only when u r high

— да бля, может, не надо? у меня хуй кривой… — чес хрипло смеётся, щуря глаза. зрачки у него широкие-широкие, и темнота в комнате тут совершенно не при чём. — в смысле кривой? — глэм с непониманием пялится, промаргиваясь. искренне не понимает, правду ли говорит его товарищ, или же это очередная бессмысленная реплика, брошенная в состоянии наркотического опьянения. — ну чуть в сторону растёт, типа… как ветки на дереве, понимаешь? — вопрос, кажется, был риторическим, — не понимаешь. а вот это уже скорее наркотический бред, решил для себя глэм. трезвый человек вряд ли додумается до такого дебильного сравнения. — нет, я же не заставляю тебя, — негромко произносит блондин, — времени у нас полно, никто никуда не спешит. но знаешь… ты ведь мне нравишься абсолютно любым. неважно, что там у тебя… кривое или ровное, — ладонь скользит по чужой спине, пальцы мягко оглаживают выступающие под тканью мягкой клетчатой рубашки позвонки. чес вновь тихо смеётся. — ты не стесняешься раздеваться передо мной, но до сих пор не можешь нормально материться. — бывает, — ведёт плечом глэм. они лежат на кровати. вернее, лежит один только глэм — чес, стоя на четвереньках, нависает сверху. — скажи «хуй». вместо ответа глэм лишь выгибает бровь и, приподнявшись на локте, целует партнёра. вторую руку запускает в нечёсаные тёмные волосы, чуть сжимает, не давая отстраниться. чес довольный-довольный; углубляет поцелуй, игриво прикусывает чужие губы, что-то мычит, на пару секунд отстраняется, горячо шепчет «а ты хорош», они продолжают. в комнате пахнет сигаретным дымом и чем-то химозным. от чеса пахнет (да что там — несёт за километр) каннабисом и веществами посерьёзнее. но глэм любит этот запах. и любит чеса. эти бездонные зелёные глаза, этот голос, эти руки — всегда сухие и тёплые… — пиздец, чувак… какой же ты горячий. эта фраза врезалась в не совсем трезвый разум, обволокла его со всех сторон. глэм сегодня выпил немного — для храбрости. чес же просто чертовски пьян. кажется, он раз за разом повышает дозу наркотических веществ. — тебе так больше идёт… глэм мотнул головой, возвращаясь в реальность из своих мыслей. опомнился он лишь тогда, когда осознал, что партнёр успел расстегнуть ему рубашку. по коже прошёлся лёгкий холодок. чес что-то бессвязно проурчал и, не встретив никакого сопротивления, принялся покрывать поцелуями торс. ключицы, шею, грудную клетку блондина. тот лишь тихо ахнул, выгибаясь навстречу ласкам и открывая больше доступа. по коже бегут мурашки, а внизу живота уже сладко тянет. становится жарко. — погоди, я сниму её. в обычное время глэм бы аккуратно свернул свою рубашку и сложил бы её куда-нибудь на край кровати, но сейчас уподобился своему партнёру и небрежно кинул её куда-то в угол комнаты. — быстро учишься, чувак, — следом полетела и рубашка чеса. глэм улыбается. не так пугающе-вымученно, как в последнее время — а искренне. хотя бы на какое-то время он будет по-настоящему счастлив. потом чес снова протрезвеет, вытрет рукавом остатки порошка из-под носа, спросит «а чё было-то?», и всё снова начнётся по-новой — это чёртов цикл. чес никогда не помнит, что он делал под веществами. про их регулярный секс с глэмом тоже не помнит. глэм для чеса — самый лучший друг, его семья, его товарищ и «самый ебейший металлюга на свете». чес для глэма… словами не передать, сколько значит чес для глэма. это человек, что буквально показал новую жизнь, открыл все горизонты, подарил свободу, помог сломанным крыльям расправиться. помог глэму взлететь. и глэм хочет быть с ним до последнего концерта, до последнего седого волоса — делить вместе радости и печали, быть рядом не только на сцене, но и так же идти плечом к плечу по жизни. никаких слов не хватит, чтобы передать всю любовь и признательность. всё восхищение и всю-всю благодарность. — чувак, ну чё ты как бревно, а? сделай тоже что-нибудь… глэм вновь проморгался, возвращаясь в реальность. чес уже не нависал над ним, а сидел рядом, подогнув одну ногу. его каменный стояк значительно выпирал, оттягивая ткань джинсов. — да, что-то задумался, — почти виновато усмехнулся блондин. он поднялся, переполз поближе к чесу и, сев за его спину, начал медленно покрывать шею и область за ушами пылкими поцелуями, руками оглаживая торс и спускаясь всё ниже и ниже. — глэм, чувак, я не могу уже… давай быстрее, у меня пиздец стоит. — уверен? — прохладные пальцы скользят к краю джинсов, легонько оттягивают резинку, проникают под ткань. затем, ловко пробравшись под бельё, продолжают дарить дразнящие касания невероятно чувствительной плоти. обхватывают член. большой палец смазывает с головки предэякулят. чес тяжело дышит. в таком состоянии его чертовски легко возбудить. — да. давай!.. — всхлипнул, втянув воздух сквозь плотно стиснутые зубы. глэм вновь целует его, осторожно прикусывает мочку уха, чуть оттягивает зубами. между ног у чеса уже вовсю тянет. пряно-сладкое жжение. сильное жжение. острое, пронизывающее до самого мозга — кружится