, — рычит Чонгук и, оторвавшись от стены, несет Чимина к двери.              — Куда мы?              Чонгук не отвечает, размашисто насаживая на свой член, двигая, поднимая и опуская омегу так, будто тот ничего не весит, выбивая из него всхлипы и стоны. Впивается в его плюшевые губы, сминает их, обсасывает, прикусывает, словно хочет съесть. Прижимает к тонкой двери спальни и выскальзывает из мокрой растраханной киски.              Сердце грохочет, как ненормальное, гоняя по венам и сосудам огненный поток крови. Хочется повязать омегу немедленно, но он, напротив, бережно опускает его ослабшее тело на ноги, разворачивает, давит на лопатки, прижимая к двери, тянет за бедро, заставляя прогнуться в пояснице, и нетерпеливо срывает розовую рубашку, отшвыривая ее на пол.              Его ладони укладываются на пышные ягодицы, сминают, разводят в стороны. Чонгук впивается взглядом в подрагивающее колечко ануса, собирает соки с пульсирующей киски и размазывает по чувствительному анальному отверстию. Не сдержавшись, он мягко надавливает, но не проникает внутрь. Дразнит, массируя по кругу проход. Чимин стонет и подается назад, словно пытается насадиться.              — Тебе нравится это, да? Давно я не брал тебя здесь, — дразнит Чонгук и давит на сжимающийся сфинктер, вводя фалангу на половину.              — Да-а-ах… Моя попа скучает по твоему члену, альфа.              Вспыхнувшее возбуждение бьет по голове. Та начинает кружиться, мир перед глазами крениться в сторону. Член, отозвавшись на провокацию, дергается. Чонгук берет себя в руки и размашисто шлепает по молочной ягодице, оставляя после себя розовый след ладони. Чимин стонет, толкаясь навстречу удару.              — Глупый альфа обязательно исправится, детка.              А пока у него на ужин самый сладкий десерт на свете: киска его омеги. Он опускается на колени, сжимает ягодицы и массирует, разводя и сводя в круговых движениях стороны. Под хныкающие стоны наблюдает, как пышные верхние половые губы стискиваются и раздвигаются в стороны, прилипая из-за природной смазки друг к другу.              — Замолчи! — командует Чонгук и стоны затихают. Губы расплываются в похотливой ухмылке, когда до ушей долетают тихие чавкающие звуки. Чимин слышит их тоже и издает смущенный писк, поджимаясь. — Обожаю слушать твою малышку. Музыка для моих ушей. Слышишь?              Он, оттянув полушария в стороны, пальцами начинает раздвигать и сжимать влажные верхние половые губки, заставляя омегу покрываться пунцовыми пятнами. Чимин заводит руку за спину и пытается оттолкнуть забавляющегося бойфренда. Но тот цокает и шутливо шлепает по руке, чтобы не мешал ему баловаться. Во рту скапливается слюна от насыщенного приторного аромата феромонов, которыми пропитались омежьи соки. Чонгук утыкается носом промеж его ног, вдыхает полной грудью, опаляя свои легкие, и блаженно мычит, закатывая глаза.              — Блять! Обожаю тебя. Обожаю твою пизду, Чимин-щи!              — Ты поехавший, Чонгук! Хватит нюхать меня!              — Не будь так жесток! Была бы моя воля, я бы всюду ходил за тобой, уткнувшись в твою сладкую киску носом. Моя сумасшедшая омега, — любовно тянет он, теряя рассудок.              Плевать, что Том будет не раз подкалывать Чонгука после этого. В том, что все их разговоры слышны, не остается сомнений, когда из-за двери доносится удивленное оханье. Интересно, насколько хватит наглости у тех омег оставаться подслушивать их. Чонгук не любил делать куни, считая, что его толстого длинного члена достаточно, чтобы осчастливить омег. Поэтому, скорее всего, им действительно интересно услышать, как сам Чон Чонгук с наслаждением лакомится киской Чимина. А делает он это всегда как изголодавшееся животное, пожирающее долгожданную добычу.              Он скалится, разводя половые губки в стороны, раскрывая розовую вагину, как цветок, наклоняется и, высунув язык, кончиком обводит пульсирующую щелку. Потяжелевшие веки опускаются, когда Чонгук чувствует гладкие края вагины и ее сладковатый вкус. Чимин задыхается, сдерживая себя от того, чтобы нетерпеливо податься назад. Чонгук не любит, когда его отвлекают от трапезы, о чем он не раз давал понять кратким, но емким: «если я лижу, не отвлекай». Чимин и не отвлекает, чувствуя, как упругий язык скользит в его влагалище и слизывает с подрагивающих стенок соки. Сильные пальцы впиваются в его ягодицы, губы накрывают малые половые губы. Чонгук всасывает их в рот, с хлюпом слизывая смазку. Чимин жмурится, смущаясь пошлых звуков. Альфа урчит, перекатывая на языке его вкус.              — Ты одержимый! Прекрати-и-и, — капризничает Чимин, пытаясь вильнуть попой, но чужие руки крепко удерживают его на месте.              — О да. Я одержим твоей киской, Мини. Разве это секрет для тебя? М? — он с наслаждением вылизывает нежные складки и всасывает набухший от возбуждения бугорок клитора.              Больше минетов от Чимина Чонгук любит делать ему куни. Кажется, что в их компании байкеров это уже ни для кого не секрет.              В том, что близкие друзья узнали о его пристрастии, виноват Том. Проживая за стенкой, он становился невольным свидетелем их сексмарафонов. Том смекнул по стонам и возгласам Чимина, что Чонгук любитель зарываться в его киску всем лицом и отлизывать. Однажды, когда в компании разговор зашел о любимых блюдах, Том, хрюкнув от смеха, подколол Чонгука, пробасил, спародировав его голос: «киска моей омеги». Все заржали, а Чонгук мечтательно возвел глаза к потолку и аппетитно промычал.              Он не тот, кого можно смутить пристрастием к своему парню. Чонгук обожает всего Чимина: его молочную кожу, милый животик, который слегка выпирает в районе матки, обозначая принадлежность к омежьему полу, его тонкую шею, точеные ключицы и хрупкие плечи, его узкую талию и спину, его соблазнительный прогиб в пояснице и ямочки над пышной попой, его мясистые бедра и острые коленки, его стройные голени и тонкие щиколотки, его розовые нежные пятки и даже милые аппетитные пальцы на ногах, которые в пылу страсти он может прикусывать. Он обожает лежать вместе с Чимином в ванне и, расположившись друг напротив друга, мыть его крохотные ступни, целовать и щекотать, умиляясь от того, как омега взвизгивает и плескается в него водой.              Чимин сойдет с ума, когда, поставив метку, прочувствует все, что испытывает к нему Чонгук. В прямом смысле. Он надеется, что Чимин не сбежит от осознания полного краша системы Чонгука на нем.              — Раскрой ее для меня, — шепчет Чонгук, отрываясь от поглощения киски. Чимин укладывает ладони на ягодицы и оттягивает в стороны. — Моя умница. Держи так, пока альфа доставляет тебе удовольствие.              Чимин хнычет от смущения и течет сильнее. Обильная капля смазки выделяется из его подрагивающей щелки и стекает по складкам, Чонгук ловит ее языком и, ухмыляясь, как ненормальный, смакует во рту. Затем пристраивает пальцы к вагине и толкается отточенным практикой движением, надавливая на нужные точки. Массирует крохотный клитор и, разведя малые половые губы в стороны, нежно присасывается к нему.              — М-м-м! Блять! Чонгук-Чонгук!              Альфа не слушает, дразня языком чувствительный бугорок, и толкается пальцами глубже, надавливая на переднюю стенку. У Чимина между ног охватывает огнем, дрожь бежит по позвоночнику, чавкающие звуки рта его парня заводят до одури, заставляют сердце колотиться, как заведенное. Забыв о стеснении от дурманящей похоти, он отпускает себя, зарываясь в мятные волосы пальцами, стонет и утыкает лицо Чонгука себе в промежность. Тот охотно поддается: сжимает его бедра и размашисто лижет киску, лакая сочащиеся соки, как котенок.              — Ухм! Альфа, сожри меня! Вот так! — надломленно хнычет Чимин и виляет задницей, потираясь о чужое лицо промежностью в погоне за наслаждением. Чонгук не сдерживает утробного рокота. Тот разносится по маленькой комнате вибрацией, пробирая омегу до костей. Чимин безвольно начинает обмякать и съезжать по двери вниз, но Чонгук, успев рывком подскочить, подхватывает его и шепчет извинения. — Мне хорошо. Не извиняйся, — льнет к нему Чимин, потираясь головой о чонгуково плечо.              Альфа ухмыляется, перетаскивает его к кровати, ставит в коленно-локтевую и без промедления толкается в растраханную киску. Чимин высоко стонет, толкаясь назад. Чонгук набирает скорость, мнет ягодицы, надавливает большим пальцем на звездочку ануса. Его крепкие бедра ударяются о мясистую задницу, сотрясая на ней бледную кожу. Он медленно вынимает член, наблюдая, как крохотная дырочка скользит по его длине, покрывая обильными выделениями. Закусив щеку изнутри, толкается обратно растягивая узкую вагину на себе.              — Блять, ты невероятный, Мини. Хочу остаться навсегда в тебе. Я ненормальный, знаю, — выдыхает Чонгук.              — М-м-м… Твой член так приятно распирает меня изнутри, Гук-а! Моя киска всегда голодная до тебя. Т-тоже, — он быстрее двигает задницей, насаживая себя на плоть, и всхлипывает, — тоже… мх… хочу, чтобы ты остался во мне навсегда.              