Кэйа Альберих-Рагнвиндр

      Долгое время Кэйа не появлялся в таверне Дилюка и чуть меньше в городе. У него не было возможности лично спросить кого-то о состоянии Рагнвиндра, но была писать личные письма, где Дилюк сдержанно отвечал о том, что у него всё в полном порядке и он вновь приступил к работе.       Альберих никогда не был идиотом, а потому не верил ни одному слову, выведенному аккуратным почерком. Скорее всего, Дилюк дождался, когда станет немного лучше, возможно выпил то, что облегчило симптомы болезни, и пошёл тянуть свой крест дальше. Следовало бы скорее закончить все дела в Ордо Фавониус и заглянуть к мужчине, чтобы убедиться в собственной догадке.       На улице становилось холоднее и темнее, приближалась зима, Кэйа шёл по излюбленным улицам, ведущим в таверну, и наслаждался видами домов в сумерках. Дилюк стоял за барной стойкой удивительно здоровый, разве что ещё совсем немного похудевший. — Рад видеть тебя в добром здравии, Дилюк! — Кэйа махает рукой, и Рагнвиндр кивает, подняв взгляд от клиента, которому до этого наливал вино. — Да уж. Мне Джинн передавала, как ты беспокоился, спасибо. — Дилюк улыбается одними уголками губ, возвращаясь к работе, и сердце капитана кавалерии пропускает удар. Ему улыбнулись и это не было издевательством. — Да ты нас здорово перепугал, если хочешь знать! Нальёшь и мне немного? — Кэйа смотрит заигрывающее, и Дилюк хмыкает, однако, достаёт бокал и щедро наливает почти до краёв. — Оу, а мне приятна такая благодарность! — Кэйа посмеивается, но встречая грозный взгляд Дилюка, больше на чужих нервах не играет, отодвигаясь немного дальше, уходя из поля зрения бармена. — Чарльз, душно в таверне, открой окна. — Дилюк обслуживает торопливо клиентов, не замечая внимательного взгляда рыцаря. С одной стороны то, что в таверне душно, не было ничем сверхудивительным — народа много, все пьют, веселятся, плюс предшествующий этому трудный рабочий день, все потные. С другой стороны никто из барменов до этого никогда не жаловался, стойко перенося все неприятности своей работы.       Слова Розарии о чахотке никак не выходили из головы, потому что раз в регионе, где был год назад Дилюк, полыхает эпидемия, то эти предположения не безосновательны. Капитан кавалерии выпросил у лекарей книгу о чахотке и выучил все симптому болезни, так, на всякий случай, он же рыцарь, должен знать всё, от чего ему следует защищать горожан.       Так же, Кэйа, благодаря своим информаторам, узнал, что умерших было не так уж и много, большинство всё-таки идёт на поправку, но, как известно, смерть от чахотки сразу и не наступает. Ни у кого, с кем Дилюк был в поездке, подобных симптомов точно не было. Не мог же его названный брат один подхватить болезнь? Это было абсурдно, но в какой-то степени вполне реально.       Кэйа засиживается допоздна, когда работники таверны начинают потихоньку убираться в помещении. Он почти трезв, большую часть времени провёл за наблюдением, и пришёл к выводу, что Дилюк от своей неизвестной болезни нисколько не оправился. Расплачиваясь, капитан кавалерии невесомо касается чужой ладони, и Дилюк понимающе кивает. Но Кэйю отправляют в экспедицию и они снова долгое время не видятся и спокойно поговорить у них не выходит.       Поздней осенью, перемёрзнув на улице, Дилюк отмечает ухудшение своего состояния и вызывает врача. Долгий и нудный осмотр раздражал молодого аристократа, и без того лишённого сил. После, сидя в гостиной, врач откашливается, чтобы озвучить свои мысли. Дилюк устало вздыхает, решая, что он примет любую правду, хотя его здоровье было неудовлетворительным, но о том, что его болезнь может привести к смерти, он не думал. — Говорите уже, что там. — Рагнвиндр складывает руки на груди, и пожилой врач, шамкая губами, произносит. — Не может врач говорить вот так больную правду, кхм, но у вас чахотка, господин Дилюк, лечение вот. — Пожилой мужчина вытащил из кармана одежды сложенный листок. — На всякий случай написал, а оно взяло и пригодилось. Господин Дилюк?       