О ёлках, гирляндах и Рождестве

В Нью-Йорке, как всегда, снега нихуя нет. Но, невзирая на его отсутствие, искусственные катки всё равно работали, народ праздновал, и Йен с Микки не стали исключением. Стол, полный вкусной жратвы, часть из которой рыжик решил заказать из ресторана, оформив заказ за несколько дней до праздника, потому что понимал, что ебанётся, если будет заниматься приготовлением блюд для праздничного стола один от и до. С нарезкой салатов Микки помог, но это единственное, что он рискнул ему доверить, потому что предыдущие его кулинарные подвиги, которые Галлагер застал, успехом не увенчались. Хотелось сразу наготовить столько, чтобы потом пару дней не подходить к плите, а тупо достать из холодильника контейнеры с едой, разогреть и спокойно пожрать. Хотелось валяться с Микки и смотреть тупые фильмы в обнимку, вырубаться, уронив голову ему на плечо и бесконечно долго целоваться в свете гирлянд. Они со всем справились. Квартира сияла после клининга, стол ломился от разнообразия блюд. Никакого вина и шампанского, даже пиво осталось валяться в холодильнике, праздник ведь, поэтому по бокалам был разлит хороший вискарь, и его янтарный цвет красиво играл в свете новогодней инсталляции. Они были нереально счастливы, потому что смогли преодолеть многие трудности, не разошлись за этот год, и это их второе совместное Рождество. Ебало Милковича светилось не хуже, чем главная городская ёлка, и, чёрт подери, ради этого стоило пройти через все трудности притирки и привыкания, ссоры на ровном месте, чтобы ощущать на себе влюблённый взгляд даже спустя не такой уж и маленький интервал времени. Дело было не в подарках, которые они подарили друг другу, а в том, что они настоящая пара, ебанутая конечно, но зато они видели и осознавали, что их союз лишь крепнет, и Галлагеру очень хотелось, чтобы так было всегда. Бесчисленные звонки, поздравления в мессенджерах и соцсетях отняли львиную долю времени, но всё это ровным счётом нихуя не значило. Они всё равно пиздели, подводя итоги времени, прожитого совместно, покончив с основной частью поздравлений. – Ёбнуться можно. Кажется, что прошла целая жизнь, – со скромной улыбкой говорит Микки, нехотя выползая из-за стола и пиздуя к раковине с грязными тарелками, чтобы счистить с них остатки пищи, скидывая их в измельчитель, и составить посуду в посудомойку, – Мне казалось, что ты меня в первые месяцы бросишь. Спасибо, что терпишь меня, засранец. Он смотрит, как Йен убирает остатки жратвы в холодильник, а у самого на душе так тепло, словно кто-то растопил там камин. Эта ёбаная любовь сделала его куда более сентиментальным, только он всё ещё не готов показывать это в открытую на постоянной основе. Рыжик одаривает своего благоверного ответным взглядом, хмыкая. – Ты так говоришь, словно всё это время только и делал, что трепал мне нервы. Было и хорошее. Много хорошего. Мне с тобой хорошо. Что ещё более важно для-меня, что это взаимно, – для Йена это действительно было так. Ему не было смысла пиздеть. Если бы он не любил Микки, то не терпел бы то, каким тот невыносимым бывает большую часть времени. Он не заботился бы о нём, не было бы всех этих кардинальных перемен в нём самом, которые произошли сами собой, – Я действительно счастлив с тобой, придурок. Если ты ещё не успел заметить. Вся эта рождественская аура, витающая прямо в их обители, охуительно приятные слова рыжика, казались чем-то нереальным. Милковичу до сих пор не верилось, что нашёлся тот, кто смог полюбить его, принять таким, как есть, с ебучим характером и далеко не образцовыми манерами. Но всё это было, происходило здесь и сейчас. Второй год, сука, он желанен и любим. И всё это было абсолютно взаимно. Йен стал тем, ради кого он готов пойти буквально на что угодно. Поэтому очередной проходной фильмец, который показывал им экран телика, не казался таким уж дерьмовым, и Микки смотрел его в половину глаза, периодически поглядывая на Галлагера и довольно лыбясь. Тот сейчас был таким уютным и домашним, умиротворённым и спокойным. Это заебись, что тот, кем так безумно дорожишь, чувствует себя рядом с тобой именно так. – Хочу каждое ёбаное Рождество встречать с тобой, – бормочет Микки, которого сморило от вкусной и сытной жратвы, от невероятно уютной обстановки, всего этого суматошного дня, пристраиваясь головой к чужому плечу, вошкаясь и устраиваясь так, чтобы Йен не убирал руки с его талии, – Раньше мне было похуй на все эти праздники. Но ты, бля, даже их сделал особенными. Йен улыбается и ласково целует его в макушку. Кому ещё выпадала такая честь, видеть Милковича таким? Домашним и совсем не колючим. И вовсе не конченым мудаком, каким тот казался в их первые несколько встреч. Что он сам, что Мик, каждый по-своему мудак, и от этого никуда не деться. Но сейчас это само воплощение одомашненности