Прощание

|| Метель утихла совсем недавно, и небо еще затянуто тучами – но воздух так прозрачен и чист, как бывает только зимой, и всë вокруг залито ровным холодным светом. Альфред греет руки в карманах и довольно щурится: прожитые в замке годы поубавили в нём тягу к солнцу, но тихие светлые дни по-прежнему радуют. – Что за погода! – недовольный голос раздается прямо из-за плеча, и Альфред, не оборачиваясь, улыбается и откидывается назад, тут же оказываясь заключенным в объятья. – Хорошая погода, – он поворачивает голову, чтобы взглянуть Герберту в очаровательно недовольное лицо, и накрывает его руки своими, переплетая пальцы. – Солнца нет, холодно, красиво. Что тебе не нравится? Герберт прижимает его к себе крепче, приникает щекой к щеке и чуть ли не мурлычет, когда Альфред, высвободив одну руку, зарывается пальцами в его небрежно собранные волосы: – Теперь мне нравится абсолютно всë, ангел мой. Даже если выйдет солнце, я готов стоять тут с тобой, и умереть- – Перестань, – Альфред накрывает его губы пальцами, и смущенно смеётся, когда Герберт, перехватив запястье, осыпает его кисть поцелуями. – Никаких разговоров о смерти. – Даже от любви? – Особенно от любви! – Как скажешь, любовь моя, – Герберт снова обнимает его, кутая в полы своего плаща, и замирает. Альфред, прислонившийся к нему всем телом, молчит: слишком хорошо, слишком спокойно, чтобы что-то говорить, и слишком давно они понимают друг друга без слов. – Завтра, – лениво шепчет Герберт ему в волосы спустя то ли минуты, то ли часы, – будет пасмурно. Отправимся вовремя. Альфред только кивает. Отъезд до сих пор кажется иллюзорным, пусть в их спальне уже несколько дней стоят чемоданы, а Сара и граф фон Кролок тоскуют так, словно они уже покинули замок. – Путешествие, – тянет Альфред. – До сих пор не верится… – Не грустишь? – в голосе Герберта звучит такая трепетная забота, что даже мертвое сердце будто трепещет. – Кажется, нет, – он рассеянно качает головой, и тут же улыбается. – Как я могу грустить, если мы едем вместе? Герберт не отвечает, только льнет еще ближе, и невесомо, нежно целует шею. Альфред прикрывает глаза, и больше ни о чем не думает; время теряет значение. За прошедшие годы он привык к жизни в замке настолько, что уже спокойно называл его домом, а обитателей его, которые когда-то, как будто уже в другой жизни, внушали ему страх – семьей. Но, несмотря на то, как хорошо было здесь, путешествие оказалось притягательной идеей. Герберт в красках расписывал ему красоту зимней Франции, а граф фон Кролок, отправив однажды несколько писем, туманно заявил Альфреду, что тот сможет беспрепятственно посетить библиотеки нескольких крупных университетов – у него, мол, остались там связи. Альфред предпочел тогда просто поблагодарить, не задавая лишних вопросов. – Когда мы вернемся? – он вслепую гладит Герберта по щеке, привлекая внимание. – Когда захочешь, дорогой. Через несколько недель, или месяцев, а может и лет, – Альфред не уверен, но последние слова Герберт как будто произносит вопросительно, неуверенный в том, какой ответ получит. – Осядем где-нибудь, где жизнь интереснее и ярче… Герберт чуть размыкает объятья, ровно настолько, чтобы позволить Альфреду повернуться лицом к себе – и в глазах его виден вопрос. – Осядем?.. – А почему нет, ангел? Неужели ты не согласишься провести со мной вечность? – он говорит шутя, но теперь, видя его лицо, Альфред не обманывается – и отвечает, стараясь вложить в два незначительных слова всю свою любовь, и всю уверенность – в себе, в Герберте, в них. – Хоть две. Он не помнит, чтобы когда-либо видел в чьих-то глазах такое счастье. Они возвращаются к замку в уютном молчании спустя то ли несколько минут, то ли часов – солнечный свет всë так же рассеян, и тени коротки и размыты. Граф с Сарой ждут их у ворот, и их фигуры – глубокий черный цвет плаща и сдержанный красный платья – видно в сегодняшнем сером мире издалека. Приближаясь, Герберт шутливо кланяется, и граф возвращает ему поклон; на его лице Альфред улавливает тень печали, ту же, что и у Сары – эти двое никак не могли слышать их разговор, но, кажется, поняли всë и без этого, и, быть может, куда раньше. – Завтра, – начинает граф, и слова его гулко падают в пустоту; нет смысла говорить вслух. В едином порыве они все тянутся друг к другу; Сара бросается Герберту на шею и коротко всхлипывает, когда он подхватывает еë на руки и кружит, тщась развеселить, а граф привлекает Альфреда в объятья, и, пусть его лица и не видно, Альфред чувствует на шее чужие холодные слезы – и обнимает графа в ответ. И никаких слов им больше не нужно.