***
После нападения Люциуса Малфоя для Гермионы всё происходило словно в тумане. Жизнь сама собой разделилась на «до» и «после». Не то чтобы она не понимала, что именно произошло на её глазах, но её разум, обычно способный работать там, где другие бы паниковали, теперь никак не мог совладать с чувствами и пришёл в некий диссонанс. Проще говоря, Гермиона «застряла в моменте», во времени, в самой жизни. Она смутно помнила, как кричала и плакала, сидя возле тела матери. Помнила, как мистер Мартинс силой отрывал её от пола и пытался сдать сотрудникам скорой помощи. Помнила, как сидела на диване после укола, тупо смотря перед собой, а в это время по дому расхаживали прибывшие на место сотрудники Министерства. Они «подчищали» следы. Немного погодя сам министр магии сидел рядом с ней, поглаживал по плечу и выражал сочувствие. Гермиона смотрела в одну точку и бесстрастно думала о том, какая же она дура. Она ведь навещала Гарри в больничном крыле, слушала его рассказ, ужасалась тому, что случилось на кладбище, и пыталась всячески поддержать друга. Но она ничего не сделала для родных. Почему она сразу же не написала им письмо? Почему не задумалась, что теперь тоже находится в опасности? Маме с папой надо было собирать вещи, а не ждать её на вокзале как ни в чём не бывало. А ведь она считала себя умной, предусмотрительной и взрослой девочкой, но не додумалась до элементарных вещей. Мама с папой погибли из-за неё, своей невнимательностью и промедлением она их подвела и погубила. Слёзы, несмотря на лекарство, тихо катились по её щекам. — Ну-ну, моя дорогая, вы не одна, мы о вас позаботимся, — с напускной лаской говорил ей министр. Какие-то дни она жила в «Дырявом котле» и выходила из комнаты только по нужде. Том три раза в день приносил ей еду и иногда тяжко вздыхал, если забирал тарелки нетронутыми. Министр тоже заходил несколько раз за неделю, справлялся о её самочувствии и уходил. В последний такой раз он заговорил о денежном вопросе. Гермиона знала, что в её хранилище лежало некоторое количество галлеонов: родители взяли с неё слово, что она не будет трогать эти «волшебные» сбережения до окончания школы и выдавали небольшие суммы на текущие расходы, но сейчас, когда она осталась совершенно одна, эти деньги можно было использовать. — Мы могли бы найти вам место получше этого... — говорил министр, у которого явно не было в бюджете средств, чтобы содержать свалившуюся на голову школьницу. Возможно, раньше Гермиона задумалась бы об этом, пристала к нему с вопросами и поспорила о своих правах, но сейчас она и сама была бессильна и слаба, как домовой эльф, и молча подписала какие-то бумаги. Министр улыбнулся и вернулся к ней через два дня, чтобы отвести в другое место. — Мы вместе с профессором Дамблдором решили, что пока вы можете пожить у своего друга, а там посмотрим. Вполне возможно, что к следующему лету мы найдём вам опекунов в Косом переулке. Не отчаивайтесь, дорогая, всё непременно образуется к лучшему.***
Гарри не верил своим ушам, да и глазам, в общем-то, тоже. На кухне Дурсли обсуждали с Дамблдором и Фаджем, не могут ли первые приютить Гермиону. Она сама молча сидела на крайнем стуле и смотрела в пол. Бледная, неподвижная, как будто неживая. А взрослые всё говорили и говорили. Гарри очень тихо прошёл на кухню и поставил пакет с молоком на ближайшую тумбочку, затем полез в карман за чеком и сдачей. Монеты едва не выпали из его руки, а сердце пообещало выскочить из груди в тот же миг, как только он услышал, почему Гермиона нуждается в жилье. Волан-де-Морт. Это всё деяния Волан-де-Морта. Он убил её родителей. Не своими руками, конечно, это сделал Люциус Малфой, но и дураку понятно, кто отдал ему такой приказ. Гарри замер и потрясённо смотрел на подругу. Услышанное не укладывалось в его голове. Этого не должно было произойти. Волан-де-Морт не должен был до неё добраться. Это всё из-за него, Гарри. Он помог врагу обрести тело, а Седрику — умереть! Когда взрослые встали со своих мест, Гарри резко отшатнулся и прижался спиной к стене. Ему казалось, что подруга набросится на него с обвинениями, и он едва дышал, ощущая весь тот ужас, который, вероятно, произошёл на её глазах. Она тоже видела, как безжалостный враг убивает людей. Близких ей людей. Теперь они вряд ли будут друзьями, если бы его родители погибли из-за бездействия кого-то из друзей, он бы точно набросился на того с кулаками. Гарри стоял на месте и чувствовал в горле ком. Однако если его и заметили, то с ним никто не заговорил. Дамблдор и Фадж распрощались и ушли, а тётя Петунья велела Гермионе идти за ней и они поднялись по лестнице наверх. Один лишь Вернон Дурсль остановился возле Гарри. — И давайте мне тут без этих ваших фокусов! — строго предупредил он. В другой бы раз Гарри