Аристократ смотрит в пустоту и вспоминает совершенно неуместную цитату из какой-то книги: «Она похожа на чахотку: когда человек замечает первые её симптомы, это значит, что болезнь уже достигла едва ли не последней стадии». Моментально охватывает непрошеная паника: он готов был умереть в битве, готов был умереть из-за чьего-то предательства, но не был готов к поражению болезнью. Теперь делать было больше нечего, только смирение и попытка отодвинуть неминуемое выписанным лечением. Дилюк рассеянно прощается с врачом, глупо смотря, как дворецкий запирает двери винокурни. Ему хочется расплакаться, как в детстве, упасть на грудь отца, спросить решения проблемы у Кэйи. Мужчина делает движения в сторону, вспоминая, что он один и должен помогать себе сам, но идеи посетить могилу отца не отбрасывает.       У суровой могилы холодно и темно, сегодня Дилюк потрудился одеться теплее. Рагнвиндр касается холодного камня, покрасневшие глаза его слепо смотрят на дату. Усмешка невольно касается искусанных от нервов губ. — Если не повезёт, то скоро вместе лежать будем. — И от фразы становится так горько, что Дилюк спешит отвернуться и посмотреть в сторону винокурни. Родной дом всегда немного, но успокаивал.       Всю зиму Дилюк почти не выходил из поместья, часто подолгу лежал в постели, глупо смотря в потолок, мало ел и пил, почти не принимал гостей, разве что в исключительных и важных случаях. В феврале путешественник заглядывал к нему и был весьма обеспокоен состоянием хозяина Винокурни, хотя самого Итэра, человека из другого мира, едва ли могла поразить хоть какая-то болезнь, что очень помогало в его поисках сестры. После, вплоть до начала апреля, Дилюк продолжал вести закрытый образ жизни. Слуг в доме осталось немного, отсутствие общения пагубно сказывалось на психическом здоровье, Дилюк стал всё больше раздражительным. Больше всего хотелось увидеть Кэйю, ведь аристократ не знал, как скоро откроется кровохаркание, и как скоро его заберёт смерть, хотелось увидеть капитана кавалерии хоть на секунду. В том, что Кэйа редко наведывался к мужчине, не было чего-либо удивительного, ведь они давно не были так близки, и могли не видеться длительное время, гораздо больше, чем всего один из сезонов. Одним из вариантов было просто пригласить названного брата, но для этого нужно было набраться решимости, а её, как и сил, уже не было, да и Дилюк не был уверен в том, что он не заразен.       Шлёпая по маленьким весенним лужам, Кэйа с Венти обнимаются и смеются, идя к таверне, где их встречает Чарльз. Днём здесь пусто и это хорошо для рыцаря, чьё присутствие здесь в рабочее время нежелательно, и плохо для барда, который снова будет просить Кэйю оплатить ещё и за себя, ведь сейчас петь почти не для кого. — За всю зиму о Дилюке только слухи. Не знаешь, чего там с ним? — Венти болтает ногами на слишком высоком для него стуле, но Кэйа только качает головой. — В конце ноября как-то свиделись один раз, а потом не до того было. — Чарльз молчит, хотя мог бы кое-что рассказать, ведь его мнения не спрашивали. Однако дальше диалог двух друзей происходит совсем в другом русле и не касается молодого господина, поэтому бармену и сказать нечего. Но когда бы и с кем бы Кэйа не приходил, Дилюка ни разу он не видел. — Чарльз, а где наш мастер Дилюк? Сто лет не видел его… — Розария на вопрос Кэйи хмыкает, потому что слухи ходили разные, но все они имели один смысл — Дилюк Рагнвиндр был болен, тяжело и сильно. Чарльз закатывает глаза: наконец-то капитан кавалерии заметил. — А господин здесь не был с середины декабря, только указания присылает, товар, иногда людей с винокурни, мы его здесь давно не видели. — Чарльз говорит как бы между делом, пока Кэйа пытается вспомнить как дышать, глупо смотрит на бармена и ему кажется, что его схватили за горло и душат. Его так долго нет, никто не беспокоится, всем хватает коротких отговорок аристократа. Кэйа отставляет выпивку, бросает деньги и стремительно бежит на винокурню, оставляя своих друзей в недоумении.       