и нежности лежит на его плече. – Можно попробовать. Неплохая затея, – шепчет на грани слышимости Галлагер, вновь переводя взгляд на телик, не прекращая мягко поглаживать Микки по плечу, – Мне нравится, как у нас получается, – Йен чуть тормошит засранца, не давая тому окончательно вырубиться, – Крепко не спи, уёбок, у меня на тебя планы. Тот поднимает сонную морду, чтобы пристально впериться зенками в ебало рыжего. – Че, опять ебаться? – А ты типа против? – он смотрит на него и хитро улыбается, но качает головой, – Не. Хочу устроить тебе праздничную фотосессию. Без ёлочки и свитеров с оленями. У меня есть кое-что поинтереснее. Микки заинтересованно встрепенулся. Он любил позировать для Йена, любил наблюдать за ним, когда тот работал. Когда рыжик снимал его, то всегда выглядел таким вдохновлённым и в тоже время сосредоточенным. А ещё этот засранец действительно хорошо знал своё дело, и съёмки, которые он устраивал для него, были не хуже студийных. Конечно, Милкович сильно охуел, когда Галлагер заказал четыре больших лампы со штативами, но тот быстро объяснил, что при правильно выставленном свете домашние фото будут не хуже студийных, и он, когда они проверили их в деле, убедился в этом и завалил ебало, прекратив все доёбы. – И че же ты придумал, рыжик? – из его башки напрочь вылетел тот пиздёж про гирлянду, и, честно, ему было пиздец интересно, что же там такое намечается. Совсем не обязательно, чтобы это перетекало в ёблю, но было бы неплохой наградой за проделанную работу. Йен отвечать на вопрос не спешил. Он загадочно улыбался, делая вид, что смотрит фильм, хотя в нём давно проснулся азарт и желание как можно скорее приступить к осуществлению задуманного. – Блядь, Йен, говори! – не выдерживая, рявкает на него Мик, слабо прикусывая его за мочку уха, – Иначе хуй тебе, а не съёмка. Милкович блефовал, и они оба это хорошо понимали, но в ход идут все средства, когда он задался целью выведать из своего уёбка нужную информацию. – Мм, – задумчиво мычит Галлагер, – Помнишь новое постельное, которое я застелил утром? Нейронные связи в башке Милковича никак не желали выстраиваться в единую цепочку. – Ну, помню. Только причём тут постельное, а? – он вопросительно пялит на него, запуская ладонь под футболку к Галлагеру и поглаживая его охуительный накачанный торс. – Ты меня в постели фоткать собрался? Решил взять работу на дом и устроить рекламу ебучего постельного белья? Ответом ему служит очередная хитрая улыбочка. Ну и гандон, блять. В такие моменты рыжий хер особенно невыносим. – Тебе нужно будет раздеться. Полностью. Нюдсами Микки не удивить и не смутить. Они снимались даже во время ёбли. Не в самом разгаре, конечно, когда всё твоё тело переёбывает от желания кончить, а в башке царит такая головокружительная, пьянящая пустота в предвкушении атомного взрыва, что вот-вот ебанёт, а в самом начале, пока для этого хватало выдержки, потому что потом она быстро шла на хуй. – И че дальше? Пока не слышу нихуя занимательного, – Мик прислоняется ближе, целует его в шею, прихватывает кожу зубами, не прекращая ласкать крепкую грудь и живот, – Колись, сучара. Я должен знать, на что подписываюсь. Йен едва слышно выдыхает и мысленно заставляет себя сохранять спокойствие и не поддаваться на провокации. Ещё слишком рано давать волю страсти. Голос его полон напускного спокойствия, хотя от мысли о том, через что ему предстоит пройти, снимая Микки, яйца поджимались в предвкушении. – Я обещал тебе рождественскую съёмку, помнишь? Гирлянды, все дела… – Галлагер мягко намекает, желая, чтобы тот самостоятельно вспомнил тот разговор. Милкович прекращает все покушения на тушку рыжего и вопросительно пялится на него, пока в голове рисуется картинка разговора, состоявшегося несколько дней назад. Теперь всё встало на свои места. – Ты серьёзно, сука? – по его взгляду и бровям, поднятым вверх, легко можно было понять, что он пребывает в лёгком ахуе. – Ты реально собрался украсить меня всякими висюльками и фоткать, Галлагер? Тебе че, одной ёлки мало? Вместо ответа рыжик хватает его за шею своей мощной лапой, чтобы притянуть ближе и затыкает рот поцелуем. Милкович не совсем доволен тем, что так и не добился полного ответа на свой вопрос, а потому он кусает чужие губы, но всё же отвечает на поцелуй, ёрзает от прикосновений, когда Йен запускает вторую руку под штаны и начинает мять его жопу. Очень похоже на начало ёбли, хуй уже привстаёт, и постепенно мысли о фотосессии отступают на задний план, но не выветриваются из его башки насовсем. Галлагер не из тех, кто оставит всё просто так или забудет о чём-то, особенно если у него загорелось. Что творилось в черепушке у этого веснушчатого уебана, всё ещё оставалось для него загадкой. Реально, эти рыжие не от мира сего, со своим особенным строением мышления и внутреннего мира. По