Кашель. Кашель такой сильный и удушающий, какого никогда не было, даже в самые лютые зимы, когда она всегда болела.
Тонкие, бледные пальцы вцепились в простыни, будто, если не держаться за этот кусок ткани, то снова провалишься под землю в прямом смысле слова, положат в гроб, станет так холодно, а черви тобой пообедают, или поужинают, или даже позавтракают, в зависимости от времени суток, хотя это совсем не важно, удовольствие все равно сомнительное... Господи! Боже! Что пришлось перетерпеть ее отцу, он же пролежал под каким-нибудь зеленым холмиком дольше нее, а может его мука ещё продолжается.
Там, после смерти, не было ни Рая, ни Ада. Тьма и пустота внутри, лишь усиливающаяся от мерзких, извивающийся, могильных обитателей, пожирающих трупы... Отвращение захлестывало ее. Стало плохо, жутко, кошмарно. Страшно до дрожи в коленках, чуть ли не до обморока. Будь ее принц рядом, она так бы и сделала. Красиво упала бы ему на руки, а все, возможно, закончилось бы поцелуем.
Кроме кашля к горлу подступила тошнота, девушка почувствовала во рту неприятный вкус желчи. Между тем удушье закончилось, Офелия судорожно вздохнула и потянулась к краю кровати, у которого, всегда на ее памяти, стояла чашка с водой. Припав к ней губами она начала пить так жадно, что сама удивилась, что ей не хватило влаги в реке, где она... она... Нет! Нельзя такого говорить! Можно сглазить и снова обезуметь и...
Она точно помнила каждую секунду своего сумасшествия, четко знала о чём думала, что чувствовала, что делала. Боже! Как ей стало стыдно за всё! Но главное все эмоции каждая клеточка ее тела кричала теперь: "Хочу жить! Хочу жить!". Не под воду, не туда...
И почему у нее совсем не получается держать мысли в узде? Ведь действительно нельзя о таком думать.
— Лучше, чем до этого, хотя бы. И за это Господа поблагодарить надо.— раздался в голове ехидный голосок.
— Тогда для удобства буду считать, что меня спасли из реки и рассудок мне вернулся.
Напившись Офелия откинулась на подушки и стала разглядывать потолок.
Вон там, рядом с черным отпечатком розы (как же она хорошо помнила, как обмакнула бедный цветок в чернила и приложила к доскам, источающих ещё тогда душистый аромат леса, все из соображений красоты, правда пятна на перине были не так прекрасны) была надпись, вырезанная ее братом:
"Prinsesse". Глупая, как тогда казалось, дразнилка. И все только за дружбу с датским принцем, игры с ним в жмурки, салочки, просто веселая беготня у замка, который тогда ей казался самым замечательным, волшебным и сказочным.
Порой они и правда представляли, что она прекрасная принцесса, а Гамлет и Лаэрт — принц и дракон. Мальчики сражались на деревянных мечах, будучи поочередно злодеем и спасителем, её же задача состояла, быть зрителем поединка, кинуть тому кого поддерживает платочек, как знак отличия, картинно ахать, в нужные моменты делать вид, что лишается чувств, а в конце обняться с "принцем" и немедленно "стать его женой", или же оплакать труп своего "заточителя", в зависимости от того кем был Гамлет добром или злом. Когда же для Офелии и королевского сына не было ещё одного игрока, то сначала они грустили, но потом кто-то рассказал другой вариант это истории, где принцесса превращается в дракона, а рыцарь сначала с ней борется, потому что не знает, что это все та же леди, а когда чуть не убивает, целует ее, и проклятие перестает действовать.
У них была пещера, где, как бы, жил "ящер". И маленькая башенка для "принцессы" построенная по просьбе ее принца.
Как же давно это было! Ей было шесть, Лаэрту девять, а (на этом месте она взглотнула) Гамлету восемь. Прошло десять лет. Чуть меньше двух третей ее жизни, а ее сердечко все также колотится, словно маленькая пташка в клетке бьёт крылышками о прутья решетки, при мыслях о возлюбленном.
