Глава 1. Тучи сгущаются
27 декабря 2022 г. в 13:51
Сотни звёзд сияли на фиолетовом небе Сципио, таком же фиолетовом в тон вечернего платья Падме, что так любил Энакин. Это был тот самый открытый наряд с перчатками, в который была облачена Амидала в замке Кловиса, и который держался у неё на груди на честном слове. Сегодня же, находясь на политической миссии, вдалеке от любимого супруга, женщина специально приоделась, чтобы его порадовать. Если уж Скауйокер не мог увидеть её живую, то пусть хоть созерцает невероятно красивую голограмму, созданную такой лично для него.
— Я люблю тебя, Энакин, — мило и нежно сказала Падме по связи напоследок, сенатору было что ещё рассказать своему мужу, вернее, она так думала, что было, но пока и сама сомневалась.
— Я тоже люблю тебя, Падме, —Скайуокер улыбнулся ей доброй, лучезарной улыбкой.
Их руки сорвались с места, и дрожащие пальцы аккуратно переплелись в воздухе так, как будто даже сквозь голограмму они могли соприкоснуться. Энакин и Падме могли стоять так вечно, разделённые миллиардами парсеков, но соединённые идеальной, безупречной, преодолевающей всё пространство в мире любовью, если бы не…
Где-то за перилами балкона апартаментов Падме раздался какой-то шум. Амидала насторожилась и взволнованно в спешке выключила голо связь, устремляясь туда.
Раш Кловис, имея свои собственные интересы в прибытии бывшей подруги на Сципио, терпеливо выжидал момента, когда он смог бы забраться в комнату Падме и поговорить. Прилетев сюда несколько раньше, мужчина втихаря затаился за перилами, подбирая нужное время, дабы эффектно появится, наверное, от того, он и стал случайным свидетелем данного разговора сейчас.
Кловис не совсем понял, о чём именно беседовали джедай и сенатор, а в том самом пилоте с прошлого задания, сейчас он хорошо узнал джедая, Раш услышал лишь обрывки фраз, которые, к слову, показались ему весьма странными. Впрочем, мужчина решил не предавать этому особого значения, так как — «Кто не слышит всё — не знает всей картины». Оттого Кловис и не стал особо не зацикливаться и преступил сразу к делу.
Ловко перепрыгнув большие каменные резные перила, мужчина оказался на балконе комнаты Падме, появился внезапно и эффектно, чтобы быть мгновенно встреченным нацеленным на него бластером.
— Что тебе здесь нужно? — неприветливо вопросила Амидала, слегка тряхнув лёгким оружием в руке.
И Рашу пришлось оправдываться.
— Нам нужно разобраться с тайными делами банковского клана. Но я не могу говорить здесь. Нас могут прослушивать. У меня есть интересная информация для тебя. Однако, нужно найти место поукромнее.
— С чего я должна тебе верить? — всё так же непреклонно не уступала Падме, что больно кольнуло в скованном привязанностью к ней любящем сердце Раша.
— Банковский клан обманывает Республику, у меня есть доказательства… — чётко и уверенно подтвердил свои слова Кловис, его голос звучал так правдиво и уверенно, что Амидала, наконец-то согласилась.
— Хорошо. Летим. Я только переоденусь, — рванулась было в сторону другой комнаты она, дабы снять полу открытое вечернее платье.
Однако мужчина остановил женщину.
— На это нет времени, — резко и почти грубо ухватив её за запястье, взволнованно, то ли от того, что действительно хотел сообщить что-то важное, то ли от переизбытка собственных чувств к сенатору, предупредил её он.
— Ладно, только без рук, — явно бывшая застаной врасплох, с особым отвращением Амидала вытащила свою кисть из его резкого захвата, и это ещё больнее резануло по сердцу Кловиса.
Тем не менее, мужчина решил держаться достойно, искусно сделав вид, что ничего не произошло.
Миновало некоторое не долгое время, и вот уже спидер Раща и Падме подлетел к небольшому уединённому зданию в горах.
Выбравшись из транспорта, Кловис уверенно проследовал в гостиную и умело разжёг камин.