крайней мере, Йен именно такой. Загадочный, местами даже слишком, слишком ебанутый, к его счастью, в хорошем смысле, весь из себя правильный, но такой горячий, когда дело доходит до секса. И член у него огромный. По крайней мере, Микки раньше таких не видел. Разве что в порнухе. Его заставляют подняться с дивана, ведут в спальню, сопровождая это скорее дразнящими поцелуями, нежели реально страстными, и лёгкими касаниями, тем не менее, этого достаточно, чтобы даже под одеждой по коже пробегали мурашки, а хуй окреп окончательно. В пункте назначения всё идёт совсем не так, как ему хотелось бы. Йен берётся выставлять свет, из шкафа достаёт бумажный пакет с магазина и ставит его на стол. – Раздевайся. Ты нужен мне голым и возбуждённым. Милкович от возмущения едва ли не задыхается, всё его естество требует, чтобы он вмазал по этой морде, которая вздумала издеваться над ним, вместо того чтобы как следует выебать. А этот пидорас, кажется, читал его мысли. – Потом мы потрахаемся. Но всю фотосессию тебе нужно быть со стояком. Он ловит взгляд зелёных глаз, которые не очень хорошо видно при слабом свете ламп, гирлянд и свечей, стоявших в помещении, скрипит зубами, но стягивает с себя футболку. – Ты, сука, совсем охуел, пидор… – штаны вместе с трусами также летят на пол, и Йен спихивает тряпки к порогу, и, чтобы было почти честно, сам раздевается до белья. Его хуй также успел привстать, что нельзя было не заметить, особенно Мику, который мысленно уже насаживался на него. – Че мне делать? – Распизделся, словно я впервые тебя со стояком снимать буду, – хмыкает Галлагер, расчехляя камеру, – Устраивайся на постели и поддерживай хуй в стоячем состоянии. Думай о приятном, о предстоящей ебле, например. Микки смотрит на новое постельное цвета крем-брюле. Ткань по фактуре очень напоминала шёлк, но шёлком, как таковым, не являлась. На ощупь приятно. Наверняка на таком будет очень кайфово трахаться. Он ложится на спину, разводит ноги в стороны и начинает подрачивать себе, глядя, как Йен устанавливает камеру на штатив, стараясь не переусердствовать с этим делом. У него предвидится куда более интересное развлечение, нежели мастурбация. – Рыжик, резче, пока я тут не спустил. Доставай свою гирлянду. Йен смотрит на него, опять нагло лыбится, и прёт к пакету, извлекая из него часть содержимого. И это нихуя не похоже на гирлянду. Микки чует неладное во всей этой хуйне, но заднюю сдавать поздно. – Не пизди, у тебя хорошая выдержка. На стол падают такие же золотые бусы, что висят у них на ёлке, и, мать его, изогнутый красно-белый леденец в форме посоха, которые начинают продавать на каждом углу перед Рождеством, только большой. На самом деле, вся эта хуйня, которую периодически придумывал рыжик, устраивая тематические съёмки, была очень и очень занятной. Другая модель на его месте могла бы послать Галлагера на хуй, потому что фотосессий хватает с лихвой и на работе, но он не мог отказать этому ублюдку по ряду причин. Первая из них и самая весомая – он любил его. Вторая – это реально интересно, сука, узнавать, что для тебя приготовили в этот раз, и третья, что от него не требовалось многого, да и награда того однозначно стоила, будь то страстная ёбля, совместный поход в бар, или же вкусная жратва, которую для него готовил Йен. Микки и без всех этих мотиваций согласен практически на всё, лишь бы его придурок был счастлив и доволен. Творец херов. – Ну давай, украшай меня, хули, – чуйка подсказывала, что в пакете есть ещё что-то, но хитрый хрен решил не раскрывать сходу все карты. Галлагер, подойдя к Микки с леденцом и бусами в руках, склонился над ним, вовлекая того в очередной поцелуй, смещая его руку с члена, лаская ствол и опускаясь к яйцам, не обделив их вниманием, дал себе слабину, чтобы пососаться с ним пару минут. Так хуй Милковича точно не упадёт. Для горячих фоток нужен не менее горячий Милкович, поэтому ему нужно постоянно поддерживать его в нужной кондиции. – После всего этого ты просто обязан будешь ебать меня до потери пульса, уёбок, –ворчит Мик, наблюдая, как Йен замысловато раскладывает по его тушке бусы, причём предусмотрительный пидрила купил длинный моток, чтоб наверняка, и хитровыебанный узор, придуманный рыжиком, украшал всё его тело, – Это, а с леденцом че? Мне его сосать? Йен смеётся, поправляет причёску своего благоверного, придавая ей лёгкую небрежность и растрёпанность, а потом разворачивает сладость и устраивает её прямо на его члене, упаковку держит в руках, чтобы потом засунуть в пакет. Ничто не должно испортить идеальную фотозону и не менее идеального ублюдка, лежавшего на постели. – Сосать ты будешь у меня, придурок. Поправляй, чтобы не падал. Только аккуратно, – внимательный взгляд на собственные старания, и он уже передумал, по крайней мере, насчёт некоторых своих слов, – Хотя