***
— Ты совсем слетел с катушек, Мика? — Мухин ударяет ладонями по столу, грозно глядя на друга. — Да почему я?! Он сам это сказал! Олю спроси, коль не веришь мне! — возмутился тот, поджимая и без того тонкие губы. — Да, Серёж, Чуйко действительно сказал: «Василь Петрович мне глубоко симпатичен», не делай Мику виноватым, — вклинилась Оля, пиля ногти. Скорик и Санин сидели на диване, молча слушая перепалку друзей. — Это что за гомосятина, Господи ты Боже, — взрывается Мухин, которого уже аж потряхивало от злости. — Ты чего завёлся, Серёж? — в разговор подключается и Оксана. — А ты вообще на чьей стороне, Оксан? — спрашивает Мухин, сверля свою девушку взглядом. — Я на стороне толерантности, в отличии от тебя! Ты министр иностранных дел, Серёжа. Ты обязан быть толерантным и не оскорблять людей за их ориентацию, гендер, национальность или цвет кожи. — Давай не начинай, хорошо? — мужчина нервно машет рукой в её сторону, заставляя притихнуть, но Сковорода заводится с пол-оборота. — Это я начинаю? Ты вот скажи мне одну вещь, Серёж: тебя ли волнует кто с кем спит? — Да меня это вообще никаким боком не ебет, но вот на публику это зачем показывать? — Потому что они такие же люди, как и гетеросексуалы. Почему это их ущемляют за любовь и чувства? — спрашивает Оля, глядя на друга. — Пацаны, а вы чё рты закрыли? Скажите хоть что-то! — У нас в стране с этим всем хуже, чем в Украине, — первым заговорил Мика, — но лично я не гомофоб, я не в праве осуждать кого-либо. — Мика, ты бы вообще молчал в тряпочку. Человек-чебурек. — Я, вообще-то, человек шашлык! — тот лишь недовольно поднимает бровь, но решает не продолжать ссору. — Лично мне побоку, лишь бы ко мне не лезли, — отвечает Скорик, держа в руках свою фуражку. — А ты то куда, Вань! — Ты ещё скажи, что я валенок. — Заметь — ты сам это сказал. Скорик цокает языком и затихает, так как понимает, что продолжать этот глупый спор нету смысла. — Мы не Боги, дабы судить кого-то за их осознанный выбор. В данном случае — ориентацию люди не выбирают, а рождаются с ней. Просто все в разном возрасте осознают это. Так что.. Такие вот дела, Серёж, — последним отозвался Санин, поправив очки. — Какие вы все тошнотики, просто пиздец. Упаси Господь я узнаю, что Вася крутит роман с этим.. уебком — я за себя не ручаюсь, — мужчина хлопает дверью, уходя с кабинета. — Серёж! — одновременно зовёт его вся компания, но того и след простыл. — Плохо дело, — говорит Мика, потирая затылок. — Вы думаете между ними реально что-то есть? — негромко спрашивает Санин, глядя на девушек. — Даже если и есть — это не наше дело, — отвечает Оксана. — Главное, чтобы Чуйко не вертел Васей, заставляя подписывать нужные олигархам бумаги, — говорит Оля, отложив пилочку для ногтей. — И то верно, — подытожил Скорик, поднимаясь с дивана, а затем компания расходится по своим кабинетам.***
Чуйко откровенно взбесило то, что Белла не пустила его в кабинет, оттого он лишь молча хлопнул дверью, выходя из здания. Юра звонит личному водителю и едет домой. Мужчина выходит на балкон, садясь на плетенный стул и смотрит прямо перед собой. На горизонте виднелись кроны огромных деревьев, на ветках которых сидели птицы и весело щебетали о чём-то, понятным только им. Сквозь массивные кроны лениво скользили солнечные лучи, отбивая от стеклянного стола зайчиков, которые забавно прыгали по стенам, полу, окнам и телу премьера. Юрий протягивает руку, наобум пытаясь коснуться хотя бы одного, но те ловко ускользают, словно убегая от него и дразня. Уже через несколько минут серая шапка тумана накрыла кроны, создавая какую-то мрачную атмосферу. Юрий прикрывает глаза, а в голову тут же лезут совсем уж ненужные мысли. Хотелось в детство укутаться, как в одеяло пуховое. Лето собрать по баночкам, а март разобрать на ви́на. В плед завернуться, бегать в одних лишь шортах да фуражке к морю, слушая шум волн и звуки прибоя, или кораблей. Хотелось в детство спрятаться и никогда не выйти. Юра вспоминает себя в детстве — вечно озорной мальчишка, который до звёзд перед глазами обожал свою родную Одессу-маму. Фактически всегда