Он беспорядочно и громко стучит в тяжёлые двери особняка и спустя время ему открывает уставшая Аделинда, удивительно, что не дворецкий. — Господин давно никого не пускает, идите домой, ночь на дворе. — Голос её твёрд, как и взгляд. Она собирается захлопнуть двери, но Кэйа успевает с болезненным шипением подставить ногу и удержать рукой дверь. — Говорят, что Дилюк болен. Впусти! — Он шипит и дёргает дверь. Аделинда упряма, сильна, и с верностью выполняет приказ Дилюка, и Альберих почти готов сдаться и принять поражение, как видит алые волосы и фигуру названного брата на лестнице. — Дилюк! — Альберих с силой отталкивает горничную и вбегает в поместье. Дилюк испуганно замирает, как и Кэйа перед ним. — Дилюк… — Он опускает вскинутые для объятия руки и смотрит на такую худую, бледную фигуру и не может поверить, что это его названный брат. — Ты всё-таки пришёл… — Дилюк падает на стул и смотрит уставшим взглядом. Он выглядит очень вымотанным и усталым. Кэйа робко садится рядом. — Что с тобой? — Шёпотом спрашивает рыцарь. Он с дрожью кладёт руку на руку Дилюка и та такая горячая, слишком горячая даже для обладателя Пиро. Рагнвиндр грустно улыбается, прежде чем ответить на вопрос рыцаря. — Чахотка. — Дилюк говорит с одышкой, часто сглатывая, дыхание его хриплое. У Кэйи отливает кровь от лица, ужас накрывает с головой. Этого не может быть! Он не хочет в это верить! Дилюк за всё детство тяжело болел раза два, почему сейчас его иммунитет не выдержал?! — Барбара поможет, обязательно! О, она с того света вызволяет, думаешь тебе не поможет? Хе-хе… — Кэйа мокрой от холодного пота рукой трогает лицо, глупо тараторит. Дилюк отрицательно качает головой. — Я связался с другими регионами, всё, что спасает от эпидемии — отделять уже болеющих от здоровых. Служанки остались со мной, вероятно у меня закрытая форма, они до сих пор не проявляют признаков заражения. Я вызывал в начале декабря лекаря, следую его назначениям, но, как видишь, безуспешно. Мне иногда становится лучше, но сейчас, кажется, у меня снова лихорадка. — Рагнвиндр тяжело вздыхает. — Я пойду, отдохну. Прости, что не можем поговорить дольше… — Дилюк поднимается и едва не соскальзывает на пол от внезапного головокружения, однако сильные руки рыцаря удерживают мечника и помогают подняться в комнату.       Кэйа молчалив. Он смотрит на лежащего Дилюка, уже провалившегося в липкий сон и хмурится. Уговорить аристократа не прогонять капитана кавалерии задачей было нелёгкой: молодой господин боялся, что он всё же заразен и утащит за собой в могилу и Кэйю. Рыцарь бегло осматривает комнату: в ней очень душно, но открывать окно Кэйа не рискует, ещё чего не хватало, а ещё не прибрано, а это уже свидетельствует о том, что дела идут очень плохо, в здоровом состоянии Дилюк бардака не потерпит. Альберих тихо выходит в коридор, где его уже ждёт Аделинда. — Господин стал раздражительнее последнее время. Болезнь мучает его, но наше лечение ему совсем не помогает. Он почти не ест, совсем не пьёт и его можно разозлить одним только своим присутствием. — Аделинда спускается на первый этаж. — Что будем делать? Его лекарь уже осматривал, но толку никакого. — Рыцарь восхищается как выдержкой этой женщины, так и её верностью к Дилюку. Кэйа устало падает на стул и кривится. — Пошли кого-нибудь за Барбарой, пусть расскажут ей всё как есть, и чтобы поторопилась! Где дворецкий? — Аделинда поджимает губы, её щеки загораются от гнева. — Как только господин заболел, сразу из опасения заразиться, попросил увольнения, теперь я здесь и дворецкий, и главная горничная. — Женщина поправляет подол платья и стремительно уходит исполнять поручение рыцаря, Кэйа возвращается в покои Дилюка. — Почему