***
Его массивная фигура стояла на вершине небольшой возвышенности, что находилась неподалеку. Расстояние позволяло все еще следить за мальчиком, который с раздражением на лице пускал в поднявшийся ветер какие-то слова, что, к счастью, уносились вдаль, словно сам Кратос не желал их слышать. Но невольно он предполагал. — Я слишком строг с ним, — заключил мужчина. — В этом я с тобой согласен, — дернулся на пояске Мимир. — Атрей думает, что быть богом просто. — Да-а-а, все уши мне забил этим лепетом. «А как боги живут?», «А что они делают?», «А что во мне божественного?», — демонстрируя свое актерское мастерство, он повторил интонацию мальчика, усмехнувшись. — Зачем он просил об этом? — спросил Кратос, сам не понимая у кого. У мальчика, что продолжил медленным пешком ходить вдоль препятствий, в этот раз уныло рассматривая врагов? У самого себя? Или у Мимира? — Малейшего предположения не имею, — когда Кратос повернулся, смотря в участки леса, что не были закрыты плотными верхушками деревьев, произнес Мимир, которому представился вид построенной полосы препятствий, — хотя, может, одно. — Игры? — Именно. Он малец, не все же время тратить на обязанности.***
День не задался с самого утра, когда еще в тени ночи и медленно угасающих ламп по дому пронесся еле слышный чих и глухой кашель в сжатый кулак. Небольшое сопение, вновь чуть слышный кашель и тихие вздохи. Кратос, резко открыв глаза от вновь настигшего кошмара, тихо поднялся, вслушиваясь в успокаивающую тишину. Но вместо нее его застал шмыгающий носом Атрей. Тот, видимо, заметил пробуждение отца, резко повернувшись лицом к стене и задержав дыхание. Очередной сухой кашель выдал его, не позволяя замолчать. — Атрей, что с тобой? — несколько удивленно спросил Кратос, подходя к сыну. — Я-я не плачу, просто странно себя чувствую, — он снова закашлялся, скручиваясь лежа на боку. — Странно — это как? — недоумевающе спросил отец, разворачивая мальчика к себе. Теплая лампа оставляла на его лице необычайно красноватый оттенок, что покрывал всю кожу, словно впитавшаяся в нее пыль растения с ядовито алым цветом листьев. Но если странную красноту можно было списать на лампу, то почему глаза Атрея были обведены темной синевой, словно подбитые двумя сильными ударами, а зрачки двигались медленно и вяло? А тело, подобно намоченной ткани, совсем обмякло, делая каждое движение скованным, медлительным и совсем слабым. Мальчик прикрыл глаза, все еще смотря на отца. — Жарко и холодно одновременно, — спустя несколько мгновений напряженного молчания выдал он, — еще этот кашель, — слова давались ему с трудом, а за каждым слышным вдохом следовал хриплый судорожный выдох, — тело болит. — Что там у вас? — с волнением спросил Мимир, заслуживая внимание Кратоса, который мгновенно поднялся за ним, поднося голову к мальчику. — С Атреем что-то не так, — мрачно сказал бог, — ты знаешь, что это? Проклятие? Отравление? Мимир обвел мальчика взглядом, отвечая лишь молчанием, что делало ситуацию более напряженной. — Я… я не знаю, — тревожно выдал он, что-то бурча себе под нос. — «Умнейший из живущих», — хриплым голосом сказал Атрей, неумело повторяя его фразу на выдохе и поворачиваясь лицом к стене, но вместо усмешки заливаясь кашлем. — Он начал бредить? — с паникой во взгляде спросил у Кратоса Мимир, но не дожидаясь ответов, начал быстро и порой неразборчиво что-то перечислять. — Так, жар, слабость, бред, кашель… Я знаю, что это! — облегчением больше для себя, но и совсем чуть-чуть для Кратоса вдруг воскликнул он. — Это простуда. Эм, болезнь, — неловко добавил он, — я наблюдал ее часто у людей. — Смертельная? — реакция Кратоса показывала, что ответ о болезни его не совсем удовлетворил. — Лишь временами. Точнее, все зависит от человека и лечения. — Ты знаешь, как это лечится? — Я не совсем помню, — растерянно пролепетал Мимир, — эх, жаль, что к Фрейе не обратиться, она бы помогла… — Если мы это сделаем, то она получит хороший шанс отомстить, — осек его Кратос, кладя на пояс, — сами разберемся. — Куда вы? — едва ли не падая с кровати, омерзительным для самого себя слабым голосом воскликнул из темноты Атрей, протягивая руку. Отец что-то бросил вслед, закрывая