шумной, словно маленький ураган — всё время рискуя сбить кого-то с ног. Мальчик обожал проводить свои вечера на пляжах, но на тех, где почти не было людей, отдавая преимущество одиночеству. В возрасте десяти лет, мама Чуйко заметила, что у того есть талант к рисованию. Но он наотрез отказался идти учиться в художественную школу, и рисовал исключительно либо дома, либо на набережной. А затем — смутное давнее воспоминание. Василь, кажется, тогда только около недели занимал пост президента. Но Чуйко уже тогда забавляло смущать гаранта. Премьер принёс ему клубнику, а Голобородько сказал, что терпеть её не может, что не надо было. Но потом, в инстаграме у Ани засветилось фото, подписанное как: ''Купили с любимым клубнику, Вася просто обожает клубнику''. Но дело в том, что он не клубнику не любит, просто Василь Чуйко не любит. Василёк другую полюбил. Ту, которая даже надежду на будущее не давала, а вот Юрий — всё к его ногам. И если она ему позвонит, он побежит к ней в -30, не надев и свитера. Осуждать его Юра не имел права, любил бы другую — делал бы так же. Волосы Василя пахнут мёдом, лавандовым мылом, неисправным феном, чужой подушкой, корицей и тмином. Отвратительно притягательно, до безумия живо. Он всё время улыбается Чуйко, и проходит мимо.***
Вася минут 15 умолял Толика не провожать его до квартиры, и тот, к удивлению, согласился. Василь подымался пешком, держа в одной руке дипломат, прокручивая в голове события прошедшего дня. Его пальцы соскальзывают с перил. Кажется, он сейчас сорвётся вниз. Крепкие руки, мёртвая хватка, снова один. — Что?.. Никто не зовёт, показалось. Множество в мыслях картин и итогов, но сводится всё к одному. Мой милый мальчик с треском окажется там. Внизу. Устало рухнув на пол возле входной двери, Василь начинает расшнуровывать туфли. В квартире пахнет любимым яблочным пирогом, который испекла мама. Спасает лишь то, что Светка в рейсе, а отец укатил куда-то с палаткой на несколько дней. Мужчина снимает с шеи тяжёлый шарф, который давно пропитался духами, которые ему некогда подарила Аня. Из кармана пальто выпадает пластинка жвачки, мятный леденец и трамвайный билет. В комнате, на стене, висит одинокая веточка сирени, которая прилеплена туда старым пластырем. Окна открыты. Свежо. Пахнет дождем. Спокойствие. Именно его Васе так не хватает. На часах 02:24. Пора бы уже лечь спать, ведь вставать в 6 утра чертовски тяжело. Но Василь не спит, а лишь устало смотрит на экран старенького телефона. Нервно хрустит пальцами, а после — щёлкает ими, словно какая-то мелодия засела в его голове. Отрешённый взгляд в окно и шумное дыхание. Пальцы бегут вскользь по клавиатуре телефона. Кому: Оксана Сковорода Текст: «Оксанка.. Это ведь не любовь, точно не она. Привязанность и симпатия — да. Но не любовь. И я не знаю, во что это перерастёт. Возможно, однажды это убьёт меня.» Откинув телефон, президент удаляется в ванную, пустым взглядом смотря на старенький кафель. Он не понимает, что делать дальше и как взять себя в руки. И в итоге он сдался. Василь снял с себя фальшивую улыбку и дал волю своим слезам. Они медленно скатывались по его щекам, обжигая, и гарант обречённо прошептал сам себе: ''Я так больше не могу. Я люблю его''.***
Чуйко чертовски нуждался в Васе, каждой клеточкой того органа, что хреновенько прикрываясь гонит кровь у него за ребрами, каждым вздохом печально-сладостным из дыры на его лице, каждой осенью мерзопакостной (обостренно — в её конце), каждый раз становясь голодною, в каждых, каждой и (снова) каждому — Юрий твердит что не нужен ему отдых, он нуждается — Василь очень важное, очень глупое и печальное, к сожалению, может, первое, что Юрий искал слишком отчаянно. Во всех. В каждых. И так несносно преданно. Премьер закрыл книгу, на каком-то подсознательном уровне проведя по обложке кончиками пальцев. Николас Спаркс. «Дневник памяти» гласила обложка. Юрий поднимается с кресла, скидывая с плеч тонкий колючий плед, делая глоток виски, смакуя и с губ слетает: — И как же меня, матерого волка, угораздило влюбиться в тебя, Василёк? Так отчаянно и так преданно.