Оказывается, все праздники в их доме заканчиваются дискотеками. Более того, почти каждую субботу происходят такие концерты, куда приходят дальние и ближние родственники, соседи, друзья.
И Рождество, конечно, не исключение. Все мальчики и мужчины растащили диваны вдоль стен зала и освободили место для танцплощадки. В руках Сида было не так уж много силы, но зато помогал весом. Даже было немного странно заметить только сейчас, что Сид был выше не только мамы Джона, но и отца. Даже Джон и Джимми были выше него.
Бессменный руководитель музыкальной части в виде Джона сгрёб в охапку особо любимые пластинки и под общее одобрение стал включать одну композицию за другой. Сид был бы не против потанцевать, вот только есть одна проблема... Джон, как ответственный человек, просто сел в углу рядом с проигрывателем, сложил руки на груди и просто смотрел на танцующих родственников. Он покачивал носком ноги, стараясь попасть в ритм, но это не особо получалось. Как и у самого Сида.
Под ритмичное повторение строчки «you really got me» Сид сидел рядом с Джоном и рассматривал свои фиолетовые ногти, до которых реально никому не было дело.
— Ты за столом был чё-т вообще тихим. Перед предками стесняешься?
— Кто бы говорил. Сам перед моей краснеешь весь и слова забываешь, — усмехнулся Сид и вытянул вперед бесконечный ноги.
— Да душно у вас там всегда. Забрались, блять, на свою башню, куда кислород не поступает. Поэтому ты такой тупой, кстати.
— Пиздишь же?
— Нет.
— Да.
— Пизда.
На этом диалог и закончился. Сид перевел взгляд на танцующих. Мартин проснулся, когда все стали выходить из-за стола, и заверил, что он бодрый и вообще не спал. Видимо, врать — это у них семейное. Поэтому он с сонными глазами носился вокруг, периодически заваливаясь на диван будто в усталости. Мама пританцовывала вместе с Бобби — тем самым тихим братом, который смотрел телевизор и воровал картошку, особо тощим и прыщавым. Весь он олицетворял какую-то неуверенность, но видно, что парень нормальный, скромный только. Больше всех, конечно, отплясывал Джимми. И масштабнее, и шустрее. Берётся же понимание в его голове, как правильно махать руками, чтобы выглядело красиво и энергично. Да и в целом он казался старше и крупнее. Фигурой явно пошел в отца (благо не ростом).
Как раз Джимми и подошёл к ним, двум сидящим у проигрывателя.
— Вы чё сидите-то? Рождество ж. А вы задницами прилипли, — улыбнулся он, все это время умудряясь покачивать головой и не сбиваться с ритма. Не удивительно, что у него раньше всех братьев появилась девчонка.
Сид покосился на Джона. Как сказать, что без него и он никуда не пойдёт?
— Я занят, — деловито сказал Джон и пожал плечами.
— С ним-то все понятно. А ты чё? — всё же старался добиться от Сида ответа Джимми.
— А он ждёт песни Боуи, — тут же ответил за него Джон с язвительной улыбкой. — Но их не будет, потому что я сломал пластинку Джимми. Случайно вышло.
— Ага, случайно. Сам потом стоял и варённую свёклу ей резал. Пиздит, как дышит, — закивал Джимми, а Джон и не скрывал это и улыбался во все свои не самые здоровые зубы. — Поставь Клиффа. Мама просит.
Джимми, видимо, понял, что больше здесь клевать нечего, и убежал обратно на танцы под задорное и дерзкое «Oh-oh-oh, you livin' lovin' doll». Даже холодный и суровый отец внезапно оттаял и стал приплясывать вместе с мамой. Они были такими забавными — он чуть неуклюж и деревянен, а она по-девичьи мягка и шустра. И так искренне улыбались друг другу, хотя по общей картине между ними не особо много общего (кроме Ирландии, конечно). Может, поэтому их семья воспринимается как-то по-особенному, потому что это не просто два взрослых, которые вынуждены быть вместе из-за детей спустя почти двадцать лет. А два по-настоящему любящих человека. Быть может, им уже и под сорок или чуть больше, но выглядят они такими юными, словно сбежали из родительского дома на вечеринку. Пожалуй, любовь здесь и правда многое играет. В какой-то момент Сид стыдливо и завистливо подумал, что хотел бы таких родителей.
— Знаешь, Боуи — фанат Pink Floyd, — внезапно произнес Сид, чтобы отвлечься от этих мыслей и обратить внимание Джона на себя.
