Петербургские мелочи

С утра орут мартовские коты, мартовские воробьи и мартовские дети. Вот такое двухлетнее чудо в голубеньком комбинезоне топает крошечным ботиночком, стараясь проломить тонкий прозрачный ледок, схвативший за ночь весеннюю лужу. И громко и радостно смеется, когда у него это получается. И столь же громко негодующе вопит, когда мама пытается вынуть его из лужи. - Ты, Кирюш, наверное в детстве такой же был, - подсмеивается Дима, загружая в багажник джипа пакеты с кошачьим кормом. Вечером поедут к Вере, так чтоб домой не заезжать лишний раз. - Ничего подобного! - возмущается Кирилл. - В детстве я в жизни так рано не просыпался! Питерское мартовское небо, все чаще серое, сейчас - точно незримый художник над Эрмитажем провел по нему ярко-голубою гуашью. Или наоборот: невидимая небесная уборщица - влажной тряпкой, стирая накопившуюся за зиму хмарь и смог. А в маленьком скверике, мимо которого они проходят каждый день - куст, наполненный воробьями. На ветках их не так уж и много, но вот внутри куста - почему-то безумное множество, и они верещат непрестанно, точно внутри куста стоит плеер с записью. И колонки. У джипа они на секунду переплетаются пальцами, прежде чем усесться каждый на своё место. И Дима чувствует тонкие, уже - когда только успел? - прохладные пальцы Кирюши. Пальцы Кирюши тишком легонько шекотят его ладонь. - Мартовский котик... - улыбается Дима. Кирюша ни капельки не возражает против такого определения.