Оранжевые язычки пламени заиграли в полумраке ночи, а тени затанцевали причудливые танцы на всех стенах, исходя от единственного источника света здесь. Окажись Падме в помещении с кем-то другим, например, с Энакином, обстановка, наверняка, показалась бы ей весьма романтичной: горы, милый уютный уединённый дом, камин, так заботливо поданное мужчиной вино для того, чтобы немного согреться, — но только не с ним, не с Кловисом, которого Амидала отрицала всем сердцем и душой.
— Где это мы? — деловито сложив руки на груди, недоверчиво покосилась на Раша сенатор.
— В моём загородном доме, — как можно более непринуждённо ответил мужчина, абсолютно просто подав ей бокал со спиртным, — Я не часто здесь бываю.
На что Падме, с достаточным пренебрежением, отвернувшись от вина, недовольно хмыкнула.
— Давай перейдём сразу к делу, — не став выжидать ничего лишнего, резко и чётко заявила Амидала.
Раш никак на это не отреагировал, а вернее, подавляя внутри себя новую волну обиды, просто достал из кармана маленький голо-проектор, поставив оба бокала на небольшой столик. Когда-то давно Падме любила Раша, она почти сама каждый раз жаждала его внимания, знаков чувств, прикосновений, сейчас же она вела себя так, как будто этого ничего и не было, и от этого было не менее больно, чем от осознания того, что когда-то давно, волею судьбы они расстались. Впрочем, Кловису хотелось верить, что не навсегда.
— Вот, мне удалось скачать некоторую информацию, — спокойно и по-деловому начал пояснять мужчина, — Судя по этим данным, банковский клан перечисляет большие суммы на личные счета, в то время, как ресурсов на ведение войны и поддержание Республики в былом финансовом стоянии выделяется крайне мало…
Желая донести до Падме необходимую информацию, Раш придвинулся к ней поближе и, чтобы женщина лучше видела цифры, подал ей голо-проектор.
Амидала попыталась взять нужное устройство, внимательно всматриваясь в изображение, дела Республики её волновали больше всего, тем более, когда это касалось простого народа…
Их руки невольно соприкоснулись, и Кловис как будто ощутил электрический разряд, яркую вспышку, дрожью пробежавшую по всему его телу.
Как бы ни сложилась судьба, почему бы они ни расстались в прошлом, чем бы сейчас ни были увлечены, и сколь бы важной ни была обсуждаемая тема, всё это стало не важно. Раш невольно взглянул на Падме, она взглянула на него, их взгляды встретились, и мир заиграл для мужчины самыми яркими красками.
Он всё ещё любил её, любил эту женщину так сильно, больше, жизни, и он не готов был её вот так глупо потерять. Только не сейчас, когда судьба вновь предоставляла ему самый последний шанс на счастье.
— Я больше не могу молчать, я не могу притворяться, что ничего не происходит, — Кловис резко ухватил Амидалу за руки, так волнительно и крепко, что та даже выронила голо-проектор на пол, — Я люблю тебя, Падме. И больше никогда не хочу потерять. Ответь на мои чувства, как раньше. Давай снова будем вместе! И я сделаю тебя счастливой, такой счастливой, как никогда…
Сердце Раша билось так сильно, что, казалось, вот-вот готово было выпрыгнуть из груди от избытка чувств.
Сердце Падме тоже забилось сильнее, вот только не от любви, а от отвращения и ужаса.
— Ты с ума сошёл? Между нами больше ничего не может быть. Сейчас же отпусти меня, — резко взвизгнула сенатор, с таким видом, как будто невольно прикоснулась к чему-то недопустимому и омерзительному.
Её слова огромной болью в сердце отдались у Кловиса. Совсем не этого ответа он ожидал, столько времени, недель, дней и часов, надеясь на то, что где-то глубоко в душе чувства Падме, их та, прежняя, юношеская пламенная любовь, сохранились.
Но Амидала не чувствовала к нему ничего, кроме омерзения, и это столь отчётливо читалось, играя огоньками от горящего в камине пламени, в её глазах, что было столь болезненно, что хотелось умереть.
Только сейчас, крепко держа Падме руками за кисти и глядя в самый центр её сияющих больших зрачков, Раш начинал постепенно понимать то, о чём она говорила по голо связи сегодня вечером. Кажется, Кловис слышал слово «люблю» и это открытие ещё сильнее резало сердце и душу, изнывающие от боли.