— Появилась еще одна причина ненавидеть Пинков, — вздохнул Джон.
Взгляд скучающе метнулся к Джону, который кусал кутикулы и загипнотизировано смотрел, как игла проигрывателя скользит по винилу. Он был так сосредоточен на этом и так отстранён от общего веселья, что даже неловко. И как Джону дарить тот подарок из кармана? Да и стоит ли? Почему-то даже стало обидно — как сильно Сид желает внимания и как Джону абсолютно оно не нужно с другой стороны. Хотелось послать его вообще-то даже, но вместо этого Сид прикусил язык и посмотрел на танцующих. Ещё немного, и его и без того не особо пышная жопа превратится в плоский блин.
— А ты не хочешь танцевать? — спросил Сид.
— Нет.
— А умеешь?
— А для этого нужно уметь?
Сид вздохнул и увёл взгляд снова на семью. Мама Джона заприметила скучающего Сида и махнула рукой к себе с призывом подключиться к танцу. Вот ещё, друг не зовет, а вот его матушка — так сразу. Судьба, поменяй их местами! Мама смотрела удивленным взглядом на него и настойчиво приглашала присоединиться. Указывала то на себя, то на парнишек. Сид испуганно закачал головой и отвернулся, словно бросил трубку в их разговоре. Он уставился в потолок и стал думать, не мешает ли музыка хомяку спать.
Так бы Сид и думал об этом, если бы внезапно Джон не стал подпевать.
— Well, long tall
Sidney,
he's built for speed,
He's got everything that uncle John need.
Сид пару раз хлопнул глазами и пихнул Джона в плечо. Он чё вообще сказал? В смысле «есть все, что надо»? Для... Джона? Какая злая шутка!
— Кто нахуй? Э, слышь, ты чё, дядя? — гоготнул Сид.
— А ты чё, долговязый? — усмехнулся Джон. — Ты знаешь, что такое «built for speed»?
— Видимо, ты знаешь.
— У чёрных так говорят на худых девчонок, а «built for comfort» — для пышных. Ну, все это в контексте секса...
— То есть хочешь сказать, что назвал меня как-то там в сексуальном смысле?
— Это не я. Это песня, — пожал плечами Джон с улыбкой. Сида, конечно, этот ответ не удовлетворил. Он неверяще прищурился и ущипнул Джона за локоть. Тот зашипел, как облитая кошка, и укусил Сида за плечо. Блин, так еще больнюче впился в кожу через ткань одежды своим сколотым передним зубом, как иголкой!
— Да всё-всё! — затараторил Сид и отпихнул Джона от себя, уперевшись ладонью ему в лоб. — Теперь я заражусь гондонотрянкой, не-ет! Меня укусил Джон-гондон! Укусишь еще раз, расскажу твоим, что ты гондон.
Джон недовольно надул щеки и закатил глаза.
— Зато у меня пальцы на ногах не отбиты молотком, — заметил Джон и дернул бровями, указывая на ноги Сида.
Значит, он все же заметил лак? Джон, оказывается, внимательный. Сид даже на пару секунд потерял дар речи и проследил за его взглядом. Ну точно же. Джон заметил. Обратил внимание. Запомнил, чтобы выдать это наблюдение в такой неожиданный момент. Наверняка это ничего не значит для Джона, но для Сида сродни приятному удару в спину. Пусть он и истекает смертельно кровью, но как ему приятно на душе.
— Это лак, придурок, — отметил Сид с какой-то мерзкой (для самого себя) тёплой улыбкой.
— Ну круто, что хотя бы на это мозгов у тебя хватило, — усмехнулся Джон и высморкался. Какие уже родные звуки за все это время.
Сид запрокинул голову вверх и уперся макушкой в стену. Потолок их не был образцовым — где-то штукатурка обваливалась, где-то желтые подтеки. В углах была паутина. За музыкой не слышно птицу — уснула? И хомяк не носится по клетке — уснул? Откуда вообще эти живности у Джона? Почему именно они? И ведь даже не кот или собака. Хотя их и не прокормить, наверное.
— А ты чё в космос сознанием улетел? — спросил Джон внезапно.
— Да скучно-о...
— Так иди танцевать. Джимми ж звал.
— И чё я буду как дурак танцевать с Джимми? — спросил Сид и нахмурился, не сводя взгляда с потолка.
— В любом случае будешь как дурак, — заметил Джон. — А с кем будет танцевать не как дурак?