дверь. Проникшие в теплые стены, что служили доселе крепостью, защищавшую от холода, силы бурного ветра пронеслись вдоль всей комнаты, пугая робкий, дрожащий как тело Атрея сейчас, огонек свечек. Они вмиг потухли, забирая с собой все тепло, свет и спокойствие. Мальчик осторожно коснулся век, пытаясь понять, закрыты ли они или он ослеп. Ему казалось, что он что-то молвил в пустоту, звал отца или Мимира, но на деле слабый голос издавал неразличимые слова или стоны. — Спокойно, парень. Это свечи потухли, — его попытки кого-то позвать прервал чей-то старческий голос. — Кто это?! — Я? Мимир. Атрей попытался повернуться, но с притупленным для себя ужасом заметил, что кто-то его держит. — Ты не можешь быть Мимиром, — слова давались сложно, а проговаривать их было невыносимо больно, словно кто-то впился в горло когтями, периодически царапая плоть ими изнутри. Сначала эти движения щекотали, но быстро и незаметно переходили в острую боль, не позволяя ни вдохнуть, ни сглотнуть, — Мимир только что ушел с отцом… Что со мной? — Всего-навсего болезнь. Поправишься. Спи. Атрей не понимал, где находится. Жар все сильнее сковывал тело, словно внутри бурлила горячая кровь. Дома не может быть так жарко. Однако ноги окутывал леденящий мороз, словно он шел босиком по снегу. Атрею не казалось, что он шел. Он точно лежал, водя глазами в кромешной тьме, к которой они, как назло, никак не могли привыкнуть. От каждого движения зрачка становилось дурнее, будто эта кромешная тьма начинала вращаться вокруг него. Под тяжестью ее вращений он больно жмурил глаза, скручивался в маленький комок и ждал, пока пройдет. Снова с усилием поднимал тяжелые веки, с опаской смотря по сторонам, но ничего не видя. — Я же сказал — спи, — несколько ворчливо и в то же время мягко раздался тот же незнакомый мальчику голос, когда он тщетно попробовал повернуться. — Зачем? — Атрей пытался задать хоть один вопрос самому себе, но разговор давался легче мыслей. — Почему не позволяешь повернуться? Все равно ничего не вижу. Боль, крепкой хваткой сжимавшая горло, потихоньку отступила. Слабость перестала ощущаться тяжелым камнем, что навис над телом, и теперь просто отпускала в сон, хотя спать Атрей точно не желал. Не пытался вертеться. Бесполезно. Лучше смиренно дожидаться хоть кого-то, кто отпугнет эту страшную тьму, а вместе с ней этот странный голос. Легкая улыбка появилась на губах мальчика, стоило почувствовать прилив чего-то теплого, мягкого и немного мокрого. — Не беспокойся, брат, он всего лишь спит, — тихо, дабы не нарушить его тонкий сон, произнес Мимир, внимательно наблюдая, как Кратос по его указанием аккуратно укладывает смоченную теплой водой тряпку на лоб мальчика, — улыбается? Наверное, жар уходит. — Что дальше? — беспокойство в притихшем голосе, нетерпеливость и потерянность выдавали в Кратосе непривычное волнение. — Мы должны подождать, пока он выспится, — вздыхая, ответил Мимир. Бог войны бесшумно присел на край кровати рядом с сыном, сжав руки в крепкий замок и устремив взор в пол. Иногда на малейший шум он мгновенно переключался на Атрея, что, насупив брови, что-то неразборчиво бормотал или шептал, сотрясая легкие приступом кашля. Сжимал руки, покрывался румянцем, подрагивал. Расслабленный взгляд Мимира говорил о том, что ничего страшного в этом нет, и Кратос был склонен ему верить, пускай больше для собственного спокойствия. Иногда во сне Атрей пытался повернуться. Кратос осторожно касался его плеча, удерживая на месте, чтобы тряпка не спала со лба — изумляла перемена во взгляде мальчика. Его наполняла хмурость, давая понять, что он что-то чувствовал. Либо легкие судороги, едва заметные, невольно изменяли его измотанное лицо. Казалось, что часы перетекали в сутки. День мирно оставлял свой пост, пробуждая жестокую зимнюю ночь. Мимир успел даже вздремнуть, пока Кратос все еще не оставлял попыток периодически останавливать уже крепко спящего сына от поворотов. Они ни в коем случаи не волновали, а скорее расслабляли. Радовали. Выводили из тяжелых мыслей, что спустя долгое время полностью забирали его к себе. Показывали маленькую, но активность Атрея, что со временем начал немного легче дышать и перестал