И понеслась

Вообще-то после смерти Харвина трехэтажный дом в Харренхолле должен был достаться Ларису. Куда уж калеке следить за такой огромной территорией, да еще если и учитывать то, что он живет в столице; но дом перешел в руки Алис совсем не по этой причине. Она, если совсем начистоту, понятия не имеет, сколько денег и кому занес Эймонд, чтобы ей все это досталось, но теперь, медленно прогуливаясь по балкону на третьем этаже в длинном черном халате и с бокалом красного вина, Алис ловит себя на мысли, что папаша всегда ее недооценивал. Его жена, пожалуй, пришла бы в ужас, доживи она до этого дня и узнай, что все здесь в итоге досталось случайно зачатой дочери какой-то нерадивой любовницы, а не одному из ее драгоценных мальчиков. Машина подъезжает к главному входу, и Алис задерживает взгляд на ней всего на мгновение. Потом задняя дверь открывается, и она многозначительно хмыкает, пригубливая вино из бокала. — Что-то важное? — спрашивает Эймонд, отрываясь от газеты, и скашивает взгляд вниз. — Мой братец снова прислал адвоката, — парирует она, продолжая босиком прогуливаться по плитке. — Все еще надеется отсудить усадьбу или хотя бы договориться на долю. — Я выставлю его сейчас же, — хмуро произносит он, тут же поднимаясь на ноги и откладывая газету на стол. Она оборачивается, одаривает его широкой улыбкой и провожает взглядом. Ей даже не приходится ничего делать, когда он здесь; а сюда он приезжает все чаще и чаще. Сначала были одни только выходные, потом он начал приезжать в четверг и оставаться с ней до вечера понедельника. Последние три недели Эймонд будто и думать забыл о своей квартире в столице, об обязанностях перед семьей, компанией, матерью. И она будет последней лгуньей, если скажет, что ей это не нравится. Крутить им получается ужасно просто, а еще приятно. На первый этаж Алис спускается к тому моменту, когда входная дверь громко захлопывается, а Эймонд матерится сквозь зубы. — Что-то случилось? — спрашивает она с придыханием, подходит к нему ближе и кладет ладони ему на грудь. — Я говорила, что от Лариса только одни проблемы. По взгляду видит, что он злится. Знает, что адвокат у брата что надо — придирчивый, пронырливый и ужасно чванливый. Такой кого угодно доведет, а уж ее вспыльчивого любовника — и подавно. — Я тут подумал, может его убить? — говорит Эймонд, привлекая ее к себе за талию. Алис смеется. Фальшиво, конечно, но он вряд ли замечает разницу. — Убить! — восклицает она, откидывая голову назад. — Скажешь тоже! — Я абсолютно серьезно, — произносит он, целует ее в щеку, и она позволяет себе вольность — скользнуть одной ладонью ему на спину, а потом запустить руку под футболку. — Он постоянно крутится вокруг моей матери, мешает жить тебе. Я мог бы организовать ему несчастный случай. — Меня так возбуждает, когда ты говоришь о насилии. Алис смотрит на него снизу вверх, хлопает ресницами. Эймонд наклоняется ближе к ней, его губы касаются ее шеи, и она ногтями скребет по его спине. — Тебе же не нужно будет меня оставить, чтобы разобраться с ним, правда? Не хочу оставаться одна в этом большом и холодном доме. Эймонд целует ее снова, и она выскальзывает из его рук, маня пальцем за собой с коварной улыбкой. — И потом, — продолжает она, когда он нагоняет ее на лестнице, привлекая к себе за талию, — вдруг со мной что-то случится в твое отсутствие? — Тебе ничего не угрожает, — обещает он ей в очередной раз, прихватывая зубами мочку уха. — Ты же знаешь, что я не допущу того, чтобы с тобой хоть что-то случилось. А твоего брата я раздавлю, как назойливого жука. Она развязывает пояс халата, косится на него и облизывает нижнюю губу. Злость Эймонда всегда отлично сочетается с сексом; а его собачья преданность к ней крепнет с каждым днем. Однажды он бросит к ее ногам весь мир, лишь бы она бросила на него один из своих томных взглядов. — Обещаешь? — уточняет она, проворачивается в его руках и накидывает пояс от халата ему на шею. — Обещаю. Ее самодовольная улыбка растворяется в поцелуе, стоит только притянуть его ближе к себе с помощью этого пояса. Ларис понятия не имеет, с кем связался.