Сид от возмущения даже чуть язык не проглотил. В смысле с кем? Джону не приходит на ум, что вообще-то Сид хочет танцевать с ним?? Ну и пиздец...
— Ладно, не откисай. Щас будет веселее. Так сказать, специально по вашим заявкам.
Джон склонился к полу и стал шелестеть конвертами винила. Вскоре выпрямился и поставил новую пластинку. И по комнате разлилась действительно знакомая мелодия T-Rex. Сид приподнял удивленно брови и посмотрел на Джона с улыбкой.
— А еще печальнее песню не мог поставить?
— Всё ему не так! — закатил глаза Джон.
Отчасти правда стало веселее. Не сказать, что другие какие-то скучные, но внезапно ворвавшиеся в их жизнь T-Rex с уникальным стилем всколыхнули что-то. А это редкость, когда им с Джоном нравится что-то общее. Сид взял конверт винила и стал рассматривать. Какая крутая прическа у Болана...
Но через время глаза Сида застеклянели.
«If I had a throne you could call it home». Абсолютно точно. Пальцы сильнее вжались в конверт.
«If I cry my tears are yours to open any frozen doors». Пиздец.
Сид как никогда ощущал себя именно выросшим в одиночестве. Может, поэтому он готов поделиться своим троном с Джоном, чтобы не быть одному? И отдать все свои слезы, чтобы наконец открылись эти заледеневшие двери? Сид не до конца понимал, почему же его так торкает и почему вообще на Джона, который и не самый вежливый, не самый добрый и не самый красивый. И столько минусов в нём, но почему-то от мысли, если они перестанут общаться, Сид готов разрыдаться и вырвать все волосы. Он отвратительно привязался, мерзко нуждался и тошнотворно восхищался им.
Даже внутри никаких объяснений не могло сформулироваться. Вряд ли это та самая любовь, о которой пишут песни и книги. Во всяком случае, Сид не готов признаться в этом. Кажется, что та самая любовь как-то ярче и однозначнее. Будто у того чувства, что сейчас есть в Сиде, есть еще куда расти. Это что-то между дружбой и любовью. Что-то «пере-» и «недо-».
— Джон, пойдем куда-нить? На улицу. Воздухом подышим, — напряжённым тоном произнес Сид.
— А здесь тебе не дышится? — насмешливо фыркнул Джон и посмотрел на Сида. И улыбка его сразу погасла после краткого «Нет». Он вздохнул, цокнул языком. — Ладно, если по-быстрому. Ща я надену сто слоев одежды. Только попробуй меня вытащить по какой-то хуйне. Даже глазом не моргну в Рождество тебя уебать.
Пока Джон с ворчанием натягивал теплую кофту, шерстяные носки, наматывал огромный вязаный шарф (наверняка, мамин), Сид только поправил ремешок сандалей, который натирал мизинец с почему-то уже облезшим лаком. Ну блять, когда успел? Накинул на плечи плащ с тем самым сокровищем в кармане. Пиздец какой-то. Сид потупил взгляд в пол с мертвецким лицом и старался размеренно дышать, хотя чем ближе выход из квартиры, тем сильнее он ощущал быстрый ритм сердца.
Джон излишне недовольно хмурился, фырчал и рычал на замок, который опять стал заедать. Перешагивал мусор на лестнице, подтягивал шарф к подбородку и прятал руки в карманы пальто. А Сид только смотрел на эту спину и думал, что готов отдать свой плащ, чтобы тому было теплее.
— Блять, ну и холод, — заворчал Джон на улице, доставая смятый комок ткани и со всей агрессией высморкался. Этим платком, судя по рисунку, были детские пелёнки — сначала Джона, потом Джимми, потом Бобби, потом Мартина. В общем, эта ткань повидала картины страшнее соплей. — Господи, давай быстрее. Чё, курить стремаешься при моих?
Джон уже полез в карман за сигами, но Сид тут же прервал его и встал напротив. Мороз пощипывал щеки и голые пальцы ног. Ветер кружил пряди и обнимал обнаженную шею. Вокруг было темно, только желтый фонарь тускло падал на них.
— Не-не, я не за куревом. Я о другом. Ну, чтобы тихо было, знаешь…
Судорожный вздох с паром изо рта. Рука в кармане так и сжимала сложенный лист бумаги, но упорно боялась его достать. Сид только набирал полную грудь воздуха, и тут же будто что-то сковывало горло — ни единого слова.