нет. Сам буду поправлять. А то разрушишь композицию. – Ебать ты извращенец, – веснушчатое ебало уже скрыто за фотоаппаратом, и Микки ″переключает″ себя на рабочий лад, готовый слушать, что будет говорить Йен. Раз уж согласился, то надо сделать всё в лучшем виде, порадовать сукина сына, чтобы у него даже при беглом взгляде на эти снимки в штанах шевелился. – Сделай так, чтобы при взгляде на эти фотки встал даже у натуралов, – говорит рыжик, делая пару пробных снимков. Благо, мудрить особо не надо. Повернуться так, эдак, поиграть со взглядом, закусить губу, облизать их, при этом стараясь сохранять спокойствие и думать о всякой возбуждающей хуйне одновременно. Сложно думать о работе и при этом сохранять хер в стоячем состоянии. Леденец и бусы приходится часто поправлять, также часто, как приходится менять позы. Но он чувствует, как Галлагер прожигает его взглядом через объектив, а это значит, что его не меньше заводит это дерьмо, и, сука, это главный стимул завалить свою пасть и терпеть. Тем более его стимулируют ласками, когда поправляют реквизит. – Ну, че там? – интересуется Милкович, когда с первой партией снимков оказывается покончено, и он может скинуть с себя эту поеботу и спокойно подрочить, предвкушая скорую ёблю. – Это охуительно, детка. Хоть сейчас в плейбой продавай, – отзывается Йен, просматривая отснятое. Материал получался качественным и безумно горячим. Постельное идеально гармонировало с общей обстановкой и выгодно подчёркивало бледную кожу Микки, и даже полная обнажёнка, едва ли прикрытая леденцом и бусами, не делала снимки слишком пошлыми. В этом и была их притягательность. Если эти фотки вышли бы в свет, многие бы захотели в качестве рождественского подарка такого шикарного мужика с мощным накачанным телом, крепким членом и очень красивым ебалом. Пока что Галлагер был доволен отснятым. Сложно оставаться равнодушным к своему любимому придурку, которого собственноручно погрузил в эдакую ″праздничную″ обстановку для взрослых. Каждому возрасту свои развлечения. И пусть рождественская ночь совсем не то время, когда нужно заниматься какой бы то ни было кропотливой работой, кто им запретит? – Я в себе не сомневался, – самодовольно комментирует Микки, с придыханием наблюдая за тем, как рыжик вновь шуршит пакетом, и что оттуда достанет в этот раз, продолжая стимулировать член рукой, мечтая о большем, – Скоро мы закончим бля? У меня уже яйца гудят. Он ничуть не пиздел. Терпения и выдержки отчаянно переставало хватать, все мысли были о самом вкусном: галлагеровской елде в своём очке. Будь его воля, он бы послал всё это на хуй и накинулся бы на него, но тогда рыжик будет ворчать, что ему не дали поснимать вдоволь, и вообще, что у некоторых на уме одна ёбля. Лишь ради того, чтобы Йен был доволен, Микки будет терпеть из последних сил, но не будет отказывать себе в удовольствии лишний раз попиздеть в своей привычной манере. Но, к его разочарованию, пока что Йен достаёт только гирлянду, работавшую от батареек. Хорошо, что он додумался сразу её распаковать и запихать в блок батарейки, за это Милкович мысленно сказал ему спасибо. Обычные такие лампочки с мягким тёплым светом, ничего особенного. Неужели это всё? – Ты бы знал, как это бомбически выглядит, – произносит Йен, заставив его сесть и опутав его торс этой самой гирляндой, некоторую её часть обмотав вокруг эрегированного члена. По глазам уёбка было видно, что тот не пиздел. – Лампочки на хуй? Серьёзно? Микки мог лишь окинуть себя взглядом снизу вверх, но не видел полной картины, а потому он в душе не ебал, как это смотрится. Но причин не доверять рыжику у него не было, особенно, когда тот так восторженно пялился на него. В подтверждение своих слов Галлагер пылко целует его, прихватывает зубами нижнюю губу, посасывает её, следом оттягивая и лишь потом отпуская, а когда тот отстраняется, Микки видит, как его не менее твёрдый член натягивает белую ткань боксеров, и его так и манит высвободить его и взять в рот по самые гланды. Наверное, он помешанный, раз так обожает чужой хуй, но, блядь, как может быть иначе, когда речь идёт об агрегате его рыжика? – Не бойся, мы не ограничимся ебучими лампочками. К его большой неохоте Йен вновь возвращается к камере, чтобы начать раздавать указания и снимать его. Милкович убеждает самого себя, что способен потерпеть, и делает то, что ему говорят. Если его персональный фотограф говорит, что это выглядит бомбически, значит так оно и есть. Теперь его подстёгивал жгучий интерес, что же ещё скрыто в этом сраном пакете, стоящем на столике в дальнем углу. Когда они вообще успели разжиться таким количеством мебели? Даже если захочет, он хрен вспомнит, когда они его купили. Сраная обитель уюта и похоти, не иначе. Йен в не меньшем нетерпении, чем Микки. Если Милковича стабильно приходится поддерживать в