как только я решаюсь на признание в любви, на нормальный разговор, всё рушится? — Кэйа не решается присесть на край кровати, занимая место на стуле у рабочего стола. Дилюк только тяжело дышит во сне, и Альберих не может вынести чужих мук. — Кэйа… — Рыцарь резко поднимается и подходит к Дилюку. — Что такое, Дилюк? Может, воды? Только скажи, я принесу. — Однако Рагнвиндр всё ещё спит и зовёт его несознательно, в приступе чахоточной лихорадки. Когда Кэйа отходит от кровати, его хватают за ладонь. — Не уходи. — Дилюк держит слабо, стоит только тряхнуть рукой, и тонкие пальцы разожмутся, однако Кэйа уверенно обхватывает чужую ладонь, садится рядом на кровать, слегка улыбаясь. — Я здесь, всё хорошо. — Дилюк проснулся слишком внезапно, выглядит он всё ещё неважно. Самое болезненное впечатление производило это чахоточное и взволнованное лицо с раскрасневшимися до пятен щеками, Альберих при одном только взгляде сходил с ума. — Я скучал. Прости, что так поздно об этом говорю… — Дилюк тратит много сил на это признание, и Кэйа, право, тратит все свои силы только на то, чтобы позорно не заплакать. Вместо этого он прижимает руку мечника к своей груди. — Конечно. Я тоже скучал, каждый день. Но теперь я буду рядом всегда, правда, ты ж только поправляйся! — Губы Дилюка расходятся в улыбке. Ему так плохо физически и так хорошо морально в этот момент, что имея талант к пению, обязательно что-нибудь спел бы. Как только придёт облегчение, попросит Венти сыграть всё самое лиричное, что есть в его списке. — Конечно. Ведь Барбара спасала даже самых безнадёжных, верно? — Дилюк пытается шутить и Кэйа не сдерживает себя, целует чужую ладонь, но никто из них не смущается от этого.       Дилюк засыпает рядом с Кэйей быстро, пока тот нервничает, ожидая пастора. Рагнвиндр же так и не отпускает чужой ладони, словно это придаёт ему сил для борьбы с болезнью. Альберих за своими мыслями не замечает, как начинается рассвет, показываются первые лучики солнца, и через несколько минут раздаётся тихий стук в дверь. Кэйа осторожно поднимается, чтобы не разбудить лежащего у него на плече Дилюка, и открывает дверь. Перед ним стоят Аделинда, покорно сложившая руки на груди, и очень обеспокоенная Барбара. Она быстро понимает, что больной спит и вытаскивает Кэйю за грудки в коридор. — Как он сейчас? — шепот едва различим, но Кэйа понимает. — Сейчас лучше, ночью была лихорадка, высокая температура, бредил немного, метался. Заснул с час, может быть, назад. — Кэйа внимательно смотрит за реакцией пастора, и она ему не нравится: в глазах испуг, губы поджаты, пальцы подрагивают. Обычно так вели рыцари в его подчинении, когда не знали, как лучше им поступить в определённой ситуации. — Дождёмся сначала его пробуждения, побудь с ним, я пока приготовлю всё необходимое. Аделинда, покажешь мне кухню? — Барбара уходит, а Кэйа возвращается на свой пост, но Дилюка их перешёптывания всё же разбудили. Или отсутствие капитана кавалерии рядом. — Я думал, что ты ушёл. — Дилюк поднимается на локте, Кэйа легонько толкает его обратно на подушки (теперь уронить крепкого мечника было невероятно легко) и сам устраивается рядом. — Ну куда я уйду? Я же сказал — рядом буду. — Кэйа осторожно гладит мужчину по волосам, давно спутанным и грязным, но это совсем не отталкивает. Дилюк успокоенный ласками, кивает и больше не пытается встать. — Барбара пришла, лечить тебя будет. Будешь опять здоровый, и всё будет хорошо. — Не ясно, кого Кэйа пытается успокоить больше. — Конечно. У меня нет сил долго говорить, но прости меня, ладно? За оскорбленния, за обиду, тебе нанесённую, за всё. Я никогда не считал тебя глупым, развратным, отвратительным, ведь ты самый умный, красивый и талантливый, просто я слаб, и признаться и отпустить боялся. — Дилюк не плачется и не умоляет, он действительно просит прощения и Кэйа замирает, едва дыша. Потом он легко целует Рагнвиндра в лоб. — Конечно, я