— Рожай уже, тормоз, — устало попросил Джон, сам закуривая. Сид проследил, как ветер старался затушить слабый огонек и как от этого хмурятся светлые брови. Как внезапный мелкий снег начинает оседать на волосах Джона.
— Я … п-подарок, ну, сделал, — еле-вытянул из себя Сид, смотря на него. Дрожащая и наверняка взмокшая рука вытащила листок и протянула другу.
— Письмо накатал? Конечно, я ж в другом городе живу, — хохотнул Джон, но скоро его улыбка угасла, как только глаза увидели саму открытку.
Джон молча правой рукой выпрямил лист, задерживая сигарету в левой. На совершенно белом листе было выведено синей пастой со всеми возможными завитушками «С Рождеством!», а внизу цветными карандашами, чуть нелепо и неуклюже, но безумно старательно нарисована ёлка с подарками под ней. Та картина, которую никто из них не видел своими глазами, но сто раз с экранов или открыток.
А внутри на одной из страниц расписано настоящее письмо аккуратным подчерком с этими забавными кругляшками над i, которые Сид в честь Рождества заменил на маленькие снежинки. Иногда, правда, все же забывался и писал привычным способом. Настоящие снежинки сыпали на трепетный лист бумаги, который хотел передать сотню эмоций Сида. И он честно старался правильно всё там расписать и донести суть послания.
Сид с замиранием сердца стоял напротив Джона и следил, как его глаза бегают по самодельной открытке. Как снежинки скрываются в длинных спутанных волосах. Как ветер всё же потушил сигарету, но пальцы не хотят ее отпускать. Как меняется в лице Джон — то хмурится, то расслабляется. И как вместе с этим пугается Сид. Хочется провалиться сквозь землю, хочется ляпнуть «Забей, это шутка». И хочется укрыть голову Джона, чтобы не заболел.
«Джон!
Поздравляю тебя с Рождеством. Пусть Бога нет, а Иисус — это выдумка людей чтобы водить всех за нос, но принято отмечать этот день. И мне круто провести этот день вместе с твоей тёплой семьей. Не знаю как там будет в реальности но верю что круто! Я рад почувствовать хоть на один день эту нормальную семью с мамой и папой и кучей братьев. Наверное так выглядит полноценная семья. Так что желаю твоим родным и тебе всего лучшего. Ты классный друг и я рад с тобой общаться. Ты очень умный, и я знаю что ты точно изменишь мир к лучшему. И внесешь тот хаос, который вправит мозги обществу. И я буду рад стать частью этого миротворческого хаоса и быть с тобой рядом, как два рыцаря, блять, хаоса и беспорядка. Спасибо тебе за приятное знакомство. Ты мой лучший друг. Наша шарага — отстой (как и все другие), но она точно дала мне что-то крутое — тебя. Без неё мы бы и не познакомились. Так что что-то в ней есть прикольное. Спасибо старику с бородой на небе за тебя и за нашу дружбу. Если мы когда-то перестанем общаться — это будет трагедией для меня. Я жду каждой нашей встречи. И всегда рад видеть тебя даже когда ты меня бесишь. Надеюсь, что для тебя я так же много значу, как ты для меня! За все мои годы у меня еще не было друзей лучше и круче тебя. Дорожу тобой. Спасибо что общаешься со мной! За тебя я готов убить любого и умереть. Будешь моим особенным лучшим другом?
Твой друг, Сид»
Сид заметил, что глаза Джона перестали бегать по строчкам. Дочитал. Кошмар. Сид едва ли дышал. От волнения сейчас стошнит. «Хоть моргни, хоть улыбнись, хоть обзови. Но удели письму хоть немного внимания». Еще немного, и Сид даст заднюю: начнет говорить факты про Боуи или просто убежит. Он от холода или от страха перестал чувствовать ноги ? Сид волнительно перебирал пальцами край кармана плаща и смотрел на лицо Джона.
А тот всё молчал.
— Твоя доброта однажды сыграет с тобой злую шутку, — наконец, спокойным тоном обронил Джон и поднял глаза на Сида.
Его глаза скрылись под тенью низких бровей. Сид подозревал, как тщательно тот подбирает слова. Они оба молчали и смотрели друг на друга под шум двора. Где-то вдали гудели машины, говорили люди. Из окон пахло едой. Но Сиду казалось, что время замерло. От взгляда Джона бежали мурашки — он не моргал.
— Я злой человек, — выдал Джон без тени насмешки.