возбуждённом состоянии, то он наблюдал картинку напрямую, видел всё со стороны. Кто-то говорит, что чем дольше вы состоите в отношениях, тем стремительнее страсть сходит на нет. Может, у других и так, но он хотел этого ублюдка ничуть не меньше, чем в самый первый их раз. Он всё ещё оставался для него притягательным и желанным. Возможно, роль тут играло то, что они проводят вместе не так уж много времени. У каждого достаточно плотные графики, и далеко не всегда они видятся по утрам. А иногда бывает и так, что кто-то просто засыпает раньше от усталости, уткнувшись мордой в подушку, на которой сохранился запах его партнёра. – Йен, – очередная замысловатая поза, очередные изгибы его далеко не тонкого тела, подчёркнутые светящимися однотонными огоньками, и он уже готов молить рыжика, чтобы тот закончил, – Долго ещё? Давай сворачиваться, сука. Я уже не могу. Член болезненно ныл и стоял даже без стимуляции извне. Достаточно было мыслей о предстоящем сексе и редких касаний Галлагера, его поцелуев, которые тот оставлял практически по всему его телу. Как тут не поплывёшь? Но рыжий пидор вновь полез в пакет, игнорируя его просящий пиздёж. – Последний элемент. Не снимай гирлянду, – комментирует Йен свои действия, извлекая оттуда кляп с шаром, выполненный в однотонном молочном цвете. В обычном секс-шопе Мик таких не видел. Интересно, долго ублюдок искал игрушку именно в такой цветовой гамме, или может кляп сделан на заказ? Йен то мог заморочиться, от этого зануды и не такого стоит ожидать. – Су-у-ука… – тянет Милкович, – Кляп? У Йена был фетиш чем-либо затыкать его пасть. Он уже привык, что тот мог додуматься до чего угодно в угоду собственным хотелкам. Ну да, с кляпом во рту он не был таким громким, не голосил дурниной, когда Галлагер насаживал его на свой хер. – Кляп. Только он, и всё, – чужие руки уже застёгивают ремешок на затылке, по-родительски нежно Йен целует его в макушку, что не вяжется с общей обстановкой, в которой буквально повис запах надвигающегося секса, а потом снимает с его торса гирлянду, сворачивая в несколько раз, – Заведи руки за спину. Милкович возмущённо-недовольно мычит, явно матерясь, но слушается лишь потому, что они скоро закончат, творец внутри его ёбнутого мужика будет удовлетворён и они наконец поебутся. – М-к-ххм, – попытки говорить с затычками во рту ещё ни разу не увенчались успехом, равно как и в этот раз. Поэтому ему оставалось лишь метать на Галлагера взгляды, по которым легко было понять, что он обо всём этом думает. – Давай малыш, последний раунд, – и вновь Йен уже у камеры, прикидывающий, какие позы лучше принять его благоверному. Говорить о том, что сам был просто на грани, даже не стоило. Это было слишком хорошо видно. – Всего несколько поз. Он фотографирует Микки с руками, связанными за спиной, просит его то откинуть голову, то наоборот, пристально смотреть в камеру. Рыжик уже не прикрывал его эрекцию, на это было абсолютно похуй.  Никто, кроме них, не увидит эти снимки. По любому Йен опять проявит лучшие фото, ебаный фетишист. Потом Галлагер развязывает его руки, но лишь для того, чтобы связать их на уровне живота, давая ему больше свободы действий. Фотки просто огонь, это чистый секс. Хорошо, что Мэнди и все остальные родственнички не видят всего того, что рыжик иногда вытворяет с Миком. Им они высылают вполне цивильные фотки, в одежде, без намёка на какие-либо непристойности. И если со снимками для их любимой засранки можно было особо не париться, в кадр могли попасть и упаковки гандонов, и смазка, и даже игрушки, которые они забыли убрать, то с остальными фото парни были осторожнее. Личная жизнь на то и личная, что никому не стоит совать свой нос куда не следует. – Ласкай себя. Покажи всю свою шлюшью натуру, – просит его Йен, чтобы сделать несколько финальных кадров. Микки рычит, скрежещет зубами, стискивая несчастный шарик, зыркает на рыжего взглядом, полным возмущения и недовольства, вздыхает, но делает то, о чём его просят. Со связанными руками это нихуя неудобно и не особо представляется возможным разыграться, но он импровизирует: ложится на спину, широко разводит ноги, и, насколько представляется возможным, дотягивается до члена, размазывает по головке смазку, изгибается и так и эдак, мысленно представляя на себе губы и руки Галлагера, что это его огромная лапа ласкает его, стонет сквозь кляп, запрокидывает голову, прикрывает веки, позволяя себе на мгновение забываться и выпадать из реальности. Он докажет этому пидору в очередной раз, что он первоклассная модель, и, даже будучи возбуждённым до предела, сможет выдать идеальные позы в сочетании с соответствующим взглядом. У Йена в яйцах всё кипит. Сука, это точно стоит того, подвергать себя и Микки такой пытке. Кадры просто нереальные, и, когда они будут готовы, и он сможет показать их ему, тот