— Это из-за того джедая? — резко задал вопрос Раш, чуть сильнее тряхнув кисти сенатора в своих пальцах, от чего Падме невольно вздрогнула.
Что-что, а выдавать свою тайну, вот так просто, из ничего, нарушая их счастливую идиллию с Энакином и ставя под угрозу счастливый брак, она не хотела. Только не здесь и не сейчас, только не так!
— Это из-за того, что ты мне противен!? — на последнем издыхании взвизгнула Амидала и, всеми силами желая отстраниться, резко выдернула руки.
Её поступок, её столь ледяная колючая реакция, ещё больнее отдалась во всём сознании Раша несравнимой обидой. Он любил Падме, он превозносил её, и больше всего на свете желал быть с ней, а она…
Нет Кловис не хотел в это верить, не хотел так просто сдаваться, ему было проще умереть, чем потерять её навсегда, наверное, от того, ведомый внезапным порывом чувств и эмоций мужчина резко рванулся к ней.
Крепко ухватив женщину своей мечты руками, как будто боялся, что она вот-вот ускользнёт от него навсегда, словно вода, сквозь пальцы, Раш попытался поцеловать её. Пусть даже насильно, пусть даже в пылу затуманенного разума, но иногда такие поступки приводили к тому, что страсть открывала путь любви, и желание быть вместе, под волей скрытых чувств? исполнялось…
Но, не в этот раз.
Громкая и хлёсткая пощёчина, обжигающим ударом отпечаталась на щеке Кловиса. Падме не только отвергала его, она его презирала и ненавидела, так сильно, как будто Раш был самым омерзительным существом на свете, так сильно, насколько он мог вообще её любить в ответ…
Болезненный удар по лицу оказался куда более болезненным ударом по самолюбию, по чувствам, где-то в глубине души. Нет, Кловису было плевать, что эта женщина унижала и била его, как личность, куда больнее жгло сердце и душу все разъедающим ядом, что она не любила его, а ведь он, он… Был готов ради её на всё…
Даже тогда, когда Падме предала его на той миссии, Раш пожертвовал своей жизнью, сделал всё, чтобы спасти её… Уже не говоря о том, что было в молодости, а она не приняла и не поняла ни мельчайшей толики его чувств…
Это было сокрушительным ударом, это было потерей всего.
Сравнимой со смертью сердца и души, всего того самого хорошего, что насквозь было пронизано любовью Кловиса к Падме.
Уже полностью потеряв надежду и понимая, что битва проиграна, Раш ещё раз, чисто интуитивно рванулся к Амиделе, но новый хлёсткий удар, в пощёчине, разорвал тишину.
Женщина попыталась вырваться и убежать, так, как будто для неё ужаснее всего было оказаться в его объятьях.
Отчаянно Кловис попытался остановить Падме и притянуть обратно к себе, резко схватив за руку, но та лишь выворачивалась, кричала и отбивалась. Слишком сильным было её сопротивление, таким сокрушительным, что это уничтожило последние остатки былых чувств, в один момент превращая пламя страсти в пламя все сжигающей ярости.
Новая попытка обнять Амидалу и новый полный отпора удар с её стороны.
Кловис не выдержал, он так сильно любил эту женщину и одновременно столько всего потерял благодаря её отказу… Это было просто невыносимо, хотелось куда-то выместить весь этот гнев, всю эту боль, сделать ей так же невыносимо больно.
Резко замахнувшись Раш со всей силой влепил Падме пощёчину по лицу, она взвизгнула и снова попыталась вырваться.
Всё ещё удерживая Амидалу за тонкое, хрупкое запястье Кловис мигом притащил её обратно, так сильно, что сенатор оказалась полностью прижатая к нему. Падме не сдавалась. Она столь неистово желала освободиться о ненужной ей любви, что даже не преминула полностью перейти к боевым действиям. Крепко сжав маленький аккуратный кулак, она попробовала вновь ударить Раша по лицу, но это действие было и тщетно, и зря, резко перехватив её руку, Кловис умело заломал сенатора так, что она оказалась к нему спиной, наклонённой в самой непристойной позе с крепко прижатыми на поясе руками.
