jingle bolls

— Джимми, Бобби и... — Ты опять забыл? Я же повторял полчаса назад. Джимми, Бобби и Мартин. Неужели так сложно запомнить три имени? — Вообще-то да. Я ж не специально забываю, — глухо буркнул Сид. — А как их отличить? — Как-нибудь? Мне чё, их описать? Не знаю, обычные пацаны. Ну, после меня Джимми. Потом Бобби. А самый мелкий — Мартин, — произнес задумчиво Джон и после некоторой паузы сообщил: — Всё, двадцать минут прошло. Сид осторожно отполз от духовки и несторожно быстро выпрямился со стульев. Перед глазами на секунды потемнело и поплыло. На секунду подумалось, что он слишком высокий для этого мира. Что говорят его короткие джинсы, которые даже щиколотки не закрывали. За последние пару месяцев его рост куда-то помчался вверх. За это и получал каждую ночь по судорогам в икрах. Даже у Джона такого нет. Как шутил Сид: «Потому что мышц у тебя нет». Проморгался пару раз и посмотрел на Джона, который утомлённо развалился на кухонном столе и уложил голову на руки. Его распущенные волосы серого невзрачного цвета разметались по дырявой старой кофте, которую наверняка еще его дед носил. Вся его фигура так и источала усталость и скуку на фоне старых обоев в дурацкий цветочек и вазы на столе с каким-то, блять, камышом. Откуда его сорвала мамка и зачем вообще эта сухая палка стоит на кухне — загадка. — Ну чё, нормально вышло? — спросил Сид, когда смог сфокусировать взгляд после резкой смены положения в пространстве. Он указывал на свою голову и ощутил, как его разгоряченную кожу головы окутывает прохладный воздух комнатной температуры. Как ему подсказывают ладони, волосы достаточно пышно стояли на макушке. И вроде даже очень симпатично, если доверять тактильности. Но Джон был другого мнения. Он приподнял голову с руки, обвел друга кислющим взглядом, презрительно сморщил нос и тяжело выдохнул. Пока он формулировал свое оценочное мнение, комната погрузилась в тихое шипение грязной духовки с жирными подтеками и запёкшимися остатками еды и выпавших волос, и плач ребенка у соседей. Впрочем, этот выкидыш человеческого рода рыдал так часто, что ухи переставали улавливать его крик. — Как обычно, — заключил Джон, после чего снова уронил голову на руки. «Как обычно» на его языке означало «как обычно стрёмно». — Понятно, — вздохнул Сид. Ждать хороших слов от Джона не приходилось. Сид уже привык и мысленно переводил его слова. Как и сейчас — «выглядишь как всегда дебильнообразно». Сид подошел к пыльной стеклянной дверце шкафа и посмотрел на свое нечеткое отражение — да ну, какой тут идиот? Нормальная ж прическа! Путая пальцы в волосах, Сид безуспешно пытался придумать тему для разговора. Какая-то неловкая пауза возникла на кухне. И снова шипение духовки, снова плач ребенка. Только к этому концерту добавился частый стук пальцев Джона о столешницу. Сиду хотелось что-то сказать, чем-то разбавить это молчание и привлечь внимание Джона. Они знакомы не так много — несколько месяцев. Такие разные, но в то же время столько общего. И, честно, за такое короткое время Сид уже мог сказать, что за его частые переезды и быстротечные дружбы именно эта, которая у него есть сейчас, одна из самых ярких. Молчание было неловким, но Сиду где-то в глубине души было приятно уже находиться с Джоном в одной комнате. Пусть он не тот, кто вообще может навевать спокойствие... Сид смотрел то на себя, то на Джона. Как он отстранено глядел куда-то вдаль потрепанного кухонного гарнитура с потрескавшейся краской, как его тело расслаблялось от духоты и жары. Глаза слипались, и Сид точно слышал, как на пару минут Джон реально уснул. Сид замер с руками в волосах и посмотрел внимательно на Джона. Тот и правда спал. Надолго ли? Сид подошел ближе на пару шагов, чтобы заглянуть в лицо — такое спокойное и безмятежное. Словно вечно хмурый бунтарь наконец