дрожать. Служили поводом прикоснуться и почувствовать живое тепло, прочно закрепляя в голове столь уверенные фразы Мимира. Поправится. — Брат, — неловким шепотом в тщетных попытках окликнуть бога Мимир сумел открыть замок, что прочно запер Кратоса в собственных мыслях. Дозваться до него шепотом, не разбудив Атрея и при этом находясь на столе, что стоял на другом конце комнаты, было большим испытанием, выполнение которого можно занести в список собственных достижений, но сейчас он был обеспокоен другим, — наконец-то, — пробурчал он себе под нос, когда Кратос обратил на него внимание, — убери ткань и потрогай его лоб. — Что это даст? — с недоумением спросил мужчина, глядя на сына. — Нужно проверить, спал ли жар. — А дальше что? — Кратос кивнул, касаясь ткани, что давно потеряла всю влагу, став столь же сухой, какой была сейчас кожа мальчика. Ткань коснулась все еще теплый воды в стоявшем рядом ведре и медленно ушла под нее. — Надеяться на лучшее, брат, — вздохнул Мимир, смотря наверх, — или прибегнуть к варианту, который тебе не нравится. Он бы прорычал сквозь плотно сжатые губы, не будь столь сильно отвлечен простым действием. Оно забрало на себя все внимание, все мысли, словно тяжелое испытание, требующее подготовки. Он остановился, не понимая, почему так сложно всего лишь коснуться его лица. Поторопил и грубо отрезвил сознание Мимир. Медлить нельзя. Главное, не нарушить его сон. Холодная рука предельно осторожно коснулась его сухой кожи. Мальчик вновь нахмурился, не открывая глаз, что послужило незаметным облегчением. Все еще спал, и жар был, но не настолько ощутимый, как раньше. Он казался теплым, пробуждал воспоминания. Так давно, что вряд ли сам Атрей это помнил. — Синдри, ну куда ты прешь, а? Атрей все же проснулся, когда с распахнутой дверью в дом подул холодный ветер, вбежал взволнованный Синдри, едва не растеряв по дороге какие-то травы в руках, и громко ворча, вошел вальяжной походкой Брок. — Извините, что через дверь, — усмехнувшись, сказал гном, — Синдри носится как угорелый с тех пор, как узнал, что пацан заболел. Как он об этом узнал (ведь за время своего ухода Кратос с Мимиром их не встречали) — оставалось только предполагать. — Как ты себя чувствуешь? — печально и тихо спросил Синдри, проделывая то же самое, чем занимался сейчас Кратос, который теперь лишь с недоумением смотрел на букет трав, отданных ему гномом. — Уже лучше, — хрипловато ответил Атрей, более энергично осматривая комнату. Даже хотел подняться, но был остановлен отцом и Синдри. — Я принес травы… — Ну конечно, травы! — перебил его Мимир, хотев было ударить себя по лбу. — Как же я мог забыть… Спасибо, Брок, — видимо, гном ощутил это желание, ударив Мимира по голове дружественно звучным хлопком. — …тысячелистник, подорожник, немного можжевельника. И… о! Самое главное, — вынув из сумки чашу со все еще горячей водой желтоватого цвета, в коей плавало несколько слоев бледного размокшего растения, он протянул ее Атрею, — отвар из мха! Бог отнесся к этому с подозрением, однако то в миг рассеялось, когда Мимир уверенно кивнул. Атрей же, в свою очередь, жадно схватил чашу, не смотря на то, что там было. Несколько часов температуры давали о себе знать сильной жаждой. — Горько, — более оживленно сказал он, злостно поглядывая на Синдри, — я хочу воды. Однако как бы не горчили травы и отвары, они действовали. Мальчику, конечно, досаждало, что пить их приходилось чаще, чем он хотел бы, но уже через несколько дней он сумел уговорить отца отправиться на улицу, застеленную покрывалом свежего, как он сам, снега. Приятным удивлением и объяснением того, куда Кратос часто уходил во время болезни мальчика, стала именно та самая площадка, что приобрела более играбельный вид! Крутящиеся мишени, расположенные на разной высоте; собственный верстак, делу на котором ему еще предстоит научиться; новые противники, в этот раз не совсем деревянные. — Ты можешь проводить здесь все свободное время, если будешь разделять обязанности и игры, — положив руку на плечо мальчика, сказал Кратос. — Да… — завороженно ответил мальчик, не сводя светящихся глаз с площадки. — Обязательно. Спасибо, отец! Он обнял его неожиданно. Крепко. И тепло.