И она, как и тогда боится произнести его имя. Предпочитала официальное "принц" (в особо трогательные и нежные моменты она прибавляла к этому "мой", выделяя это интонацией) и "милорд". Если и нужно уточнить, то обязательно добавляла титул. Фраза "принц Гамлет" вместо короткого "Гамлет" убивала страх и придавала спокойствия. Почему боязнь эта возникла, самое смешное, девушка совсем не помнила. Только всякий раз после произнесения его имени случалось что-то плохое, и счастье, будто царь Эгей, увидев черный парус вместо белого, придя в отчаянье, падало с утеса, но только не с греческого в Афинах, а самого высокого в Дании.
Из мыслей ее вырвал громкий и настойчивый стук в дверь.
— Офелия! Сестра!
Она торопливо поднялась с постели и поспешила к двери.
Лаэрт никогда не любил ждать, а после промедления начинал беспокоиться и мог сделать какую-нибудь глупость.
Дрожащими руками Офелия вставила ключ в замок, тот со скрежетом повернулся и взгляды брата и сестры встретились.
— Боже праведный! Наконец-то! Я думал с тобой что-то случилось. Ты не заболела?
Офелия с улыбкой покачала головой. Несмотря на то, что общаться с Лаэртом было порой тяжело, внутри стало тепло и солнечно. Хотя бы ему точно есть до нее дело.
— Хорошо, а я испугался, что тебе плохо. Точно все в порядке?— он потрогал ее лоб проверяя есть ли жар.— Да, наверное, ты все же здорова.
— Сейчас же не зима, а значит не думаю, что, когда на улице так тепло у меня будет горячка.
Лаэрт рассмеялся.
— Можно и так сказать. Ждем тебя внизу с отцом. Одевайся, раз уж ты не больна.
— То есть он здесь?— осторожно уточнила Офелия.
Все же нужно знать.
— Конечно, он ещё не поехал в Эльсинор. Совет будет лишь в полдень, а это ты у нас — Солнце, встаёшь с петухами.
Солнце... Сердце защемило, на глаза навернулись слезы. Так Лаэрт звал ее в детстве, потому что она рано вставала. После смерти матери они пытались поддерживать друг друга, насколько возможно, и Лаэрт был таким старшим братом, какого только можно было пожелать.
— Я о другом. Он жив? С ним все в порядке?
Глупо было спрашивать, конечно, жив раз поедет в Эльсинор.
Лаэрт нахмурился:
— Да... А ты что-то знаешь?
Теперь нужно выкрутиться и не запутаться ещё сильнее.
— Нет-нет.— запротестовала девушка, возможно слишком поспешно, но наткнувшись на суровый взгляд брата, пояснила.— Просто приснилось.
Идиотка! Знаешь ведь, что не умеешь врать — молчи!
Какое бы никудышное было объяснение, но оно явно успокоило Лаэрта.
— Не пугай меня больше так! — он облегчённо вздохнул. — Я думал, что есть причины для беспокойства, а не обычный кошмар.
Хорошо, теперь надо продолжить в том же духе.
— Не такой уж обычный!— горячо возразила Офелия.— Сны бывают вещими!
— Ты совсем, как мама!— брат поднял ее и закружил.
Снова, как в детстве...
Когда он отпустил, девушка схватилась за стену, чтобы устоять на ногах, и показалось, что пол куда-то поехал.
— Хорошо. Мы тебя ждём.
Лаэрт улыбнулся и собирался уйти, но Офелия окликнула его:
— А как ты здесь оказался?
— Ногами.
Он снова рассмеялся и сбежал по ступенькам вниз, крикнув ей напоследок:
— Там холодно, оденься по-теплее-е-е-е!
Офелия тяжело вздохнула и закрыв дверь, подошла к большому гардеробу выбирать одежду.
Судя по ярко горевшему камину и все-равно некоторой прохладе в комнате, за время ее забытья на дворе похолодало.
Не трогая пока дверцу шкафа она подошла к окну и...:
— Господи, помилуй!
