О длинных языках

      Петя уверен. Нет, вернее будет сказать, что Петя знает — Андрей будет лежать лицом в подушку и обиженно сопеть. Возможно, будет так лежать, пока не вырубится после тяжёлого дня.              А день-то реально тяжёлый: чемпионат России — это вам не шутки. Это главная водокачка сезона, между прочим, самая статусная!              Но у самого Пети настроение поистине прекрасное. Прокат выдался… отличным. Почему бы и не сказать именно так, он имеет полное право себя похвалить. Он отлично, чистенько и до-слёз-любимого-тренера сегодня откатал. Поэтому он очень-преочень хочет получить свою заслуженную награду.              Он специально громко закрывает дверь и топает, что Андрей понял, что он вернулся.              — Со всеми успел отпраздновать? — доносится приглушённый — ну ещё бы! — белой отельной подушкой голос с дальней кровати. — Всем комментарии дал?              Петя смеётся. Уставший Андрей — невыносимый Андрей. За это и любит.              — Тебе ещё не успел, — честно признаётся Петя и плюхается на кровать. Вытягивает руки вверх, прикрывает глаза и облегчённо вздыхает. Сложный день номер раз наконец-то закончился. Почти. Осталось растормошить одного недовольного соседа.              — Мог бы и ответить в телеге, — продолжает ворчать Андрей, не поворачиваясь. Только ёрзает по кровати так, что та издаёт протяжный скрип. Федерация отлично позаботилась о своих спортсменах, слов нет.              — Зачем, если я могу прийти в нашу, между прочим, общую комнату и всё сказать лично? Тем более, на пресс-конференции, вроде, всё, что мог и хотел, то и сказал.              — Ты противный, — тяжело вздыхает Андрей и по звукам переворачивается. — У тебя слишком длинный язык.              Зря он это сказал. Потому что в Пете что-то моментально щёлкает. Когда по венам бежит адреналин и кровь кипит так, что грозит расплавить тонкие стенки сосудов, каждое слово воспринимается слишком ярко. Спортивное возбуждение становится возбуждением иного рода. Того, которое понравится им обоим. Петя садится на кровати мгновенно и большими глазами смотрит на уставшего Андрея. Щурится, а в голове появляется слишком много мыслей, чтобы держать их при себе. В конце концов, подобные эпитеты нужно как-то оправдывать.              — Тебе лучше знать, какой у меня язык, Андрюш, — елейно тянет он и руками отталкивается от кровати, чтобы встать. Всё происходит слишком быстро, чтобы Андрей успел хоть как-то отреагировать: Петя встаёт, в два шага подлетает к его кровати и залезает на неё, седлая бёдра и нависая сверху. Упирается по обе стороны от головы. Смущающе близко для Андрея и одурительно приятно для него самого. — Или успел забыть?              Андрей испуганно распахивает глаза.              — Ч-что ты делаешь? — лепечет тихо-тихо, и его дыхание щекочет Петины жёсткие и сухие губы.              Петя наклоняется ниже и кончиком носа касается чужого. Андрей перестаёт дышать на несколько секунд, но, возможно, Пете просто это кажется. Ему правда хочется верить, что от него захватывает дух не только у наблюдающих за прокатами зрителей на трибунах, но и у самого главного своего фаната — у Андрея.              — Даю комментарий, — дразнит он, пользуясь предыдущей фразой Андрея. — И отвечаю на сообщения.              — И обязательно… — мнётся Андрей и даже как-то съёживается под внимательным взглядом, — делать это с такого расстояния?              Петя трётся носом о его. Целует пока что по-эскимосски. Несерьёзно это. Просто хочется позаигрывать.              — А тебе не нравится? — жарко выдыхает в самые губы.              Андрей шумно сглатывает и нервно прикусывает нижнюю. О, Петя уверен, что ему более чем нравится.              — Но вообще… Был разговор про языки, м?              Андрей кивает и робко касается кончиками пальцев Петиного колена. Расслабляется, смелеет. Привыкает.              — И?              — И я спросил не успел ли ты забыть, какой на самом деле у меня длинный язык?              В свете прикроватной лампы — единственного источника света, горевшего, когда Петя только вошёл, не сильно заметно, но Андрей краснеет. Румянец расплёскивается по ушам, каплями стекает на щёки и шею. Смущается он прелестно.              — Отвечать обязательно? — сипит он. На него давит и накалившаяся атмосфера, и нависающий сверху Петя.              Тот показательно хмурит брови, задумывается.              — А если я скажу, что да? — вопросом на вопрос.              Андрей дрожаще закрывает глаза и ведёт пальцами вверх по Петиному колену, гладит бедро и устраивает небольшую ладонь почти под самой ягодицей. Удобно, наверное.              