Прощание

"Конец" I Сара надевает белое платье – свадебное, такое красивое; смотрящееся прелестно простым, с шелковым подолом, струящимся по ногам, обнимающее руки кружевом узких рукавов. Красивее она, кажется, до сих пор ничего не носила. Сара замирает перед зеркалом, застегивая последние пуговицы на манжетах и разгляживая складки подола. В зеркале отражается только фата, брошенная небрежно на постель позади неë. Это привычно; она давно уже не ищет себя в зеркалах. Фата вскоре пропадает тоже, стоит ей набросить еë на голову, закрепляя красивыми шпильками. Тонкая вуаль вовсе не мешает видеть, а лишь представляет мир подернутым легкой дымкой, нереальным – призрачным. Сара сама чувствует себя призраком, тенью, чувствует себя мëртвой – впервые. Она не думала о смерти со дня своей свадьбы. Она думает о ней сейчас, выплывая из комнаты, одетая как невеста. В склепе холодно и промозгло, и теперь она, хоть в ее жилах и застыла годы назад ледяная кровь, чувствует это, и невольно дрожит. Дрожь не унять никак, и тяжелая крышка гроба падает на пол, когда она неловко сдвигает еë трясущимися руками – грохот звучит глухо и смолкает на границе слуха, никак не тревожа. Весь мир затихает, бледнеет, и отходит на задний план следом. Всë теряяет значение. Всë – кроме умиротворенной легкой улыбки, застывшей на губах графа; замерев над гробом, Сара не может отвести от неë взгляд. Граф выглядит… счастливым, и словно помолодевшим; лицо его – воплощение покоя. Сара опускается на колени, не в силах стоять. Боль, глухая мëртвая боль рождается где-то у сердца и прошивает всë тело, вышибает из-под ног землю, сводит горло безмолвным криком. Силы покидают еë вмиг, и она роняет голову на плечо графа. Больше всего хочется заплакать – но слëз у нее не осталось. Все выплаканы. Так же – она вспоминает, невольно, – так же она лежала головой у него на плече наутро после того самого, первого, бала, испуганная, потерянная, в изодранном красном платье и с вкусом крови на губах. Она, кажется, плакала, как девочка, а он утешал еë, и гладил по волосам и плечам. Сара была еще почти человеком, и кровь еще струилась из раны на еë шее, но она не помнит жажды в его глазах. Она вообще мало что помнит, если быть честной, – но мягкий голос, шепчущий что-то успокаивающее звучит в ее голове так ясно, что кажется это прямо сейчас размыкаются губы графа, и он говорит… Прекрасная иллюзия. Он больше не скажет ничего и никогда, и это так больно, и так несправедливо; Сара сбилась со счета лет, прожитых вместе, но их оказалось так болезненно мало!.. Слишком много несказанного, слишком много разделенных на двоих мечт – несбывшихся. Сара знает: вампира, особенно старого, очень сложно убить. Сара узнала: чем старше вампир, тем легче и элегантнее способ, которым он убьет себя сам. На теле графа, на первый взгляд, даже нет ран. Она хочет закричать и залиться слезами, она хочет разозлиться на него, хочет почувствовать хоть что-то кроме тоски и боли, но она слишком хорошо его узнала. Она слишком хорошо видела застарелую ненависть и боль в любимых глазах, она знала, и, о, она понимает, что такое неутолимая жажда, как она грызет изнутри, и с каждым годом всë громче шепчет и завывает в голове, и не дает насытиться никогда и ничем. Граф не предложил ей уйти вместе с ним, даже не намекнул, слишком дорожащий ей и еë жизнью, видящий – видевший!.. – в ней только свет, даже когда и еë жажда рвала на части и делала чудовищем. Сара осознает эту любовь, во всей еë безграничности, сейчас особенно остро – и одинокая слеза срывается с еë ресниц и теряется в складках вуали. Как зачарованная, она медленно выпрямляется и поднимает голову, и отбрасывает наконец с лица лëгкую ткань, но флëр ирреальности не исчезает вместе с ней. Сара склоняется снова, оглаживает затянутой в перчатку рукой любимое лицо – и целует, нежно и коротко, безответные губы. Но поцелуй любви оживляет только в глупых сказках – и оживляет только тех, кто еще способен быть живым. А всë, что может любовь Сары, это убить – еë же саму. Вздрогнув, она заливается слезами, и, совсем обессилев, прижимается к графу в последнем объятии. Подол платья разметывается по полу, пачкается; вуаль намокает от слез. Проскальзывает, не задевая ничего внутри, мысль – она выходила замуж, вопреки всем канонам, в красном, и была счастлива, как не бывают смертные, а теперь на ней белое свадебное платье, и скорби, подобной той, что раздирает ее и гложет, она не знала ни в жизни, ни в смерти.