не пожалеет о том, как над ним издевались. Он вытрахает всё недовольство из своего засранца, залюбит его вусмерть, когда в башке не будет свербеть от желания спустить. Последние кадры дались сложно не только Милковичу. Но они сделаны, и с долей удовлетворения Галлагер выключает камеру, отставляет её в сторону и уверенным шагом идёт к постели, распутывает и выключает гирлянду, кидает её в сторону, а потом расстёгивает и бросает кляп на постель, чтобы нависнуть над своим мужчиной, практически трахая его рот языком, притираясь хуем к его бедру. – Ну наконец-то… – прямо в чужой рот пиздит с придыханием Мик, довольный тем, что Йен наконец бросил камеру и занялся им. Давно пора было так поступить. Его руки скользят по сильной широкой спине к резинке белья, которое Микки спускает, высвобождая член Галлагера, недолго мнёт его задницу, не в силах отказать себе в этом удовольствии, ведь жопа у него что надо: подтянутая и накачанная, буквально идеальная, ещё и украшена россыпью веснушек. Просто ебучая мечта. И всё это, весь Йен, от макушки до пяток, принадлежит ему. Микки смещает одну руку к их животам, обхватывает сразу оба члена, ласкает головки, уделяя большее внимание чужому хую, млея под натиском поцелуев и того, как его лапает рыжик. Каждый раз всегда как в первый, также охуительно приятно. Ему никогда не разонравится секс с этим человеком. Ему очень хотелось, чтобы это было взаимно. У его засранца достаточно широкий круг общения, тот практически каждый день имеет возможность лицезреть более свежие тела, более утончённые и изящные, более симпатичные, миловидные лица. Но Йен с ним, и каждым своим поступком он доказывает, что никто другой не имеет над ним такой власти, как Милкович. Он сраный счастливчик, сорвавший самый большой куш в своей жизни. Лучше уже не будет ни с кем. Ему и не хотелось быть с кем-то ещё. Микки не видел себя с кем-то ещё, кроме Галлагера. Желание ощущать друг друга на всех уровнях, это то самое чувство, с которым Йен жил в последнее время. Каждое прикосновение, даже самое незначительное, каждый поцелуй, всё это откликалось теплом где-то глубоко в грудной клетке. Раньше ему казалось, что он не способен на любовь, что нет того человека, который бы сумел растопить лёд в его сердце. Но потом появился Микки, весь такой дерзкий, ебанутый и невероятно самоуверенный, со своими нереальными глазами, наглой улыбкой и охуительной, слишком живой мимикой. Галлагер оказался не готов к свалившимся на него чувствам и начал творить всякую несвойственную для него хуету. Но теперь у них, вроде как, всё улеглось, и ничто не способно помешать им быть вместе и так отчаянно любить друг друга. – Микки… – он прислоняется своим лбом к чужому, тяжело дышит, пьяный от возбуждения, что било через край, – Вставишь в меня пробку? Мик, уже слабо соображающий, что к чему, оказался выдернут из сладкой неги неожиданной просьбой. Нет, им не привыкать экспериментировать и пробовать новое, и вообще, он сам топил за разнообразие, но ведь рыжик – это актив чистой воды. Он был создан для того, чтобы трахать. Красивый молодой человек с не менее красивым телом и большим хуем, просто прирождённый актив. Как ему изначально могло прийти в голову, что этот рыжик может быть на приёме? – Конечно, детка, – с улыбкой отзывается Милкович, предвкушая очередное поползновение к любимой заднице, – Устраивайся поудобнее, хули. В те редкие моменты, когда Йен был снизу, всё было совсем иначе, нежели, когда подставлялся сам Микки. Ему нравилось принимать в себя член своего уёбка, нравилась эта боль, граничащая с удовольствием. Но вот рыжик – это совсем другая история. Этот человек имел куда более тонкую душевную организацию, чем могло показаться на первый взгляд, к нему нужен совершенно иной подход. Даже он, слабо шарящий за эмпатию и прочую лабуду, прекрасно это осознавал. Йена нельзя ебать, как последнюю блядь. Этот человек, даже будучи снизу, привык всё контролировать. Из рыжика никогда не получится томного, невинно стреляющего глазками, мальчика-пассива. Когда Йен отстранился, сразу же подмял под живот подушку, разводя ноги в стороны, уткнулся ебалом во вторую, стянутую с изголовья, краем глаз наблюдая за тем, как Микки шарится в ящике прикроватной тумбочки в поисках смазки, и, собственно говоря, пробки. –Вибрационную? Ты издеваешься, Мик? – изрекает он, когда на постель рядом с ним прилетает небольшая вибрационная пробка. – Мне хватило бы и обычной. Милкович смотрит на Галлагера словно свысока, прежде чем устроиться между его ног, гладит его жопу, и, открывая флакон с лубрикантом, отвечает. – А это месть, уёбок. За то, что мучил меня со своей ебучей съёмкой. Будешь пиздеть – достану эрекционное кольцо и натяну ещё и его, – смоченные смазкой пальцы касаются сжатого ануса, мягко массируют его, прежде чем начать