За створками с маленькими прозрачными стеклянными ромбиками окаймленными инеем была зима. Солнечный май в мгновение стал зимой, и с Офелией судя по высказываниям Лаэрта ещё вчера было все хорошо. Кроме того, мертвый, она точно это помнила, отец жив-здоров ждёт ее вместе, отплывшим, между прочим, во Францию, братом завтракать. Что за чертовщина здесь происходит?!
— Господи, спаси и сохрани! Господи, спаси и сохрани! Господи, спаси и сохрани!— повторяла она, крестясь и другой рукой машинально доставая белую сорочку и чёрное платье из хорошего дорогого сукна подхваченное под грудью золотистой лентой.
Вдруг она резко замолчала осела на постель и с ужасом посмотрела в недры своего шкафа, будто заметив там призрака. Ни летящего шелка, ни открытых платьев, что у девушки занимал значительную часть гардероба.
Лишь недавно, несколько месяцев назад отец решил, что раз она теперь скоро выйдет замуж, нужно основательно заняться ее одеждой, и ей заказали платья с более глубоким декольте, и талия была там где и должна быть, лиф не заканчивался под грудью.
Вернее были и такие, но из незнакомых, явно теплых и явно дорогих материй.
А ещё много-много зимних плащей. С мехом и без, длинных и коротких, из простой шерсти и с богатой вышивкой.
Но дома так не было, и даже за несколько месяцев не успели бы нашить столько всего, да и куда унесли летние наряды. Страх липкими пальцами взял ее за руку. Неужели мертва? Неужели действительно? Как так? Где Преисподняя? Где Чистилище? Где Вечное Блаженство?
Да, в первую минуту после пробуждения она подумала про возрождение где-то в ином мире, но быстро отмела эту мысль, хотя вдруг именно тогда она была права? Подождите... Пробуждения? От чего? После чего? Последнее, что она запомнила — нехватка воздуха и редкие солнечные лучи проникающие под воду. Смерть. Или есть ещё одна надежда. Безумие. Вдруг Офелия сошла с ума, но рассудок вернулся к ней, путем потери памяти о последних месяцах. Или может годах?
Быстро вскочив девушка подбежала к зеркалу, но не заметила ничего необычного. Волосы такие, как и раньше — в основном светлые с парой темных прядок; впалые щёки с пятнышками лихорадочного румянца; голубые глаза, очень светлые, такие что на мертвенной бледности кожи почти не выделяются; плечи очень худенькие, болезненно худенькие; и слишком большая грудь, на нее обращают внимание все до последнего конюха. Все как обычно.
***
— Какой сейчас месяц?
Уже полностью одетая Офелия сбежала по ступенькам и теперь стояла на пороге комнаты, где сидели ее отец и брат.
— Декабрь. Офелия...— начал Лаэрт обеспокоенно хмурясь.
— А когда и почему ты приехал из Франции? — перебила его девушка.
— На коронацию нового короля. Офелия...
— Кто сейчас король? Клавдий умер?
— Нет, Офелия, что с тобой сегодня?
Полоний молча наблюдал разговор брата и сестры. В глубине души все ещё теплилась надежда на то, что дочь глупо пошутила и сейчас заливисто рассмеется.
— Так кто?
— Клавдий, конечно же, кто же ещё? Гамлет молод и занят мыслями об умершем отце, он не может стать королем прежде дяди. Офелия...
— Да, я все понимаю, но ты говоришь про майские события, верно?
Лучик надежды тихо гас, Офелия смотрела на вытянувшееся лицо Лаэрта.
— Какие майские?
— События, которые произошли в месяце, мае.— взгляд девушки был точь-в-точь, как и у ее брата.
— Какой из трёх, Офелия?— с леденым спокойствием поинтересовался Полоний, все же придется участвовать в этой дурацкой игре, затеянной дочерью.
— Как трёх?
Она выглядела ошарашенно и испуганно, будто бы правда так думала.
— Декабрь, январь или февраль. Ну, какие ты придумала какому названия?
— А остальные девять?— с детской наивностью спросила дочь (да что уж там! И есть она на самом деле ребенок, которого по-хорошему надо было бы отсюда увезти куда-нибудь, сердце старого придворного говорило, что ничем хорошим все это не кончится).
— Какие девять, Офелия?