Сид тут же уронил взгляд. Кажется, их ожидает неприятный разговор. Назовет бабой? Обсмеёт? Он даже невольно сделал небольшой шаг назад на негнущихся ногах. Никогда его щеки так не горели и никогда сердце бешено не билось. Казалось, еще пару минут, и Сид помрет на месте. Он едва сдерживал руки в карманах, чтобы не укрыть ими лицо от стыда. С чего он вообще решил, что Джону можно предлагать такое? Судить по его музыкальному вкусу и согласию ходить в гей-клубы, кажется, было слишком тупо. Впрочем, все всегда говорят, что Сид тупой. Каких еще поступков от него можно ожидать? Только тупых.
— Я злой человек, — повторил Джон. — Но я твой человек. Смотри на меня.
Взгляд к взгляду. Билось сердце. Падал снег.
— Такие слова должен слышать кто угодно, но не я. Ты выбрал не того человека для подобных излияний.
Тяжелый вздох. Что-то упало внутри, как сигарета из пальцев Джона. Фатальная ошибка. Неверный путь. К сожалению, отменить решение уже невозможно. Сид задержал взгляд на Джоне. Это стоит расценивать как отказ?
Джон опустил глаза вниз на открытку и спрятал ее в карман пальто. Его нос покраснел, волосы растрепал ветер.
— Слушай, я надеюсь, что ты просто её выбросишь тогда. Ну, что мы дальше будем общаться, ну как раньше, — торопливо стал оправдываться Сид, качая головой. Сейчас сердце вовсе разорвется и от волнения и от этого отказа.
— Мне никогда не дарили подарки. И не говорили таких слов, — перебил его Джон и достал еще одну сигарету. Как всегда говорит, когда пришла в ум мысль, и не важно, перебивает он кого-то или нет. Пусть даже Сида. Его мысли прут как трамвай, который не остановить, не прервать. Восторг. Накрыв сигарету козырьком руки, он смог поджечь и закурить. — Но я могу попробовать быть особенным другом для тебя. А ты — для меня. Скорее всего, ты сам об этом пожалеешь. Зато всю твою романтику снимет.
Джон согласился на что...? Сид непонимающе нахмурился. То есть... Он так легко согласился? У него даже ни одна мышца не дернулась! Такое только могло приснится. Быть не может, чтобы Джон правда согласился, и даже не поржал над сопливостью открытки.
— А ты разве....?
— Можно попробовать. В конце концов, мне нравится твоя искренность. Терпеть не могу лжецов и лицемеров. А ты слишком простодушен для притворства. Хоть я и шучу много, говорю всякое про тебя. Но... по секрету, ты классный на самом деле.
Джон старался держать свое спокойное лицо, словно они обсуждали что-то обычное и повседневное. Но лицо Сида чуть не треснуло от эмоций. Он неверяще нахмурился, пару раз посмеялся и огляделся вокруг. Но Джон так не изменился в своем лице. Да не, быть того не может.
— Ты же прикалываешься? — уточнил Сид.
— Я не пиздабол.
— Да ну?
— Одно дело врать про что-то в шутку, а другое — играться чужими эмоциями. Мне это нахуй не надо, — пожал плечами Джон и дёрнул бровями, закрывая свое лицо сигаретным дымом.
Сид почесал ледяной кончик носа, но на самом деле ладонью скрывал улыбку. Казалось, что Джон не до конца понимает, что там внутри у Сида, и относится к этому слишком просто. Так просто взял и согласился... Но у них еще будет время выяснить все детали. Еще будет сотня разговоров, сотня встреч. Все выяснят и все обсудят. Сейчас Сид не хотел грузить ни себя, ни его всей серьезностью момента. Он просто наслаждался приятной легкостью на душе после открытия своего секрета. И согласием Джона. От этого вовсе сейчас голова кругом шла. Он столько раз прокручивал этот момент в голове и видел все возможные исходы. Уже продумывал, что будет делать в каждый из них. И как всегда судьба принесла тот вариант, который Сид даже не прорабатывал. У него не было ни малейшего представления, как сейчас себя вести и что говорить. И какой будет их дальнейшая особенная дружба.
Мать сто лет пилит, почему Сид не гуляет с девчонками в свои светлые шестнадцать. Зато теперь он будет гулять с мальчиком, которого так назвать даже язык не повернется. Ни парень, ни кавалер. Нет, все не то. Тупые слова из дешевых любовных романов. Кто они теперь?
— Значит... Мы сейчас оба друг для друга, ну, особенные? — уточнил Сид с замиранием сердца и все еще не верил, что вообще говорит это вслух.