У Пети натурально плывёт перед глазами, потому что даже такая неловкая ласка — такая драгоценная. Её получать даже приятнее всех медалей, потому что их вручают важные дяденьки в костюмах: год одному, следующий год — другому, — а вот это вот всё — только для него и, хочется верить, что очень надолго. Очень хочется верить в дурацкое и слащавое «навсегда».              — Я думаю, — наконец отвечает Андрей, но страшно мнётся. Открывает глаза и Петя замечает лукавую искорку, а затем продолжает, — что мне нужно напомнить. Сегодня был тяжёлый день.              И Петя совсем не против его уважить. Он ныряет ниже и мягко касается приоткрытых губ. Андрей тихонько ахает, но отвечает тут же: крепче обхватывает бедро, вторую руку опускает на шею и тянет ниже ближе.              Что там сегодня было? Какой день? Ерунда, всё вмиг испаряется, стоит Андрею несмело провести влажным языком по нижней Петиной губе, а потом также робко её прикусить. Петя теперь откровенно боится задавить его, потому что руки разъезжаются, а колени дрожат. Кто ещё из них сильнее в ком нуждается?              Становится совсем невмоготу, когда отрываясь от Петиных губ, Андрей как-то бессвязно шепчет «петяпетяпетя». По позвоночнику пробегает молния, а внизу живота что-то приятно ворочается.              Он его любит. Всё очень просто на самом деле: Петя любит Андрея. А Андрей — Петю. Не за медали, многооборотные прыжки, заслуженные компоненты или адекватные судейские грибы. Петя любит Андрея за Андрея, а Андрей Петю — за Петю.       А ещё Петя его хочет. Прямо сейчас, на скрипучей отельной кровати и перед тем самым пресловутым самым важным стартом сезона.              — Блять, — шипит он, отрываясь от поцелуя. — Чёрт, Андрей…              — М-м? — непонимающе мычит тот и открывает мутные глаза. Он прекрасен, он так красив, он так и-де-а-лен. — Что случилось, Петь?              — Завтра… — воздуха мало, он глотает его, как рыба, — катать завтра.              — Я знаю, мне же тоже катать, — мурлычет Андрей и тянется обратно за поцелуем.              — Я хочу тебя. Сейчас.              Андрей усмехается и причмокивает губами. Ему явно нравится это слышать, потому что обычно… ну, от него ждут таких признаний.              — Завтра не захочешь? — шутит совершенно отвратительно.              — Захочу, — уверенно говорит Петя и клонится: расцеловывает румяные щёки, влажный от пота лоб, нос, подбородок, линию челюсти. Доводит лёгкие чмоки до уха и слегка кусает мочку. Андрей трепещет под поцелуями, прижатой к нему грудью Петя чувствует его быстрое сердцебиение, слышит три вдоха-один рваный выдох. Он впитывает Андрея, он тонет-тонет-тонет.              Андрей крупно вздрагивает, когда горячая и большая ладонь ложится на его пах. Петя чувствует под пальцами, что его член уже твердеет, поэтому легко гладит и сразу скользит под лёгкие шорты. Андреева привычка чувствовать себя везде как дома оказывается очень кстати — потому что на нём не оказывается белья.               Он сразу обхватывает длину, и Андрей шипит. Тянет воздух через зубы и крепко жмурится.              — Так не пойдёт, — мягко говорит Петя. Мягко, но властно. — Посмотри на меня, Андрюш.              Андрей послушный, он хороший мальчик, потому что сразу же распахивает глаза и смотрит.              А послушных мальчиков надо вознаграждать. Пусть Пете ужасно хотелось получить подарок, непременно сладкий, самому, но когда Андрей смотрит на него так… почти умоляюще, когда он весь очаровательно красный, взволнованный и возбуждённый от грязного, прости Господи, разговора о том, кто кого хочет…              Так что Петя с оттяжкой ведёт вниз, вызывая у Андрея судорожный вздох. А когда другой рукой Петя тянет с него шорты, обнажая член полностью, Андрей почти скулит. Смотреть на него такого похоже на сон — потому что он хрупкий и податливый, как тёплое масло.              Петя сам задерживает дыхание, когда большим пальцем проводит по головке, размазывая предэякулят, стискивает пальцы туже и опять ведёт вниз. Андрей натурально всхлипывает. У Пети самого в белье уже тяжело, но ему нужно увидеть, как Андрей распадается под ним на части.              Поэтому он убирает руку и приподнимается.              — Т-ты, — хрипит Андрей. — П-пожалуйста.              Низ живота скручивает от его просящего тона. Петя сухо облизывается и поглаживает чистой рукой Андреев бок, проводит указательным по тазовой косточке и ногтем ведёт по блядской дорожке вниз, от пупка. У Андрея поджимается живот, напрягаются мышцы и дёргается тяжёлый член. У Пети перехватывает от этого вида и ощущения дыхание.              