давно уже и не держу ни обиды, ни зла на тебя. И ты прости меня… — Кэйа думает, что устанет перечислять, за что он должен просить прощения у Дилюка, но тот и без этого всё понимает. Барбара заходит с лекарствами и просит Кэйю выйти, не мешать ей, с чем рыцарь покорно соглашается, уходя помогать поварам на кухне. Если Дилюк сам не будет есть, его накормят насильно. Через время Барбара спускается на первый этаж и подзывает Кэйю. — Я дала ему лекарства, лечение сейчас расскажу и даже наверное, — Барбара оглядывается и находит бумагу и перо с чернильницей, — запишу. Кэйа послушно следует за ней и внимательно слушает её наставления, помимо лечения. — Гуляйте с ним, не давайте залёживаться, но ему строго запрещено мёрзнуть, это может привести к смерти, Кэйа — проследишь! — Кэйа покорен и совсем не спорит. — Пусть пьёт больше тёплого, аппетит у него отсутствует, но кормите, немного совсем, по чуть-чуть, не позволяйте волноваться и переживать! Проветривайте помещения, но когда в них нет больного. Всё будет хорошо, он п-поправится. Сегодня, ближе к вечеру, я снова приду. Жаль, что поздно обратились, но это всё ничего! — Барбара больше выглядит напуганной, чем уверенной в своих словах. Дилюку гораздо хуже, чем он показывает остальным, и пастор не совсем уверена в своих целительных способностях. Девушка отдаёт рыцарю исписанный мелким и неровным почерком листок. — Хорошо, понял. Объяснишь Джинн всю ситуацию, что я на пост не выйду? Не хочу сейчас его оставлять… — Кэйа знает, что мог бы не просить, но он слишком уважает этих двух молодых женщин, от чего все правила вежливости соблюдает удивительно чётко. Барбара кивает. — Конечно, я же сказала, что ему лишние переживания ни к чему. Джинн поймёт. — Барбара уходит, а Кэйа спешит на кухню.       Там уже повара сварили бульон с сухарями и картофелем, компот из засушенных фруктов; рыцарь вызывается сам отнести еду молодому господину. Кэйа бедром открывает дверь в комнату и видит, что Дилюк стоит у слегка приоткрытого окна, жадно вдыхая свежий воздух, словно рыба, выброшенная на сушу. — Тебе не стоит стоять прямо у раскрытого окна! Барбара сказала, что тебе сейчас нельзя перемерзать ни в коем случае… — Кэйа ставит поднос на рабочий стол Дилюка и смотрит на мужчину, неохотно отходящего снова к постели. — Да, просто здесь так душно, не могу дышать почти. — Дилюк кашляет в руку. Кэйа качает головой, боясь увидеть на чужих пальцах кровь, но её не оказывается и рыцарь возносит благодарности одному своему другу. — Давай ты поешь, потом пойдём, искупаем тебя, а служанки пока всё уберут здесь и проветрят комнату. Здесь и правда душно. — Кэйа переживает, что Дилюк станет сейчас отвергать заботу, но мужчина, измученный и изъеденный болезнью, совсем не протестует и зовёт Аделинду, прося, чтобы слуги нагрели много воды.       Ест Рагнвиндр мало, хотя слабый аппетит при отменном здоровье никогда за ним не наблюдался и Кэйа глотает комок слёз. Дилюк съедает всего три ложки и отпивает глоток горячего компота, не притрагивается совсем к хлебу. — Дилюк, поешь ещё, пожалуйста…— Кэйа сидит напротив и снова кладёт свою руку на руки Дилюка. Тот смотрит на него с мученическим выражением лица. — Не могу, не лезет… — Голос у потерявшего силы аристократа слабый, и Кэйа понимает, что готов бросить и Ордо Фавониус, и всё, чем он дорожил до этого, только бы мужчина поправился. Даже отвержение и холод его глаз не бил так, как болезнь.       