успокоился. Но Сид не ценил спокойствие бунтаря, поэтому опрометчиво решил его нарушить. — У Дэвида Боуи есть машина Riley Gamecock. Ну... он ее так любит, что дал ей имя Руперт, прикол? Так еще и песню посвятил — «Rupert The Riley» называется. Хочешь послу-- Джон аж проснулся. — Самое отстойное «Доброе утро», которое я только слышал. Я заебался уже тут торчать, — прервал нетерпеливо его Джон и выпрямился на стуле, незаметно потягиваясь и напрягая мышцы спины. — Пошли уже. Кому не похуй на твою прическу? Все жрать будут. Я пиздец какой голодный. А ты о своих волосах думаешь. Я пошёл. Ты там сам догоняй. Джон нервно поднялся на ноги, укутался в прихожей в потёртое пальто и и правда ушел, даже не оглядываясь назад и вообще не интересуясь, чем там занят приятель. Сид так и замер у стеклянной поверхности, смотря в сторону коридора и двери. Джон часто говорил то, что хотел и что думал. И ему так плевать на все остальное. Открыто, бесцеремонно. Без извинений и стеснений. Это поражало, восхищало. Даже когда Джон открыто плевал на Сида. Но Джон уже убежал, оставив открытой дверь, что по ногам потянул морозный сквозняк из дырявых рам окон. И оставил Сида одного в квартире в окружении обоев с цветами, горой грязной посуды и камышами в вазе. На секунду Сид нахмурился и шумно вздохнул — как всегда. Но стоило поспешить. Лучше добежать до Джона и зайти вместе с ним домой, чем стучать в закрытую дверь и столкнуться лицом к лицу со старшим Лайдоном. Почему-то именно старших Сид жутко боялся. Блин, да пусть только с Джоном зависал и с его братьями. Ну какие ещё предки? На этот рождественский день Сид приберег любимые сандали, чтобы продемонстрировать всем свой новый фиолетовый лак на ногах. То, что он спёр его из магазина, уже и не важно. Сид довольно поправив прическу, накинул на плечи не по погоде легкий плащ и повязал элегантный шелковый шарф. Едва ли он спасет от зимних ветров, зато красивый! И бросил в карман подарок для Джона. Вряд ли того можно чем-то удивить и пронять, но слишком хотелось поделиться, потому что в этом подарке спрятано гораздо больше, чем просто поздравление. Сид на пару секунд замер — стоит ли этот подарок вообще с собой брать? Безумие какое-то... Но подъездные шаги из распахнутой двери вернули в сознание. И так уже затормозил. Запихнув подарок в карман, Сид широкими шагами вышел из квартиры и закрыл ее на ключ. — Эй, Джон! — крикнул он на всю лестничную площадку, и его голос отразился мертвецким эхом от облупленных стен. — Чё? — ниже послышался ответ сквозь торопливый топот Сида. — Ты на каком? — А? — Хуйнá. Ты на каком этаже? — Шестом. — Бля, стой. Ща прибегу! Сид неуклюже бежал, расставляя колени в разные стороны. Хватался руками за обхарканные и пыльные перила. Перепрыгивал лежащего пьянчугу на лестнице, который лежит здесь второй день, и неизвестно, уйдет он отсюда самостоятельно или при помощи носилок и катафалка. Может, это жутко, но со временем глаза привыкают и к такому. В нос ударял запах пыли и влаги. Паутина проводов над дверями квартир, расписанные и обосанные стены не вызывали брезгливости. Но конечно, прислоняться к ним было бы не лучшей идеей. На фиолетовые ногти собиралась вся пыль лестничных пролетов, и чем быстрее бежал Сид, тем больше поднимал грязи. Удивительно, но Джон и правда ждал его на шестом этаже. Он скучающе сидел на подоконнике и смотрел на Сида таким же утомленным взглядом, как смотрят на Сида все эти стены подъезда. В таком антураже все дырки на одежде Джона были даже очень атмосферными. Сида поражало, как тот не боится выглядеть оборванцем. Стиль Сида был далек от понимания философии Джона, но это что-то новое и необычное очень захватывало и привлекало к себе внимание. И пока Сид смаковал взглядом эту тощую фигуру против света из окна, Джон брезгливо хмурился и оглядывал прикид