Взгляд пустоты

      У Коломбины глаза всегда закрытые, но ощущение такое словно даже так она видит все. Следит за каждым движением, внимает каждому вдоху. И смотрит в глаза пристально-пристально, словно готова выжечь их, лишь бы только на нее смотрели и ни на кого больше.       Коломбина завораживает своей грацией: тонкой фигуркой нимфы, плавностью черт лица и шелком волос. От нее всегда пахнет цветами, стоит только пройти ей мимо или встать неподалеку, как в ноздри заползает сладкий аромат. И так вдруг становится блаженно хорошо. Уходят тревоги и печали, уходит все даже чувства твои. Но приходит вакуум. Плотный, душащий.       И голос у нее поистине ангельский. Заставляет желать слушать дальше, затаить дыхание, да так чтобы задохнуться можно было от этого. Он заставляет собственноручно вложить свою жизнь в тонкие бледные руки и ожидать момента, когда прихлопнут. Раздавят как какую-то мошку или вовсе пригвоздят иглами бабочкой на стену. Чтобы любоваться.       Но не смотря на все очарование, Тарталья не мог находиться с ней долго в одном помещение. Было в Коломбине что-то иное: вязкое и уродливое, что обычные люди стыдятся показать, поэтому запихивают гниль в недры тела, да подальше, чтоб даже краешком глаза не увидел никто, а тут вон...все напоказ, только не замечаешь этого отчего то. По крайней мере, не сразу.       В Коломбине есть что-то мрачное, жуткое. Такое на что он вдоволь насмотрелся в бездне. Что до сих пор снится ему в самых жутких снах, к которым он уже привык. Въелись под кожу, так что не отодрать. Это нужно себя самого потрошить, дабы хоть какую-то часть мерзости уничтожить. Но в таком случае Тарталья сомневается, что вообще останется жив. А если умрет, то душа его точно попадет обратно в ад, из которого он так старательно бежал, в бездну. Потому что иного для него не дано. Чудовищам не место в раю. Для них собственно рая и нет. Дорога закрыта да перегорожена слепящим светом.       Колумбина тоже свет, только странный, обжигающий. И это самое пугающее.       Поэтому Тарталья пытается стоять как можно дальше, хотя бы еще на один шаг, не смотреть в ее сторону и даже не дышать. Потому что если осмелишься —попадешь в ее руки. Он точно это знает.       А она словно чувствует прожигает его взглядом закрытых глаз, поет еще более нежно и завораживающе.       Тарталья сглатывает ком в горле. Ногтями впивается в ладони, да посильнее, что бы отрезвило. Сам закрывает глаза и считает до десяти. И все вроде бы прекращается. На какой-то миг. Пока он не ощущает холод на своей щеке, что под глазами проводит, прядь непослушных волос за ухо заправляет. От неожиданности глаза распахиваются сами по себе. Он смотрит по сторонам все —замерло, словно у робота топливо иссякло. Он смотрит на остальных предвестников, стоящих статуями, даже прядь волос не колышется ни то что грудная клетка не вздымалась от дыхания. Ничего.       А после взгляд переводит на Коломбину. И зря. Ох как зря. Она словно только этого и ждала. Веки ее трепещут, губы расползаются в улыбку…в которой можно разглядеть острие зубов. Чайльду так и представляется, как они вонзятся ему в глотку. Да разорвут, чтоб он в крови захлёбывался и умирал в мучениях. Тарталья прошел бездну, он ничего не боится. Даже желал сразиться со всеми предвестниками…кроме Коломбины.       Потому что Коломбина это чудовище в шкуре человека. Даже еще большее чудовище чем он сам. И это чудовище явно пришло за ним.       Девушка наклоняет его лицо ниже, к губам своим. Проводит нежными руками по щекам, застывая в хватке. Хватка крепкая. Железная. Не уйти. И тело его словно само по себе каменным стало. —Мой дорогой, твое сердце разбито, —поет она в самые губы, опаляя кожу холодным дыханием. —Но ничего, я вырву из него эту боль. Не волнуйся.       Колумбина наклоняется ближе. Почти касаясь его губ своими. Тарталье бы отстраниться, уйти подальше, да не может.       А потом все вдруг исчезает. Остальные предвестники оживают, выбираются из каменных оков горгоны. Зал наполняют шорохи, вздохи и чужие громкие голоса. Тарталья к стене прижимается. И радуется тому, что сидит он дальше всех. Практически в самой тени. Сердце его стучит, готовое выпрыгнуть, пробить клетку ребер дабы наконец освободиться. Тарталья дышит, а Коломбина все так же сидит у гроба Синьоры и напевает песню на непонятном языке.       Тарталья смотреть не хочет на нее. Страшно. Только почему то все равно смотрит. И видит, что глаза ее открываются. Пара полностью черных глаз, кажется, и глаз там нет, лишь два углубления без глазного яблока, смотрят вновь на него. В этой темноте он видит ад. Он разгорается и сжигает его самого, что нечем дышать. Коломбина улыбается нежно и понимающе, поглаживает крышку гроба и поет. Коломбина видит все и всех насквозь. Как рентген.       Тарталья не хочет попадать под это сканирование. Но он бы не прочь пропасть насовсем. Чтобы от нее подальше было. Хоть под саму землю. Только вот и там она его найдет. Он это знает.       В один миг он обнаруживает себя лежащим на ее коленях. Глаза Коломбины закрыты, к счастью. Ибо второй раз этого зрелища он бы не перенес. Чужие руки волосы его нежно переплетают и гладят. Тарталья скашивает глаза в сторону и видит перед собой зимний сад дворца. Только вот холода такого не чувствуется. И как они вдруг оказались здесь тоже остается загадкой. Коломбина проходится пальцами по его губам. — Я вылечу тебя, мой дорогой, —нежно поет она.       А после резко поддается вперед, что Тарталья и вздохнуть не успевает. Давиться этим самым вдохом, потому что губы ледяные накрывают его. Тело ощущает агонию из жара и боли. Руки его неподвижные, мертвые. Тело его тоже мертвое.       Коломбина голову его наклоняет, языком своим в глубь его глотки пролезть пытается. Он длинный, длиннее чем у обычного человека.Чайльд задыхаться начинает, голова кружится, а Она все еще целует его глубоко. Сколько проходит времени неизвестно, но ему кажется, что вечность. Коломбина осторожно отстраняется и глаза ему ладонью закрывает. Последнее, что он видит это тьму ее глаза. Последнее что слышит строку из песни: —Я вылечу тебя от боли, мой дорогой. Кажется, он попался прямо в ее сети. Но боль от чего то действительно начинает проходить. Золото любимых глаз размывается, превращаясь в ничто. Перед глазами только тьма и ощущение чужой холодной нежной хватки.