Платье, державшееся в районе бюста на честном слове, невольно сползло в таких суматошных действиях и оголило одну округлую, теперь свободно болтающуюся грудь.
Падме была так сильно прижата к Кловису, настолько близко от него, что эта невольная близость вызывала уже совсем не ярость, а неистовое, безудержное, безумное желание.
Если она никогда больше не будет моей, так пусть же будет моей, хотя бы в последний раз!
Крепче прижавшись и слегка поведя бёдрами по задней стороне бёдер Амидалы, Кловис плавно склонился к сенатору и, больно ухватив её за волосы, притащил к себе.
Он уже не соображал, что делал, и не контролировал себя, его вело безудержное желание, похоть, страсть на обломках бывшей любви, питаемая гневом и ненавистью.
Больно дёргая Падме за волосы, Раш похотливо поцеловал её в разбитые после ударов губы, жадно слизывая с них кровь, прижимаясь к Амидале всем телом и упиваясь своей временной властью.
Казалось, Падме сейчас потеряет сознание от отвращения и ужаса, ввиду собственной беспомощности. Женщина тщетно трепыхнулась в его жёстких руках, пытаясь вырваться, но Кловис не остановился на достигнутом.
Продолжая и продолжая целовать Падме в шею, оставляя там болезненные и грубые засосы, он наощупь отыскал где-то на тумбочке какую-то наркотическую пилюлю и насильно запихнул её Амидале в рот.
— Это, чтобы ты тоже чувствовала удовольствие, — с обезумевшими глазами, весь снедаемый похотью, пояснил Раш, заставляя сенатора непременно проглотить препарат, вот только, удовольствия в эту ночь Падме совсем не чувствовала.
Не в силах больше сдерживать своё нарастающее желание, Кловис резко сорвал с груди Амидалы и вторую часть лифа, жадно сжимая округлые формы сенатора, грубо и почти болезненно лаская её соски.
Раш издевался над Падме, упиваясь каждой секундой её ужаса, сквозь помутнённое сознание, так же сильно, как она упивалась своим самодовольством при каждом отказе ему. Теперь они были в расчёте.
Не в состоянии больше контролировать себя от вожделения, Кловис решил взять женщину своей мечты прямо здесь и сейчас, и, ещё сильнее наклонив её, чем прежде, буквально вдавливая в диван, разорвал на ней юбку узкого вечернего платья.
Завороженно созерцая стройное бледное бедро Амидалы, её упругие и нежные ягодицы, Кловис с силой сорвал с Падме трусы и с ходу вошёл в неё, спешно расстегнув до этого свои штаны.
Размер мужского достоинства Раша оказался достаточно внушительным, и мужчина проник так глубоко, что Падме даже взвизгнула, задыхаюсь от этих ощущений.
Резко дёргая её за спутавшиеся волосы, словно какую-то шлюху, Кловис начал грубо, быстро и очень стремительно двигаться, заставляя горькие слёзы беспомощности проступить на глазах Амидалы.
Больше всего на свете она хотела этого избежать, больше всего на свете до самой смерти она хотела сохранить верность Энакину, больше всего на свете она мечтала сказать ему, что, возможно, была беременна, но здесь и сейчас, по глупости и наивности, она переживала такое унижение, теряя все надежды.
Раш упивался собственной властью над ней, с каждым разом толкаясь всё сильнее, всё больнее дёргая за волосы, всё грубее сминая то одну, то другую грудь и шепча, мерзкие пошлые слова Падме на ухо.
Она ненавидела свою беспомощность, она ненавидела себя, она ненавидела его.
Голова кружилась и всё плыло перед глазами, но весь этот кошмар и ужас как-то нужно было остановить. И, собравшись с последними силами, Падме, хаотично нащупав на ближайшей тумбочке нож для фруктов, резко всадила его в правую ногу Кловиса.
Теперь уже он заорал, как резанный, на мгновение потеряв контроль и выпустив Амидалу из своих рук, а она кинулась на утёк, но далеко сенатор пробежать не сумела.
Зацепив Падме крепкой мужской рукой за лодыжку, после того, как выдернул из бедра нож, Кловис властно повалил женщину на пол, прямо на ковёр из белого меха вампы, и с силой прижал всем своим весом обеими лопатками к земле.