друга. — Ну пиздец... — заключил Джон. — Ты реально вырядился вот так к моим предкам? Как облезлый пудель? Они подумают, что я привел в гости не друга, а, блять, какую-то псину. Марию-Антуанетту в сандальках. — Слышь, ебло завали. Если бы были только с тобой, то вообще хоть в мусорном пакете был, — соврал Сид с беззаботной улыбкой, приглаживая плащ на поясе. — А так ведь… надо быть, ну, типа крутым перед предками. Перед Джоном Лайдоном и … Элизой Лайдон. — Эйлин вообще-то, тупица, — фыркнул Джон, спрыгивая с подоконника и оттряхивая задницу. — Да блять! У меня плохая память на имена, — вздохнул Сид и пожал плечами. — Не только на имена. Лан, пошли. Кто последний, тот гондон. Джон сразу же рванул вниз по лестнице с задыхающимся смехом. Его ноги отстукивали каждую бетонную ступеньку быстрым ритмом, отражающимся пустым эхом. Сид чуть позже спохватился и ринулся в догонку. В ход шли любые ухищрения — хватка за горловину одежды, подножки, пихание. Этот шумный и гудящий рой из смеха и мата стремительно бежал вниз. И пока лидировал Джон, ловко выкручиваясь из долговязых рук Сида. Но на первых этажах Сид стал перепрыгивать перила и кататься на них в своем чистеньком плаще. Правда, делал это он не так часто в своей жизни, поэтому как-то умудрился завалиться назад спиной. Но это пошло ему на пользу — завалился он как раз на последнюю лестницу. Неуклюже поднялся, путаясь в полах своего плаща, и в пару своих широких шагов выбежал на улицу. — Джон-гондон, Джон-гондон! — кричал с искренней радостью Сид, заливаясь гоготом. Через пару секунд вышел Джон — весь запыхавшийся, румяный и жутко недовольный. Его длинные волосы небрежно разметались на плечах и спине, торчали, прилипали, магнитились. — Заткнись, — нахмурился он и прижал руку к правому боку, чуть наклоняясь вперед. Говорил он трудно, с одышкой и периодическим кашлем. Кажется, бег и спорт — это не его. — Вообще-то я... специально поддался. Нахуй мне нужна... твоя победа, бегать еще, напрягаться... Я просто хотел сбить твою... уродскую прическу в виде гнезда, блять, умершей бабки. — Да-да, оправдывайся, Джон-гондон, — закивал Сид и тут же стал поправлять волосы, которые и правда лежали уже не так ровно. Блять. — Кто еще у нас тут бабка? Я хотя бы бегать умею и не задыхаюсь как лысый вонючий дед. — Ты меня дедом назвал?! — А, то есть с «лысым» и «вонючим» ты согласен? — Пошёл нахуй, — гаркнул Джон и агрессивно высморкался, после чего выпрямился, проходя мимо Сида и пихая его плечом. Джон никогда не любил пешие прогулки. Когда были карманные, он из всех сил уговаривал Сида на автобус или метро. Но Сид живет немного в жопе мира, и от его дома до станции как от Лондона до Рейкьявика. Поэтому Джон, весь смурной и недовольный, потащил Сида на остановку автобуса. Последнее солнце пряталось за высокими крышами бесконечных многоэтажек. Морозный ветер пихал под ноги мусор с дорог. То и дело нужно было перешагивать осколки или брошенные иглы на бордюре. Или сопли Джона. Рождественского настроения никогда особо не было. И как удачно матерь куда-то съебалась. И как удачно Джон пригласил Сида к себе. Хуй знает по какой причине и зачем, но Сид охотно принял это приглашение. Джон ему всякое рассказывал про свою семью и братьев, но хотелось лично увидеть весь этот муравейник. Ну и конечно легендарный проигрыватель, которым так гордился Джон. Кажется, в его жизни было два объекта любви — пиво и музыка. Как жаль, что в этом небольшом и чёрством сердечке нет места для людей. Погода не особо радовала, но за это короткое время до остановки Сид уже застудил все пальцы, ноги, колени, руки. Судя по тому, как Джон упорно поднимал воротник пальто, тот тоже замёрз. Благо автобуса долго ждать не пришлось. Скрипучий, трясущийся, вонючий, мокрый, душный и одновременно с этим холодный. Место, куда хотел