— А когда ты поедешь во Францию?— перевела взгляд на Лаэрта.
— В феврале, наверное, Офелия, но откуда ты знаешь, я же...
— Что с вами обоими такое? С ума вы меня сведёте! Один — только недавно приехал домой и вот уже собирается обратно! Другая тоже хороша! Рассказывает какие-то сказки про сколько там месяцев? Как будто забыла вдруг все!
Офелия покраснела и, глядя куда-то в пол, начала комкать подол платья. Слава Богу! Если смущается, значит в здравом уме.
— Простите. Глупая выдумка.
Она подняла глаза, рассмеялась и бросившись прочь закричала:
— Простите сердечно!
Полоний перевел суровый взгляд на сына:
— Ну?
Лаэрт начал что-то говорить. Старик-отец тяжело вздохнул.
Дети-дети! Что его угораздило в молодости жениться? Видимо, глупость и при том беспросветная.
***
Офелия шла по лесу и пыталась принять положение вещей. Она мертва, отец мертв, Лаэрт, наверное, тоже. И Гамлет мёртв, и король, и наверное королева. Все. Все кого знала, любила, уважала... Неужели всегда так. Проживёшь жизнь земную, попадешь куда-то в другой мир, где, вероятно, ты обречена на вечное пребывание в постели, а потом... А что дальше? А не известно. Сию же минуту упала бы в снег и больше не вставала бы. Никогда-никогда. Только бы знала, что дальше хуже не будет.
Снег набивался в туфельки застрявая в мехе. Подол намок, как и волосы, зря не надела она плаща с капюшоном.
Надо бы возвращаться домой, да и подумать там, но брат, наверное, захочет с ней поговорить, а от всего этого уже тошно. Все в семье обращаются с ней, как с маленькой девочкой или же сумасшедшей дурочкой.
А кто же она ещё? Вспомнить хотя бы ее конец. Так и есть. Слабоумная — раз. Дурочка, потому что все никак ничего не может понять — два. И маленькая девочка, верящая в том, что ее спасёт, неважно от чего, от чего-нибудь, прекрасный принц, принц Гамлет, а потом они будут жить долго-долго и встретят смерть вместе.
Так задумавшись девушка шла чуть было не столкнувшись с сосной и с кем-то кто стоял под ней.
— Здравствуйте.
Простое и тихое приветствие, а как забилось сердце.
— Мой принц.— и замерла не в силах что-либо сказать.
Он стоял прислонившись к дереву с книгой в руках и его задумчивым до ужаса взглядом. Вместо того, чтобы сказать нечто очень умное она спросила, как и тогда:
— Как ваше здоровье в эти дни.
— Благодарю,— и грустная улыбка.— А ваше?
— Спасибо.
Ей показалось, что щёки ее все же стали, будто бока красных яблок, а в снегу девушка заметила нечто очень интересное.
— Офелия, как так может происходить? Ты представь, Офелия, они друг друга любили, любили, а потом так мало времени прошло и уже замужем за этим...
Принц вздохнул, словно пытался извергнуть из себя всю свою душу.
— Я... Я понимаю... После того, как мама... Отец... он, кажется, совершенно не тосковал, да и мы стали ему не нужны. Мама всегда выслушивала меня с братом, ругала, хвалила... А у него существовал лишь замок и все.
— Величайшее мое счастье было бы вернуться в Витенберг. А лучше жениться на вас и уехать куда-нибудь далеко.
Вдруг он обнял ее и прижался к ее рту губами.
Накидка сползла у нее с плеч, холод охватил ее ледяными пальцами, но мир на миг сузился до них двоих. До его рук, до его губ до этого снега падающего на них хлопьями...
Также неожиданно, как и поцеловал Гамлет ее выпустил.
— Простите... Я... Я сам не в себе, Офелия! Я не должен был... Я женюсь на вас... женюсь только... только покончу с одним делом. Верь, Офелия, верь.
Его слова все ещё эхом отдавались у нее в голове.
"Верь"
Она верит и будет верить, но это и есть ее глупость, ее погибель, именно поэтому она не станет ему парой.
— Офелия!
Девушка обернулась. Ее брат.