проникновение, – Так что в твоих интересах заткнуться, Галлагер. Он может нести всё что угодно, но для него задница Йена сакральна. Он никогда нарочно не причинит ему боль, разве что в случаях, когда рыжик сам хочет пожестче. Микки реально готов молиться на этого человека, которого безумно любил во всех смыслах. Поэтому он вводит палец уверенно, но достаточно осторожно, чтобы не вызвать дискомфорта. Йен просто нереально узок, словно девственник. Ещё бы, ведь эту дырку не насаживают на девятидюймовый хер почти каждый день. – М-м… – тихо отзывается Галлагер, – Давай смелее бля. Не с тёлкой ебёшься, – поднимая голову, он смотрит через плечо на Мика и стонет, когда тот добавляет второй палец и начинает стимулировать простату, вызывая импульсы по всему телу, от которых его уносило к херам в сраный рай. Что ни говори, а эти ощущения действительно весьма специфичны, на любителя, так сказать. Ему нравилась сама стимуляция, со своим засранцем он научился ловить кайф, будучи снизу, но для него это всё равно было непривычно, и каждый раз в данной роли воспринимался как первый. Сейчас его трахать никто не собирался, но эти ловкие пальцы, которых уже три, заставляют мозг думать об обратном. Его ублюдок точно не посмеет сунуться к его дырке без его согласия, потому что соображает, чем это чревато. У Милковича от этих полустонов башка идёт кругом, хуй дёргается, явно предвкушая оказаться в этой узкой дырке. Но он терпит, в очередной раз за вечер доказывая самому себе и Йену, что он не ёбаное животное, у него есть выдержка для того, чтобы перейти к самому вкусному. От мыслей о том, что рыжик собрался трахать его с пробкой в заднице, всю его тушу пробивало сладким ознобом. – Че, захотелось новых ощущений, сучёныш? – интересуется он, ловя на себе его взгляд и давя наглую лыбу, продолжая орудовать в нём пальцами, чтобы Йен был достаточно растянут. Пробка пусть и небольшая, но он то знал, что Йен не особый любитель пихать что-то себе в очко, и, раз уж ему приспичило, то всё должно быть идеально. Ему нужен момент, когда тот расслабится и начнёт ловить откровенный кайф от процесса. Это происходит в скором времени, когда рыжик самостоятельно начинает двигать тазом навстречу его руке, постанывая в подушку. Этот ублюдок одинаково хорош во всех ролях. Мать-природа создала сраный шедевр и окрестила его Йеном Галлагером. Микки вынимает пальцы и сменяет их анальной пробкой, медленно вводит её, наблюдая за чужой реакцией, а потом включает её на самую слабую мощность и начинает плавно двигать ею внутри рыжика. – Бля… – Галлагер прячет ебало в подушке, приглушая и без того тихие стоны, неосознанно подаётся бёдрами навстречу игрушке, насаживаясь на неё. Это приятное дерьмо, когда доверяешь его заботливым и чутким рукам любимого человека. Едва ли Микки можно было назвать таковым, но порой тот был способен стать охуеть каким щедрым любовником, и это пиздецки сводило с ума. – Не увлекайся, Мик… Взяв себя в руки, он поднимается на локтях, рвано дышит, а потом переворачивается на живот, извернувшись, чтобы не пнуть Милковича по ебалу. Пробка продолжала вибрировать в очке, хуй истекал смазкой, а его сладкий уёбок был так близко, не менее распалённый чем он сам. Йен садится и тянет его к себе, влажными поцелуями вторгается в его рот, заставляет Микки сесть на свои бёдра, сминает аппетитный зад, разводит ягодицы руками, ласкает кожу вокруг ануса, поддразнивая, чтобы следом ввести в него палец на пробу. С прошлого раза Мик всё ещё был достаточно разработан и не нуждался в подготовке,но он бы не простил себя, если бы отказал себе в удовольствии трахнуть его очко, достаточно слабо массируя предстательную. – Сука, Галлагер… – Милкович и без этого на взводе, он яро мстит, оставляя на чужой груди и шее следы зубов и алеющие пятна засосов, наклонившись и прижавшись грудью к торсу Йена. – Я хочу твой хуй. Выеби меня, пидор. Йен сам не меньше хочет его. Но так просто взять и присунуть слишком просто и неинтересно. Ему нравится доводить их обоих до грани, потому что тогда секс выходит особенно крышесносным, просто ёбаный космос в башке и яйцах, весь мир перестаёт существовать, а мысли улетучиваются прочь, оставляя место безграничному экстазу. Именно в этом кайф, до последнего оттягивать самое сладкое, истязать себя и Мика в угоду этим ощущениям. Несколько минут стимуляции пальцем под чужой пиздёж, притирания членами друг об друга и вибрирующей пробки внутри себя, он не выдерживает, вынимает палец и приставляет хуй к жаждущей дырке Милковича, заполняет его собой, откидываясь на постель спиной, устраивает руки на его бёдрах, задавая свой темп его движениям, не давая тому срываться преждевременно. – Микки, – разнообразные ощущения просто уносят его в астрал, он абсолютно нихуя не соображает, кроме одной-единственной вещи, – Люблю