сесть Сид, было подозрительно мокрым. Да и Джон тут же схватил Сида за плечо и потащил вглубь салона. Ревёт ребёнок, от кого-то воняет мочой и перегаром. Но все эти огрехи жизни не были новым и не вызывали никаких эмоций. Обычная ситуация. Так и тряслись на заднем сидении эти два клоуна. Спинки были исписаны дрожащими и нечитаемыми матами и рисунками. Когда Сида укачивало, он считал хуи — сегодня их восемь. Когда-нибудь он дорисует девятый, когда наконец возьмёт с собой маркер. Сид ощущал, как от каждой кочки дергаются его волосы и вздрагивают щеки. Джон все такой же недовольный сидел, сложа руки на груди. В автобусе так и царили разговоры о праздничном столе, улыбки и радости от чуда. Детишки с надеждой мечтали о подарках. Каких еще, блять, подарках? Кто эти богачи такие? Сид смотрел на них и не понимал, что они вообще делают в этом районе. Подарки… За всю свою жизнь Сид получал подарки разве что от матери на День Рождения, которая сразу же сказала, что все истории про Санту — это миф и не более. Он не знал точно, но что-то подсказывало, что в доме Лайдонов примерно та же ситуация. Ребёнок впереди жаловался, что хочет в подарок получить самый лучший водный пистолет. Повторял снова и снова, капризничал, дёргался как под солями. Это начинало надоедать и бесить. Какой деловой личинус, пусть радуется, что ему вообще что-то дарят. Сид нервно качнул головой и покосился на Джона, который тоже испепеляюще смотрел на этого мелкого дьявола. И от осознания, что их раздражает один и тот же объект, как-то странно потеплело на душе. — Во наглая мразота, а? — процедил Джон. — Ага, — поддержал Сид и не знал, что выразить лицом — все еще злость или улыбку от забавно хмурого лица Джона и общей мысли на два мозга. Сид все же улыбнулся уголками губ и посмотрел глубже в салон автобуса. Все так заняты своими мыслями, разговорами. Никто даже и не услышит, если... — Jingle bolls, jingle bolls. Jingle all the way, — пропел фальшиво Сид на весь автобус сквозь крик капризного ребенка. Джон тут же выпрямился, огляделся и шлепнул Сида по плечу. Но, кажется, не с целью остановить, а от испуга внезапной голосовой атаки. После чего веселящимися глазами оглядел салон автобуса, втянул голову в плечи и засмеялся. — Oh, what cunt it is to ride in a one-whore open slave, — закончил Сид и задорно добавил рождественское «хо» в конце. Джон вовсе улетел куда-то в стратосферу, дрожа всеми своими немощными плечами и сгибаясь к коленям. Как жаль, что их никто не услышал. Но Сид был рад, что тот, для кого и была создана эта композиция, услышал и вдоволь оценил. Даже сквозь гул автобуса он слышал, как Джон задыхается от смеха, выпускает сдавленный писк, закрывая лицо ладонями. Такая картина больше по душе, чем его хмурый вид. Смотря на него невозможно скрывать свой смех. — Блин, никто так и не услышал нового Синатру! — с досадой и смехом в голосе протянул Джон, откидываясь на спинку сидения и прижимая руку к еще подрагивающему животу. — Ну и похуй, — с улыбкой ответил Сид, не сводя с него взгляда. Пожалуй, не будь они знакомы с Джоном, Сид бы не решился на эту шутку. Мало ли, смотреть будут косо. Но рядом с Джоном он питался той странной и пока еще непривычной уверенностью. А чудесная мысль «похуй» так приятно ложилась на сердце. Серьезно, рядом с Джоном было так похуй на все. Разве что на свой шмот не похуй. Может, это только вопрос времени. Но а пока Сид обводил взглядом потрепанную обивку сидения, даже кем-то порезанную. Наверное, псих какой-то бродит с ножом по городу. И рядом с Джоном даже не хотелось думать о желаемой встрече с этим психом и его ножом. Рядом с Джоном было спокойно и комфортно. И похуй, что другие не услышали его рождественскую песню. Покачиваясь на сидении автобуса, Сид смотрел на смеющегося Джона и осознавал, что все это не напрасно.