Он сползает ниже, и Андрей наблюдает за ним совершенно разбито. Он всё понимает только в тот момент, когда Петя по-блядски ему улыбается — он хорошо знает, как на него это действует, — и наклоняется к возбуждённому члену.              Петя не торопится: широко и мокро мажет языком от основания к блестящей головке, дразнит уздечку и слизывает предсемя. И не отрывает взгляда от Андреевых затянутых поволокой глаз. Петя ведёт обратно вниз, мякотью языка чувствует рельеф венок, утыкается носом в слегка отросшие волоски.              Когда он вбирает в тепло рта левое яичко, Андрей впервые стонет и откидывает голову назад. Петя втягивает щёки, играется языком и переходит на второе.              Кажется, время больше не имеет значения, потому что секунды превращаются в часы, наполненные пошлым причмокиваем, громкими вскриками, когда Петя берёт так глубоко, что головка плотно упирается в стенку горла, и сглатывает, и тихими-торопливыми-лихорадочными петяблятьблятьпетяпетяблять.              В какой момент между ритмичными движениями вверх и вниз Петя чувствует на макушке ладошку, а короткие пальцы цепляются за порядком растрепавшиеся волосы. Петя протягивает руку, кладёт поверх, ободряюще гладит и подталкивает ниже. Мол, задавай темп, Андрюш.              Андрей всё понимает слишком хорошо и с хриплым «о боже» стискивает пальцы крепче, виляет бёдрами, вбиваясь в глотку, и одновременно с этим опускает Петину голову ниже. Тот дышит носом. Его мажет от того, что Андрей может так: заставлять его брать глубже, растворяться в собственном удовольствии настолько, что становится сам на себя не похож.              Рука сама тянется к болезненно стоящему члену. Он правда больше не может: тянет так, что на глазах выступают слёзы. Не сбиваясь с ритма, он трётся о собственную ладонь через ткань. Становится легче.              Он чувствует, как член тяжелеет, напрягается сильнее, а толчки становятся грубее и беспорядочнее.              — Пе-етя, — хнычет Андрей, и звучит он совершенно разбито, — можно я…?              Петя поднимается так, что внутри остаётся одна головка, и едва-едва кивает. Андрея словно простреливает, потому что он толкается резко и стонет ярко. Бёдра движутся неритмично, дёргано, и он замирает также резко, как вскрикивает. Петя смотрит и впитывает: как распахиваются глаза, сводятся брови и открывается рот.              Звонкое «а-а-а» разрезает душную темноту комнаты и, кажется, теперь соседи точно слышали. Кондратенки, простите.              Петя кончает чуть позже, когда сглатывает вязкую сперму и слизывает остатки Андреева наслаждения до капли. Позорно кончает от подросткового трения об руку, но его добивает то, как сверху всхлипывает-молится Андрей, как тот гладит его по голове, щекам и уставшей челюсти, подстёгивает привкус спермы на языке.              Он отстраняется и заваливается у Андрея в ногах поперёк кровати.              — Пиздец, — шепчет Андрей. Он откидывает мокрые волосы со лба и ёжится, потому что Петя не потрудился над тем, чтобы натянуть шорты обратно. — Пиздец, — повторяет.              Петя выдыхает и укладывается на бок, чтобы на него взглянуть.              — Так плохо? — горло саднит, поэтому выходит скорее сипение.              — Ты придурок. Правда. Просто идиот.              — Обычно такое не говорят людям, которые тебе отсасывают, — хихикает Петя.              Андрей косится на него уничижительно. Как-то на удивление быстро его отпускает после оргазма на этот раз.              — А что тебе сказать?              — Спасибо?              Андрей измученно стонет и прикрывает лицо руками. Петя издевается, они оба это прекрасно знают.              — Спасибо за минет? — глухо говорит Андрей. — Надеюсь, было вкусно?              Петя прыскает и валится на кровать. Блять, нет, ну надо же такое придумать? Наверное, так умеет только Андрюша. Проверять остальных на такую способность не то чтобы хочется.              — Вкусно-вкусно, — сквозь смех давит он. — Ну так, убедился?              Андрей убирает руки и недоумённо на него смотрит. На голове — бардак, на лице алыми пятнами горят щёки, а по вискам ещё рассыпаны бисеринки пота. Им обоим не помешает душ.              — В чём? — спрашивает он подозрительно.              — А как же… — держит интригу Петя и приподнимается на локтях. — В том, что у меня длинный язык.              Занавес.              С протяжным «приду-у-урок» Андрей впечатывает себя в подушку, а Петя громко ржёт. В стену справа стучат одновременно два кулака и несётся громкое «заеба-а-али».              Кондратенки, простите. Просто у Гумалёвых сегодня случилась… короткая программа.