тебя, – наверное, нельзя признаваться в любви во время секса, но их чувства уже успели окрепнуть, они поняли, что это не минутное влечение, а нечто крепкое,  выходящее за рамки стандартного понимания любви. Милкович, которого распидорасило от ощущения заполненности, уже начавший двигаться на члене рыжика, с трудом сфокусировал на нём поплывший взгляд. От этих слов каждый раз сердце замирало, пропуская несколько ударов, во рту пересыхало, а в животе начинали кружить свой танец сраные бабочки, словно ты тот самый клишированный герой сопливого бабского романа. Кто бы мог подумать, что самая банальная фраза на всём белом свете будет так откликаться, когда её произносит Йен? – Люблю тебя… Йен… – он стонет, потому что головка члена Галлагера попадает по простате, закусывает губу, но не разрывает зрительного контакта, – Мой любимый уёбок… За столь длительное время они научились чувствовать друг друга, каждая близость как синхронизация их тел. Случайные разовые перепихи это, без сомнения, замечательно, но, когда близость выходит на такой уровень, что тебе не нужно пытаться отгадать, как именно тебе и твоему партнёру будет особенно хорошо, это совсем другое. В такие моменты ощущаешь, что вы становитесь единым целым. Такое бывает не только в сексе. Люди зачастую перенимают привычки близких и сами не замечают этого. Не зря же говорят, что партнёры, состоящие длительное время в отношениях, похожи друг на друга.  Йену бы хотелось, чтобы между ним и Микки появилось нечто подобное. Но всему своё время. Чёртова пробка, вибрирующая в нём всё более интенсивно за счёт переключения режимов, узость задницы Милковича, всё это доводило его до пика экстаза. Двойная стимуляция нихуёвая такая штука, как оказалось. Его уёбок наверняка доволен тем, что ему выпала честь вставить в галлагеровскую задницу игрушку. Это и есть доверие – не бояться экспериментировать, открываться, заявлять прямо о своих желаниях. Микки далеко не самый нежный и правильный, но для Йена в нём всё именно так, как и должно быть. – Я… не протяну… долго… – голос срывается на стоны, перед глазами всё плывёт от надвигающегося оргазма. Тем не менее, Галлагер сжимал одной рукой бедро Мика, а второй надрачивал его член в такт его движениям, стараясь фокусировать на нём свой взгляд. – Да… залей меня своей кончей… гандон… – Милкович не стонет, он практически срывается на крик от избытка ощущений. Он слишком долго терпел, а мысли о том, что в заднице Йена пробка, и тот ловит двойной кайф, и всё это благодаря ему, буквально толкали его в бездну нирваны. Они даже не поняли, кто кончил первым. Галлагер с силой вжал его в свои бёдра, делая несколько хаотичных движений рукой по чужому пульсирующему члену, и Мик, вскрикнув и выгнувшись в спине, стал заливать его своей спермой, сжимаясь на любимом хуе, не в силах не то что пошевелиться, даже дышать. Да и какая нахуй разница, когда в голове звенящая пустота, а по телу расходится сладкая, мучительно приятная усталость. Йен тянет Микки на себя, укладывает его на свою грудь и смазано целует его распухшие от бесчисленных поцелуев и укусов губы, улыбается, глядя на него, лениво лаская его спину, проводя пальцами вдоль позвоночника, ощущая, как Мик вытягивает из него пробку, и, выключив, кидает её в сторону. Им не нужны слова, сейчас им не нужно ничего, кроме друг друга. Разве что душ минут через пятнадцать, но двухместная душевая кабина поможет им привести себя в порядок. Сейчас есть место безграничной нежности в эту воистину невероятную рождественскую ночь, которую они отметили со своим особенным размахом. Утром будут очередные бесчисленные звонки, поездка к Мэнди и её парню, который, вроде как, оказался не таким уж мудаком, как её предыдущие бывшие. Ребята вместе чуть больше полгода, но засранка выглядела с ним счастливой. Потом посиделки с общими друзьями, которые появились благодаря усилиям Галлагера, пиздёж по видеосвязи со своими семьями. С семейством Йена разговор выйдет, как всегда, шумным, наполненным той самой атмосферой, в которой тот вырос. Микки охуевал от этого балагана, но в хорошем смысле. Их так много, но они все дружны и стоят друг за друга горой. У его рыжика хорошая, пусть и ебанутая семья. Разговоры с Маргарет и Сэмом куда более спокойные и сдержанные. Мама Микки мало рассказывает и больше слушает о том, что происходит в их жизни. Она искренне рада за сына, потому что тот сумел найти не только своё призвание, но и своё счастье. Для неё было не важно, с кем тот связал свою жизнь. Йен хороший человек, и те чувства, что есть между ним и Микки, видно невооружённым взглядом. Никто не обижался за то, что они решили провести этот праздник вдвоём. Все понимали, что им хотелось провести его наедине. Рождество в этом году оказалось действительно счастливым, по крайней мере, у нескольких человек так точно.