Как бы сильно ни хотела Падме вырваться теперь, как бы обжигающе ни была боль в ноге Раша, это было уже не важно.
Грубо дорывая остатки любимого вечернего платья Энакина в бесполезные свисающие клочья, мужчина задрал ноги Амидалы вверх и продолжил её насиловать.
Новое проникновение внутрь было ещё более грубым и болезненным, таким, что буквально раздирало всё. Падме не только не смогла вырваться и убежать, но и ещё больше разозлила Раша, заставив того быть невыносимо грубым. Кловис не просто брал Амидалу, теперь он её драл, буквально, как самую дешёвую грязную шлюху с самого нижнего уровня Корусанта, толкаясь всё сильнее, сдавливая до проступления на глазах слёз грудь, кусая белую нежную кожу на шее, губы, слизывая кровь и ставя всё больше и больше болезненных засосов по всему телу.
Падме плакала, просто рыдала от безысходности, громко стонала явно не от удовольствия, морщилась и корчилась под ним, стараясь найти наименьший угол страдания.
Это безумие, казалось, продолжалось бесконечность. Несколько часов неистовых мук, почудившиеся Падме вечности наказания за отказ, и полностью истощивших её и морально, и физически, так сильно, что она просто не выдержала и, в какой-то момент потеряла сознание то ли от боли, то ли от унижения.
Кловис, по-моему, этого даже и не заметил, он настолько был поглощён желанием отыграться на ней, настолько хотел причинить ей боль, за неистовую боль, что причинила она, что терзал Падме до тех пор, пока не кончил. Обильно сливая в женщину своей мечты, все свои негативные эмоции, в момент потери её сознания от унижения, наслаждаясь и упиваясь своим справедливым возмездием, так, как и должно было быть, так, как, по его мнению, она заслужила!
Неизвестно сколько прошло времени, прежде, чем Кловис опомнился и, приведя себя в порядок, с ужасом взглянул на Падме. Она лежала вся почти обнажённая, в обрывках ранее дорогого изысканного платья, вся искусанная, избитая и опороченная, истекая алыми струйками крови на белую шкуру вампы. И только сейчас, только в полной мере вернувшись в сознание, Раш пришёл в ужас от понимания того, что он натворил.
Больше всего на свете Кловис любил Падме, больше всего на свете он готов был отдать жизнь за неё, лишь бы она была счастлива и невредима, лишь бы не страдала. А здесь и сейчас он сам стал причиной неистовых мук своей возлюбленной, женщины своей мечты.
В неистовом ужасе Кловис ринулся к Падме, трясущимися руками обнимая её окровавленное тело, оплакивая совершённый непростительный грех и набирая номер скорой. Нужно было как-то исправить ситуацию, как-то помочь, спасти Падме.
Безумно извиняясь и целуя её в избитое, испачканное алой жидкостью, лицо, Раш аккуратно прикрыл свою возлюбленную простынёй, чтобы, не дай Сила, никто из врачей не посмотрел лишний раз на неё, не заметил следов его неистовых зверств, и ждал, жджал, ждал… С нетерпением ждал приезда помощи.
Падме забрали в больницу аккуратно, но быстро. Её состояние было таким, что врачебное вмешательство требовалось немедленно. И, как бы сильно Кловис ни любил Амидалу, поехать с ней он не смог, у него просто не хватило совести смотреть на неё теперь, после всего того, что он сделал. Это было слишком даже для такой законченной мрази, как он.
Скорая спешно отлетела от маленького загородного дома Кловиса, а сам Раш остался внутри, на месте своего самого страшного преступления, истязая, ненавидя себя, пытаясь забыться и напиться крепким корелианским виски. Но это не помогало, ничто не помогало. Муки совести были сильнее всего другого. Сегодня он преступил дозволенное, сегодня он попрал всё то самое дорогое, что было у него в жизни, навсегда растоптал женщину своей мечты, прекрасный цветок по имени Падме, женщину свей жизни… И, увидев на одной из тумбочек, так кстати, попавшийся на глаза бластер, Кловис с ожесточением разбил стакан коррелианского виски в дребезги, мысленно понимая, что того, что он сделал с Падме, он себе не простит никогда!