Дилюк под взглядом Кэйи ест ещё немного бульона и больше на уговоры не поддаётся. Аделинды всё ещё нет, и рыцарь пока что ищет расчёску. — И не гадко тебе? — Спрашивает Дилюк, устало смотря на капитана кавалерии. Рагнвиндр хочет, чтобы его болезнь привела уже к какому-нибудь концу, аристократ готов даже встретить смерть, если она дарует ему облегчение. Кэйа оборачивается и старается как можно спокойнее ответить. — Мне нет. В конце концов, когда я выпивал лишнего в таверне, ты же держал мои волосы? И что-то я не видел на твоём лице омерзения… — На лице у Кэйи ликование, когда он находит расчёску и подходит с ней к Дилюку. Его лицо смягчается. — Ну конечно, и в радости, и в горе. Мне кажется их проще срезать, чем распутать, я не помню, когда последний раз их расчесывал… — Дилюк касается свалявшихся волос и Кэйа хмыкает. — Не жалко? — Кэйа принимается осторожно расчесывать спутанные грязные пряди. Дилюк вздыхает. — Жалко. — И, удовлетворённый свой правотой, Кэйа с улыбкой принимается за дело. На волосы пришлось потратить много времени, прежде чем Альберих повёл Дилюка в ванную. Последний пребывал в лёгком ужасе от осознания того, что помыться самому у него нет сил. Кажется, им двоим предстояла весьма неловкая сцена.       В ванной было душно, и Дилюку страстно хотелось выйти обратно. Кэйа потянул руки к пуговицам на чужой рубашке, за что получил по ладоням. — Я пока не инвалид, сам могу разобраться с этим. — Дилюку неловко, необыкновенно молчаливому Кэйе тоже. Они никогда не оказывались друг с другом в подобной ситуации, даже когда приходилось мыться вдвоём, в далёком детстве. Альберих отворачивается, пока мужчина позади с тяжёлым дыханием стягивает с себя одежду. Рыцарь помнит, что так дышал его товарищ с пневмонией, но того, к счастью, быстро вылечили. Рука Дилюка опускается на его плечо. — Помоги…сесть в ванну, боюсь, сил не хватит… — Дилюк быстро-быстро облизывает губы и за всю свою жизнь Кэйа видит в этом не сексуальный подтекст. Он с готовностью подставляет своё плечо для опоры и придерживает исхудавшего мужчину, не обращая внимания на наготу, пока аристократ опускается в тёплую воду. — Ты так похудел. — Кэйа садится у ванны и опускает голову на бортик. Дилюк хмыкает: ему внимательный осмотр его тела не нравится, но это не смущение, скорее недовольство своим нынешним положением. Альберих осматривает выпирающие рёбра, застарелые шрамы от битв, слишком уж выступающие ключицы. — Болезнь, знаешь, никого не щадит. Если лечение не поможет — похудею до самого скелета. Представляешь, каким уродцем буду? — Дилюк раздражённо бьёт рукой по воде, потом умывает лицо. — Не будешь, мы тебя выходим, откормим. Вечером гулять пойдём, всё хорошо будет. Ну-ка, где тут у тебя что? — Кэйа пытается успокоить больше себя, чем Дилюка, поэтому с преувеличенным вниманием оглядывает полки с приятно пахнущими баночками. Рагнвиндр поднимает руку и указывает на одну из бутылочек. Альберих кивает, и поливает из ковша голову Дилюка. Тот отплёвывается от попавшей в лицо и в рот воды, пока Кэйа смеётся. — Прости, прости, я не специально! — Кэйе не жаль, он с улыбкой смотрит на названного брата, сейчас так похожего на мокрого кота. Дилюк хмыкает. — Конечно, нравится же тебе мучить, да? Мой давай, вода остывает. — Кэйа забыл о предупреждении Аделинды, что настроение господина меняется быстро и в основном сменяется одна негативная эмоция другой. Рыцарь виновато пожимает плечами и снова поливает голову уже осторожнее, старается больше не заставлять Дилюка нервничать. Аделинда спустя время робко через дверь говорит, что комната прибрана и её проветрили, а тёплые чистые вещи она оставила здесь же. — За всё время только сейчас сподобились комнату прибрать. — Дилюк раздражается. — Как же я устал…       Кэйа решает оставить реплику Дилюка без комментариев, осторожно смывая пену с алых волос. Покончив, Кэйа даёт названному брату обтереться и надеть халат самому. — Ну, лучше после купания стало? — Преувеличенно весело спрашивает Кэйа, когда они сидят на чистом покрывале и пьют чай. Дилюк кивает. — Угу, и после того, что дала Барбара даже, кажется, дышать стало легче раз в сто. Может, и правда рано ещё умирать. — Дилюк покачал головой. Кэйа замирает. — А ты и правда готовился к смерти, да? — Альберих отставляет свою пустую чашку на прикроватную тумбу. — Угу, к смерти в одиночестве. Не ожидал, что