— Получается, что так. Хуй знает, что из этого получится и не рассоримся ли вовсе, но... попробовать можно. Только не думай, что теперь будем целоваться и держаться за ручки.
— Даже в честь Рождества нельзя?
Джон шумно выдохнул и бросил сигарету на землю, затоптав ее носком обуви. Вжимал он её особенно как-то долго и старательно. Наверняка тянул время и раздумывал.
— Могу нассать тебе под дверь в честь Рождества. Идёт?
— Пиздец романтично, — с улыбкой произнес Сид, но улыбка была неподходяще тёплой и радостной для этого контекста диалога.
Блин, даже такой ворчливый и как всегда хмурый Джон что-то внутри зажигал. Сид не верил, что это происходит в реальности. Что они правда отметили Рождество в его доме, что вообще Сид отдал свою открытку и даже получил положительный ответ на это. Если это сон — то самый лучший и прекрасный. И Джон перед ним... самый лучший из всех Джонов. Кажется, такое бывает только в мелодрамах, где все так просто и слезливо.
— Ладно. В честь Рождества, — начал Джон смущенно и кашлянул, прочищая горло. — В общем... ты тоже классный друг. Тупой, но забавный. В твоей тупости и простодушие как раз и весь шарм. Ни один из моих друзей и на процент не похож на тебя. Ты не особо любишь футбол хотя бы. Так что, кхм, я... я тоже рад, что ... знаком с тобой. С Рождеством, Сидни.
Еще пару секунд Джон будто решался на что-то, нервно теребя пуговицы на пальто. Пока всё же медленно не приблизился к лицу Сида. И замер. Сид мог поклясться, что, несмотря на общую прохладу, ощущал его горячее дыхание на своей щеке. Джон боится, борется с собой, решается. Сид боится, невидяще смотрит вдаль распахнутым взглядом и пытается остановить табун мурашек. От Джона пахло сигаретами, домой и морозом. И чёрт возьми, это лучший запах, который только может быть. Сид прикрыл глаза и вдохнул всей грудью.
На мгновенье табачные губы Джона прижались к прохладной щеке Сида. Пусть эта секунда никогда не заканчивается. Сид был близок к тому, чтобы расплакаться. Сид краснел и бледнел. Сид замирал и не дышал. Сид не верил и жаждал верить. Это то, что ему так постыдно снилось. То, что он выводил на страницах дневника и прятал как можно глубже. То, о чем он думал, смотря на эту оттопыренную верхнюю губу Джона. То, с мыслями о чем он засыпал. Теперь стало реальностью.
— Кому-нибудь скажешь, что я тебя поцеловал — язык в жопу затолкаю, — прошептал Джон и отошёл от Сида, на пару секунд пощекотав голую шею Сида своими волосами.
— Ты прям сразу с жесткого хочешь начать? Извращенец, — усмехнулся он и открыл глаза, но при этом ощущая, как ресницы слиплись между собой от проступившей слезинки.
— Завали, — буркнул Джон смущенно.
Он как-то неловко пинал землю носком обуви, прятал руки в карманы, шмыгал носом и бегал взглядом от лица Сида к земле. А Сид все равно улыбался. Никто не говорил Сиду столько хороших слов. Очень приятно быть для кого-то уникальным. Особенно для Джона. Быть может, и ему будет тяжело, если их общение прервется. Быть может, и он поделится своим троном, чтобы у Сида появился дом. Быть может, и слёзы Джона будут слезами Сида.
— На меня... никогда так не смотрели, — отметил через силу Джон и снова посмотрел на Сида. — Обычно, ну, я рос и росту в ненависти со всех сторон. Монашки, прохожие, врачи... А ты так смотришь... по-другому.
—
По-особенному?
— Да...
по-особенному, — согласился Джон и сам дёрнул уголки губ в самой неуклюжей в мире улыбке. Опустил голову, завесился волосами, но Сид прекрасно видел, как его губы расплылись по лицу.
— Пойдем домой. Там мои с ума сойдут от T-Rex. Вот если бы оставил их второй альбом, было бы лучше. Он лучше первого. А первый... так себе. Но они прикольные. Гении текстов.
В сердца Джона было место для любви — для пива и музыки. И Сид был приятно тронут, что Джон согласился найти место и для него.
Сид шел в дом вместе с Джоном и смотрел на небо. Перед глазами все расплывалось. Снежинки падали в уже пустые карманы. Колени Сида замерзли. Джон был счастливым и смущённым. И было что-то важное между.
