Розы, пауки и кости

Уэнсдей нравятся эти амулеты: прохладные, гладкие, отполированные до блеска, они приятной тяжестью оттягивают ладонь, и девичьи пальцы вновь и вновь скользят по рунам, искусно вырезанным на костяной поверхности. Ей мерещится звук, похожий на шум прибоя и пение китов; маленькие медальоны с тремя костяными лучами, спаянными воедино, звучат по-другому: трещат и щелкают, будто поленья в костре. Уэнсдей бережно перебирает чужие сокровища под сиреневатым светом лампы, пока Вещь гоняется за красноглазой белой крысой. Грызун, пища, резво улепетывает по захламленному полу, перескакивая через кучи тряпья, пустые коробки, ящики и банки, а Вещь бодро стучит ногтями по старому растрескавшемуся паркету, такому грязному, что узора не разобрать. Полотна темно-фиалковой, как пятна гангрены, ткани с золоченым узором удивительно чистые и выбиваются из жалкой обстановки дома с заколоченными окнами и прохудившейся крышей, впрочем, как и картина в тяжелой раме. С холста на Уэнсдей смотрит черноволосая женщина с темными глазами и упрямой линией подбородка, красивая, волевая, уверенная в себе. У старухи, снующей по кухне, дряблый рот, обвисшая шея и мешки под глазами, затянутыми туманной пленкой бельм, однако Уэнсдей кажется, что старуха все равно все видит. Иначе как объяснить, что она заметила Уэнсдей на другой стороне улицы? - Как тебе мои драгоценные вещички? - старуха улыбается, прижимая костлявые пальцы к груди; волосы у нее седые, цвета пепла, а кожа - бледная в желтизну и одутловатая, но в ее движениях иногда появляется легкость и плавность, как у молодой, что подтверждает подозрения Уэнсдей о том, что у безумной старухи, живущей на окраине Джерико у самого порога леса, свои тайны, темные и зловещие, однако Уэнсдей совсем не страшно. Она знает, что в Джерико пропадали люди, не больше, чем в других городишках; держа в руках костяные амулеты, Уэнсдей чувствует, как на ее коже вязнет чужая боль. - Я поделюсь ими с тобой. Хочешь, дорогуша? - кривые каблуки старых сапог стучат по полу, старуха ближе подходит к девушке и склоняется над ней; Уэнсдей чувствует горький запах трав, затхло пахнет пылью и остро - гарью, от дыхания старухи веет холодом, как из склепа. Уэнсдей сжимает амулет в ладони; рядом с ней точно не человек; возможно, это она стоит за убийством студента из Невермора. Безусловно, для кого-то это было трагедией, но, глядя на груду амулетов, в которых кости причудливо сливаются с металлом, Уэнсдей понимает, что такая красота стоит чужой жизни. Прижимая амулет к груди, она чувствует зуд по всему телу, по коже идет рябь, и внезапно она застывает, уплотняясь, делаясь крепкой, будто броня. Старуха тихо, пакостно смеется и поправляет косы Уэнсдей, которой кажется, словно ее затягивает в вакуумный водоворот из обрывков мрака и света. - Теперь понимаешь, в чем дело, дорогуша? Мои безделушки, такие блестящие, чудесные украшения. Юношам нравится, когда барышни носят украшения. Милый мальчик с черными глазами... Он знает толк в драгоценностях. Уэнсдей хмурится. - Что за мальчик? - она откладывает амулет и кладет на колени руну; шторм ревет прямо в голове, Уэнсдей видит себя скользящей по крыше ловчее кошки; хватает вздоха, чтобы перепорхнуть с карниза двухэтажного особняка на балкон многоквартирного дома. - Он из Невермора? - Он - отовсюду и из ниоткуда, - старуха влюбленно вздыхает, - многие мечтают о встрече с ним, но он придет далеко ни к каждому. Старую Ветошь он навещает часто. Когда-то черноглазый юноша пришел к Вере Морэй, и ради него она стала Старой Ветошью, но она ни о чем не жалеет, дорогуша. Руки старухи сжимают плечи Уэнсдей; руна в ладонях девушки переливается, в углах копошатся облезлые крысы, а Вещь скачет по полкам, сбрасывая книги в потертых обложках и чашки с выщербленными краями. Лампа раскачивается, тени скачут по стенам, а Старая Ветошь смотрит в лицо Уэнсдей слепыми глазами и растягивает губы в улыбке; зубы у нее почерневшие, а ногти на сплетенных пальцах - вытянутые и острые, как у птицы. - Он очень давно не заходил ко мне на чай. Но он не забыл про Старую Ветошь, о, нет... Если собирать украшения, варить кости и кормить милых пташек, то черноглазый юноша придет повидаться с тобой... Старая Ветошь, по-змеиному вытянув шею, подается навстречу к Уэнсдей; девушка не отстраняется, лишь сжимает руну в ладонях, боясь, что старуха ее отберет, однако Старая Ветошь накрывает ее руки своими и сжимает. Крысы начинают метаться по комнате, кружа вокруг них хоровод. - Что нужно сделать? - бесстрастно спрашивает Уэнсдей; ею движет любопытство - встреча с этой старухой хоть немного разбавляет унылую действительность скучной, серой жизни, но ее болтовня не многим лучше трескотни Энид. А вот Вещи нравится в ее доме; как гостю, ему никто не мешает сталкивать предметы со стола и качаться на шторах. - О, сущий пустячок, - Старая Ветошь выпрямляется, всплескивая руками, - у наглой девчонки, директрисы Невермора, есть вещь, которая ей не принадлежит. Это фамильная драгоценность семьи Морэй. Сам медальон можешь оставить себе, а вот капля крови и прядь волос... Старуха прищелкивает языком. - Я отправляла пташек, но гадкая девица ловит их и сворачивает им шеи. Когда-нибудь ее кости будут сиять, о, да, будут, и тогда мальчик с черными глазами пригласит меня на танец... Старая Ветошь принимается раскачиваться, размахивать руками, напевая незатейливый мотив, пока Уэнсдей, не мигая, смотрит на знак, вырезанный на китовой кости. Прежде, чем пробраться в кабинет директрисы, стоит побольше узнать об этом черноглазом юноше. Она не доверяет старухе, но и сидеть в Невермор, подобно примерной девочке, не собирается. Этого черноглазого Уэнсдей встретит сама, без посторонней помощи. Пользуясь тем, что старуха вальсирует по комнате, Уэнсдей прячет горсть амулетов в карман и не замечает ухмылку, кривящую рот Старой Ветоши.