Розы, пауки и кости

Она узнает эту маску сразу же, хотя и понимает, что под ней может скрываться кто угодно. Человек, убивший Изабель, назвал Уэнсдей маленькой девочкой, а тот, кто пришел в ее комнату, возможно, не видит разницы между ученицей Невермора и ведьмами Далилы. Уэнсдей может закричать, только вряд ли это поможет: получить презент в виде арбалетного болта в шею отнюдь не прельщает, как и подвергать опасности Ксавье — он точно бросится на помощь. Это мило, но опрометчиво и безответственно; если бы Торп уделял столько назойливого внимания Бьянке, может, она бы и не полезла в чужую сумку. А Уэнсдей слишком слаба для схватки, и Вещь не до конца оправился после ранения. Однако сдаваться она не намерена. Раздается тихий шорох; короткий свистящий звук напоминает о броске метательного ножа или взмахе шпагой. Уэнсдей стремительно выпрямляется, отступая от двери, как мужская рука ловит ее шею в захват, второй обхватывая девушку поперек живота. Уэнсдей, задохнувшись, выгибает спину, пока человек в маске-противогазе оттаскивает ее от двери, за которой раздаются шаги. Это Ксавье? Надеется, что Уэнсдей передумает и впустит его? Или Энид? Она хоть оборотень, но вряд ли справится с человеком, убившим ведьму. — Я тебя отпущу, если не будешь кричать, — голос из-за маски звучит глухо, искаженно и неестественно низко, однако без враждебности или угрозы; это немного успокаивает, но не слишком. Уэнсдей не доверяет ни ковену Далилы, ни ее противникам. — Напугал тебя Смотритель? — понимающе усмехается человек, медленно убирая руку с живота девушки; его широкая грубая ладонь продолжает удерживать ее за горло. — Они могут доставить неприятности, особенно, когда их много. По одиночке Смотрители практически безобидны. Уэнсдей понимающе дергает краем рта; похоже, он часто с ними сталкивался, и брат Старджесс — не первая его жертва. Девушка вздыхает, не пытаясь вырваться или ударить человека в маске, однако понимание того, что Вещи не видно, вынуждает ее напрячься и резко повернуть голову. За темными стеклышками маски-противогаза глаз человека не видно, но Уэнсдей чувствует его взгляд. — Где Вещь? — спрашивает она тихо; человек склоняет голову набок. — Твой забавный питомец? Я пнул его под кровать после того, как он попытался вырвать мне кадык. — Если ты хотя бы сломал ему ноготь… — с ледяным гневом начинает Уэнсдей и испуганно вздыхает, когда рука с ее горла исчезает, буквально растворяясь в воздухе. Через секунду человек оказывается на подоконнике, а Вещь, высунувшись из-под кровати, опрометью бросается к Уэнсдей, по-паучьи перебирая пальцами. — Видишь, он цел. Ты зря переживала, — отмечает человек, указывая кончиком узкого лезвия стилета на Вещь, проворно карабкавшегося по девичьей ноге. Оказавшись на руках Уэнсдей, Вещь каменеет от недоброго напряжения, натягивает жилы и демонстрирует человеку вытянутый средний палец с синюшным ногтем, под которым запеклась кровь. Человек смеется; из-за маски его смех звучит как кашель. — Вредный какой… жаль, что ростом не вышел. Вещь сердито щелкает суставами; Уэнсдей гладит его, словно котенка, прижимая к груди. — Его роста достаточно, чтобы подать мне чай. Или чтобы выдавить тебе глаза. — До моих глаз добраться сложнее, чем, скажем… отрубить все его пальцы по одному, — человек взмахивает стилетом, — хотя я знаю, что такие штуки нужно сжигать. — И много ты сжег? — Достаточно, — заявляет человек с мальчишеской бравадой, от чего Уэнсдей начинает думать, что он молод; возможно, чуть старше ее. Он снова пропадает, чтобы оказаться на кровати Энид. Лезвие стилета скрывается в ножнах, а пальцы принимаются играть с амулетом, черным, словно замаранным копотью и кровью; от вещицы веет могильным холодом. У Уэнсдей такого нет, однако ей не хочется даже брать его в руки, хотя и тянет рассмотреть поближе. — Ты убил брата Старджесса? — почему-то Уэнсдей приятно думать о том, что это сделал именно он. — Я. Но это было пустой тратой болта, — человек сжимает амулет в кулаке, — я мог просто подождать, пока он уберется из Невермора, но… Он неловко мнется. — Ты едва не умерла на первых октавах шарманки. Не хотел, чтобы Далила и ее свора радовалась твоей смерти, а их бы потешила твоя гибель после отказа вступить в ковен. — Значит, ты сделал это, чтобы насолить Далиле? — Я сделал это потому, что от музыки Смотрителей у меня чуть мозги через нос не вытекли, — просто поясняет человек в маске, вновь переносясь на подоконник; Вещь, притихший в тепле ладоней Уэнсдей, сжимается в кулак, — ну и сорвать планы ведьм было соблазнительно. Теперь они долго сюда не сунутся. Но и тебе стоит быть осторожнее — Смотрители точно начнут вынюхивать. — Я смогу о себе позаботиться, — парирует Уэнсдей. — Если бы не я, о тебе заботились бы Смотрители, — усмехается человек; его голос звучит колюче для слуха; Уэнсдей думает о том, чтобы стянуть с его головы капюшон и маску-противогаз, чтобы посмотреть ему в лицо. Как убийце, ему полагается быть обычным, ничем не примечательным, однако отмеченные Чужим, так или иначе, особенные. Уэнсдей он интригует; ее всегда привлекало нечто жуткое, опасное и смертоносное. — Надеюсь, теперь ты понимаешь, что это все далеко от детских забав, — продолжает человек без прежнего озорства в голосе, — поэтому я забрал все твои игрушки: чтобы не было больше соблазна бродить по ночам. Уэнсдей вспыхивает; Вещь, рассвирепев, впивается ногтями в кожу ее ладоней. — Ты рылся в моих вещах?! — Только кое-что конфисковал, — он выразительно похлопывает по карману макинтоша, — и, поверь, я сделал это куда более деликатно и мирно, чем Смотрители и преподаватели твоей школы. — Ты не имел права это делать! Все эти амулеты — мои! — Оккультным артефактам не место в шкатулках юных леди, — Уэнсдей, кипя от возмущения, ощущает его усмешку через маску, — в частности тех, кто уже привлек внимание Аббатства Обывателей. — Я найду новые, — заявляет Уэнсдей; человек чешет щеку сквозь противогаз. — Найдешь? Значит, ты их не мастеришь?.. Это хорошо: работа с костями — довольно грубое ремесло, а те, кто ворожит над зубами и волосами мертвецов, долго не живет. Да и убивать нужно не ради… всего этого. — А ради чего? — вскидывается Уэнсдей, распаленная странным разговором. — Ради денег, — бросает он прежде, чем исчезнуть; на сей раз окончательно. Уэнсдей стоит, сплетясь пальцами с Вещью, вслушиваясь в тишину; спустя минуту, девушка бросается к своему тайнику. Естественно, амулетов там не оказывается, и Уэнсдей от досады хочется скрипеть зубами. Она так долго их собирала, а теперь все украшения потеряны; и все из-за этого убийцы, неуместно милосердного и заботливого. Разве таким должен быть ассасин, который убивает ради денег?! Наемные убийцы не спасают дев, попавших в беду; даже если они ведьмы. Уэнсдей не ощущает ни признательности, ни благодарности; только злость. И смущение.