голова. безумно хочется обо что-то потереться, усилить это жжение донельзя, а затем дать телу вожделенную разрядку. глаза заволакивает пелена. тело цепенеет, ощущаются лишь собственные пальцы, что крепко сжимают чужие волосы. и дикое, почти животное желание получить долгожданный оргазм. ни одна дрочка не сравнится с тем, что умеет делать глэм. — знаешь, чувак, правильно говорят, что талантливый человек талантлив во всём, — тянет чес и вновь смеётся, на этот раз более низко и хрипло. в голосе слышится плохо скрываемая страсть. слишком хочется. в ушах стоит звон, окружающая действительность яркая-яркая, в широкие зрачки проникает даже малейший лучик света. из-за этого в тёмной комнате словно бы светит солнце. каждое прикосновение ощущается в десятки, а то и в сотни раз сильнее. будто чес — один большой оголённый нерв, натянутая гитарная струна. и дрожит так же — от малейшего касания. — да, чувак, вот так… давай же… вот ты сукин сын, как же хорошо!.. — тише ты, разбудишь всех. — да похуй! с губ чеса раз за разом срываются низкие и бесстыдные стоны. вскоре вся комната потонула в них. *** глэма разбудил холод. не открывая глаз, он вытянул руку и на ощупь нашёл какой-то плед. натянул его до самого носа, завернулся таким образом, чтобы не было никаких щелей. стало чуть теплее. глэм не спешил открывать глаза — слишком не хотелось видеть железно-правдивую реальность. от пледа пахло чесом. где был сам чес — вопрос хороший. этого никто не знал. очевидно, не слишком далеко, но судя по холоду кровати (или это диван? вроде всё-таки диван — глэм выпил совсем немного, память ему не отшибло), ушёл давно. протрезвел. вот сейчас он придёт и… — глэм, чувак, вставай быстрее, мы репетицию проспали! — дверь в комнату с треском распахнулась. лишь теперь блондин нехотя открыл глаза. чес стоял перед ним — запыхавшийся, растрёпанный, с нетерпеливым блеском в глазах — чем-то даже похожий на того чеса, которому глэм доставляет удовольствие. то самое удовольствие, о котором в итоге один не помнит, а другой предпочитает молчать. — иду-иду. глэм отдал бы абсолютно всё, чтобы просыпаться с чесом в обнимку. сонно и смазанно целовать, гладить по голове, шептать какие-то нелепые нежности. со смущением пялиться на его шею, прекрасно понимая, откуда все эти засосы и укусы. сейчас глэму приходится себя сдерживать. не слишком активничать в проявлениях чувств, ограничиться лишь тем, что не оставляет никаких следов на теле. — я вчера так нюхнул охуенно, ты даже не представляешь, — путь до нужной комнаты — всего лишь длинный коридор, но нужно успеть обсудить абсолютно всё. — поверь мне, чес, представляю. — неа! попробовал бы хоть раз — понимал бы… это такой ебейший кайф. а ещё мне кажется снилось, как какая-то тёлка мне сосала, во прикол, да? я даже проснулся со стояком. нихуя не помню правда. прикинь, если б это было по-настоящему? — ага… глэм проглотил ком. обида жгла его изнутри. как бы хотелось доставлять удовольствие и приносить радость именно тогда, когда чес трезвый. когда бы он был в состоянии понимать, что это делает глэм. и понимать, что глэм, чёрт возьми, души в нём не чает. любит его до беспамятства. вот только этого не будет. ни трезвого чеса, ни вечной любви, ни даже совместной музыкальной деятельности — чёзауродынасцене и так на грани распада. — мужики, а вот и мы! ну подумаешь, вы полчаса назад начали… а, вы не начали? круто, спасибо, что подождали! кто-то возмущённо ответил, что начать репетицию в принципе невозможно, когда группа мало того что не в полном составе — нет буквально половины участников. чес вновь начал ругаться с ребятами, менеджер вымученно вздохнул и что-то вычеркнул из очередной своей бумажки. глэм не слушал. да и ему не хотелось — все мысли были совершенно не об этом. очень хотелось, чтобы чес бросил свои отвратительные привычки. чтобы избавился от своей зависимости, вернулся к нормальному образу жизни. но с другой стороны… трезвый чес не любит глэма. вернее — любит лишь как друга. — да ну вас всех нахуй, а! — хлопок дверью, а дальше куча непечатных конструкций. глэм повёл плечом и неуверенно вышел следом за чесом. нужно было хотя бы поговорить с ним. может, это принесло бы хоть какой-то успех. — уроды, блять! ну реально! пиздец, да с ними работать просто невозможно… блондин терпеливо выслушивает всю эту тираду, затем осторожно трогает (друга) за плечо и негромко предлагает: — может тебе умыться? поспокойнее станет… а ещё, ну… у тебя порошок вот тут остался, — невесомо касается пальцем чужой щеки. — да, норм идея, я щас. чес убегает, глэм вновь остаётся наедине с собой. но не успевает он подумать очередную грустную мысль, как тишину нарушает удивлённый крик товарища из ванной: — глэм, чувак, прикинь, мне та тёлка из сна засос на шею поставила! ха-ха, пиздец, тут совсем чуть-чуть, но есть же… иди сюда! блондин давит вздох и глотает очередной комок. наверное, ему действительно лучше оставаться «тёлкой из сна». по крайней мере, к этому образу чес хоть что-то испытывает.