ты всё-таки придёшь. Я это даже принял. — Дилюк ложится на кровати и утыкается носом в чистую, хорошо взбитую подушку. Рыцарь виновато гладит мужчину по волосам. — Прости, я заметил слишком поздно. Зимой я в тавернах бываю редко, твоему отсутствию не удивлялся. Просто думал, что ты там в другие смены, а потом только узнал, что ты из поместья и не выходил всю зиму, да и гостей не ждал. Тогда сразу к тебе рванул. Неужели ты за всё время только один раз вызывал лекаря? — Альберих пропускает чистые причёсанные им самим волосы сквозь пальцы, Дилюк мычит. — М, не один, просто никто не заметил развития чахотки, а когда заметили, было поздно, год всё зрело, не мудрено. — Дилюк ложится на спину и бессмысленно смотрит в потолок. Он не говорит Кэйе, что не так давно даже завещание написал, надо будет обновить следующей зимой, если удастся до неё дожить. — Грёбаные шарлатаны, где только учатся… — Кэйа поджимает губы и Дилюк пожимает плечами. — Барбара скоро придёт. Как твоя температура? — Кэйа наклоняется и касается губами чужого лба. Дилюк под ним взволнованно выдыхает: «прямо как в детстве». — Ещё держится. — Кэйа недовольно цокает языком, но потом улыбается. — Ты ещё помнишь, как я детстве к тебе лез, особенно когда ты болел? — Мужчина страстно хочет вывести Дилюка на эмоции, надеясь, что у них есть ощутимый шанс на восстановление былых отношений, что поведение Рагнвиндра — не отчаяние из-за болезни, которую он переносил в одиночестве. — Конечно, а то нет. — Дилюк отводит взгляд, и Кэйа просит: — Могу я остаться в этом доме, как твой брат? — Выходит так жалобно, что Альберих кривится от самого себя. — Естественно. — И оба лгут: хочется, чтобы Кэйа остался здесь не как брат, но один думает, что его чувства грязные и мерзкие и такое нормальный человек, особенно его положения, испытывать не должен, а другой давно смирился и принял, но решил держать всё в себе, всё равно винному магнату предназначено взять в жёны какую-нибудь благородную девушку, чтобы построить семью, и ему места в этой идеальной картине жизни нет.       Вечером, когда Кэйа снова заставлял Дилюка поесть немного тёплой еды, пришла Барбара, да ещё и не одна, а с магистром Джинн. Дилюк точно не хотел, чтобы Джинн, которая испытывала к нему симпатию, видела его в таком состоянии, но ничего нельзя было сделать. — О, вижу, что тебе стало немного легче? — Тихо и осторожно спрашивает Барбара, предполагая, что громкие звуки Дилюку сейчас не очень приятны. Мужчина кивает, проглатывая суп, обижигаясь. Джинн походит к нему со спины и опускает руки на плечи, Кэйа сначала вспыхивает, испытывая укол ревности, но быстро успокаивается: Дилюк сейчас точно не в том состоянии, начнёт переживать — течение болезни усилиться, а этого никак нельзя было допустить. — Как же так вышло? — Джинн садится рядом, рукой проверяя температуру аристократа. Дилюк пожимает плечами, он винодел, а не врач, чтобы знать, почему только ему одному так не повезло. — Однако меня радует, что болен только я один, а не принёс болезнь в город. Этого я себе вряд ли простил бы. — Дилюку тошно от пафоса фразы, зато Джинн, кажется, тронута. — Слова истинного рыцаря и верного гражданина! — Дилюк морщится на слове рыцарь, Кэйе смешно и он прячет свою неуместную улыбку в кружке с горячим чаем, но аристократ замечает и закатывает глаза. — Мне нужно повторно осмотреть пациента, ешьте, и поднимемся в комнату. — Барбара, садится рядом с Кэйей и опирается руками о стол. Альберих спохватывается и смотрит на Дилюка, думающего, кажется, о том же. — Вы не голодны, может чаю, кофе, вина? — Кэйа жалеет силы Дилюка и берёт проявление гостеприимства, о котором они благополучно забыли, в свои руки. — Я не отказалась бы от тёплого чая и супа. — Джинн смотрит всё на Дилюка, и Кэйа кивает, поворачиваясь в сторону пастора. — Я тоже, если не сложно. — Барбара опускает взгляд, ей неловко, она же лечить пришла, а не чаи распивать, но когда Кэйа предлагает, отказываться было бы ещё более невежливо.       