Чонгук вслушивается в медовый омежий голос, в каждое слово, в смысл сказанного, в сладкие мяукающие стоны и всхлипы и, запрокинув голову, выдыхает, напористо толкаясь в Чимина. Тот стонет, подаваясь назад. Они набирают скорость. Чонгук начинает срываться на стоны, чувствуя, как стенки плотно сжимают его плоть. Чимин заводится сильнее от этих звуков, ведь альфа так редко позволяет себе стонать. Он течет, ускоряясь, буквально начинает трахать своей жадной киской член Чонгука. Яйца шлепаются о покалывающий клитор, вагина сокращается. Оргазм наступает на пятки. Низ живота втягивается.              Чонгук, поняв, что Чимин близок к концу, с мокрым хлюпом выскальзывает из растраханной киски, подтягивает его тело выше. Забирается на матрас, встает над Чимином, надрачивает член, обводя любовным взглядом хрупкий стан, подсвеченный голубоватым от проектора светом, и, ухмыльнувшись, садится сверху. Чимин по привычке сводит ноги, вытягивается и расслабляется, готовый получить долгожданный оргазм.              Чонгук пристраивает головку к сжатой бедрами киске и резко вгоняет член по основание. Чимин напрягает спину, приподнимает голову и стонет, но сильная рука надавливает на его шею, утыкая лицом в постель. Чонгук набирает скорость, яростно вколачиваясь в узкую вагину. По комнате раздаются хлопки голой кожи, мокрые хлюпанья смазки, приглушенные стоны Чимина и тихие задушенные Чонгука. Влагалище пульсирует. Низ живота прожигает огнем. Клитор покалывает. Чимин невольно сжимает член в себе и слышит:              — Давай, детка, кончай на мой член, — через сжатые зубы рычит Чонгук.              Он закусывает губу, зажмуривается и, уткнувшись лицом в кровать, громко стонет. Между ног охватывает огнем. Киска пульсирует и покалывает. И Чимин кончает, содрогаясь всем телом. Альфа не замедляется ни во время его оргазма, ни после, втрахивая его размякшее тело в кровать. Чимин млеет, чувствуя, как набухший узел упирается в пульсирующие края вагины и пытается прорваться внутрь. Он старается расслабиться всем телом, чтобы помочь альфе протолкнуть его, но Чонгук рычит, резко выходит и, перевернув его на спину, размашисто вгоняет член по основание, протискивая узел в узкое влагалище. Чимин вскрикивает и содрогается, переходя на высокий протяжный стон.              Чонгук замирает, сдерживая себя от того, чтобы не кончить. Чимин приоткрывает глаза и сталкивается с ним взглядами. Альфа нежно улыбается, нависая над ним. Его глаза, наполненные обожанием, сверкают. Чимин шепчет одними губами:              — Я люблю тебя.              Чонгук приближается, наклоняет голову, открывая доступ к запаховой железе.              — Дерзай, малыш.              И размашисто толкается на глубине. Чимин мычит, надломив брови. Приподнимается, цепляется зубами за стык шеи и плеча, сжимает челюсти и протыкает нежную кожу небольшими клыками. Чонгук рычит, снова твердо толкается и спускает в Чимина горячий поток семени. Голова начинает идти кругом. Он зажмуривается и издает непривычно высокий тихий стон, совершая короткие фрикции, сдаивая себя в горячую узость. Тело охватывает жар. По спине и бокам бегут мурашки. Место укуса вспыхивает и начинает гореть, словно туда залили яд. Он стремительно разносится по венам, и спустя мгновенье конечности расслабляются. Руки дрожат, но Чонгук старается удерживать верхний корпус тела на весу, чтобы не придавить Чимина, который все никак не разожмет челюсти.              Голова постепенно проясняется. Чонгук открывает глаза и замечает, что Чимин жмурится. Его мелко потряхивает. Он обнимает Чонгука за плечи, цепляется за него, как спасательный круг, и, наконец, разжав челюсти, утыкается лицом в место укуса и всхлипывает. Чонгук улыбается, пока Чимин поскуливает, омывая его кожу слезами. Альфа ласково проводит по его светлым волосам и крепче прижимает к себе.              — Тише, Мини, не плачь.              — Ч-чонгу-у-ук, — приглушенно мычит он, — прости меня. Пожалуйста, прости. Я люблю теб-бя! Так люблю! — захлебываясь слезами причитает Чимин.              — Я тоже люблю тебя, детка, — улыбается Чонгук.              — Я знаю! Знаю!              И он теперь действительно знает, ощутив всем естеством чувства любимого человека. Ни одна омега теперь не позарится на Чонгука, когда от него за версту будет нести сладким белым шоколадом, но, даже если позарится, Чимину будет плевать. Потому что он понимает, насколько сильно альфа помешан на нем.