Альберих выходит из-за стола и опускает свои ладони на плечи пастора. — Для таких обаятельных гостий ничего не сложно. — Кэйа тихо смеётся, смотря на насупленную Барбару, Джинн, привыкшую к стилю общения своего рыцаря, и тяжело вздыхающего от этой сцены Дилюка. — Иди уже, пожалуйста. — Дилюк качает головой, но в глазах нет осуждения за такое поведение.       Кэйа убегает на кухню, прося повара и служанок о ещё двух порциях. — Он за тебя очень переживает. — Барбара взволнованно расправляет складочки на своём платье, Дилюк кивает, ему кажется, что девушка понимает и видит их души и помыслы гораздо лучше, чем её сестра. — Учитывая то, что я уже готовился к смерти, а он к моей смерти нет, то думаю да, он обеспокоен. — Дилюку даже хватает сил на подшучивания. В прочем Джинн, не любившая шуток о смерти, не оценила. — Вы простите мою молчаливость, сил просто долго говорить нет. Мне на принятие ванны едва хватило сил, спасибо вон ему. — Рагнвиндр поворачивает голову в сторону возвращающегося Кэйи. Барбара снова тепло улыбается, и каждый хочет верить, что благодаря пастору горе обойдёт последнего представителя дома Рагнвиндр. — Сейчас принесут, минутку. — Рыцарь садится и возвращает свой немигающий взгляд на Дилюка.       Спустя время Дилюк уходит в свою комнату под надзором рядом идущего Кэйи и следующей за ними Барбары.       Теперь, пока пастор колдовала над аристократом, Кэйа и Джинн сидели на первом этаже за столом. — Мне Барбара сказала, что болезнь тяжело задела Дилюка, и он может и не выкарабкаться. — Джинн смотрит на свои подрагивающие от волнения руки, Кэйа почти зло щурится: будто он сам этого не знал! — Дилюк сильный, самый сильный, он всё преодолеет. — Альберих думает, что он звучит очень жалко, но Джинн и сама хочет верить в то, что Дилюку всё под силу: и магов бездны убивать, и смертельные болезни побеждать. — Кэйа, подойди. — Барбара, перегнувшаяся через перила, появляется неожиданно, и Кэйа слишком поспешно поднимается, едва не роняя стул. — Что? — Кэйа смотрит вниз на Джинн, которая тоже хочет подняться к ним и помогать, но ей не хватает духу сделать этого под взглядом её рыцаря, значение которого она не может определить. — Рекомендации всё те же, но Кэйа, послушай, Дилюк привирает, говоря, что ему он в порядке, я тебя очень прошу, относись к нему, как к стеклянной вазе, как к самому хрупкому материалу, он сейчас очень слаб, ему правда нужно много времени, чтобы восстановиться. — Барбара шепчет торопливо, и Кэйа кивает, понимая, насколько это будет сложно.       Проводив недалеко девушек, Кэйа бежит скорее обратно на Винокурню и застаёт Дилюка работающим. — Дилюк, откуда у тебя силы ещё на документы? Последнее здоровье хочешь просадить? — Кэйа недоволен, но Дилюк хмуро отвечает: — Сбоя в работе таверны за всю зиму не было, как думаешь, работал я в это время или нет? Для твоего же блага, между прочим. — Дилюк улыбается одними уголками рта, а Кэйа уязвлённо фыркает. — Хорошо, поработай, только недолго. — Дилюк кивает. Вряд ли у него достанет сил для действительной продуктивности.       Долго работать и правда не получается: внезапно подступает лихорадка. Кэйа ушёл в библиотеку, указав в своих планах дежурить рядом с Дилюком, а книги — чтобы не заснуть и в первый момент его рядом не оказалось.       Вернувшись и узнав, что температура у мужчины снова поднялась, Кэйа едва не заплакал. — Вот и от чего она снова поднялась? Весь день была не слишком высокой и вот тебе на! — Кэйа смотрит на укрытого почти до носа Дилюка и вздыхает. — Я слишком тяжело болею, чтобы всё прошло за один раз, в этом нет ничего удивительного. — Дилюк не знает кого в первую очередь успокаивать: ослабленного болезнями и переживаниями себя, или пребывающего в ужасе Кэйю.       Кэйа падает головой на чужой рабочий стол и раздасадованно воет.