обязательно съязвил, сказав, что он не фокусник, а волшебник, но сейчас не мог говорить. Тётя Петунья вскоре спустилась с не очень довольным видом и ушла на кухню. Гарри же поднялся на второй этаж и настороженно уставился вдаль, как будто ждал оттуда опасности. Дверь комнаты для гостей была закрыта. Он очень тихо прошёлся по коридору и остановился напротив неё. Из-за двери не доносилось ни звука и о присутствии за ней Гермионы можно было только догадываться. Гарри немного постоял и, полный нелёгких дум, ушёл в свою комнату. От мысли, что это он подвёл подругу, ему сделалось очень горько, невыносимо. Он не хотел терять Гермиону и вместе с этим не знал, что ему сделать. Как одолеть врага, который сильнее него? Как вернуть тех, кто уже убит? Неразрешимые вопросы и чувства терзали его голову и нутро. Гарри сидел на кровати, сгорбившись, и держался руками за голову.***
Вопрос с Гермионой Грейнджер на некоторое время был решён и Дамблдор мог заняться чем-то более важным и срочным. Разумеется, Орденом Феникса. Он очень рассчитывал на помощь Сириуса Блэка, нашедшего себе место притаиться от глаз Министерства, но встретил того в образе пса неподалёку от дома Дурслей — Сириус приходил посмотреть, в порядке ли Гарри, — и оказался глубоко разочарован. — Помочь? Это как вы помогли мне выйти из Азкабана, профессор? — грубо спросил первый. — Как можно, Сириус, ты ведь и сам понимаешь, что я не мог ничего для тебя сделать, — мягко отвечал второй. — Все улики были против тебя, Питера считали мёртвым, никто не мог доказать, что Хранителем тайны являлся он, а не ты… — Потому что меня даже не допрашивали при помощи Веритасерума и никто не настаивал на этом! — Это было не в моей власти, Сириус. Ты же знаешь, как иногда жёстко действует Министерство, уподобляясь тем, с кем они обещали бороться. Зато теперь мы можем попробовать всё изменить. Давай забудем старые обиды и вместе возродим Орден Феникса. Волан-де-Морт очень силен, только объединившись, мы сможем ему противостоять и помочь всем, кто нуждается… — Что-то не больно-то «Орден» помог Поттерам или Долгопупсам в своё время, — мрачно оборвал директора Сириус. — Да и теперь, когда вы можете замолвить за меня словечко перед Фаджем… — Неужели ты думаешь, он станет меня слушать после всего, что произошло? — Нет, профессор, я думаю, что я вам не больно-то важен, но приходится мириться с моим существованием по какой-то причине. Может, я связан с каким-то вашим замыслом или вроде того? После долгих лет пребывания в Азкабане Сириус стал крайне недоверчивым и подозрительным, всюду видел какой-то подвох, зло и обман. Всё, что его теперь волновало, так это Гарри. Ради крестника он рисковал, появляясь иногда на Тисовой улице, а потом снова исчезал. Дамблдор подозревал, что всё дело в старинном доме Блэков. Вполне возможно, что Сириус придумал, как оградить его от чужих глаз. Вполне вероятно, что при помощи заклинания Доверия. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Один из союзников точно был потерян. Оставалось надеяться на других. Ближайшими из них можно было назвать Артура Уизли и Аластора Грюма. Оба они находились в долгу у Дамблдора и непременно должны были понимать, как сейчас важно объединиться. Но тут снова возникли сложности… Артур потерял сына и пребывал в трауре, отчего не мог разумно мыслить, а Аластор так «разошёлся» со своей бдительностью, что обозлённые сотрудники Министерства при помощи некоторых заклятий посадили его под домашний арест на две недели. Параноики, заставляющие других нервничать, мало кому нравились. В очередной вечер Альбус Дамблдор сидел в своём кабинете, пребывая в самых глубоких раздумьях, и чувствовал, что у него начинает давить в висках. Всё выходило из-под контроля, а Том Реддл, вероятно, вынашивал себе очередной замысел, как добраться до Гарри Поттера и захватить власть над миром. Сомневаться в том, что он не будет бездействовать, не приходилось. Оставалось лишь вызвать Северуса и попробовать через него выяснить, чем же занят Том.***
Месяцы, проведённые вдали, помогли Сириусу посмотреть на свою жизнь без ложных убеждений и апатии, возникшей из-за постоянного нахождения рядом с дементорами. Когда-то он яро веровал в «светлую» силу, дружбу, храбрость, любовь. В то, что существует некая справедливость и рано или поздно она будет восстановлена. Вот только долгие годы помогли ему понять, что его не оправдают, и Сириус хотел лишь одного — убить Питера Петтигрю, из-за чьего предательства Поттеры лишились жизни. Так сильно хотел, что однажды сбежал из тюрьмы. Но ничего не получилось. К началу лета он был как никогда близок к своей цели и снова обрёл то, что потерял. Надежду, что скоро всё наладится, его оправдают, он заживёт вместе с Гарри и забудет всё плохое. В итоге всё рухнуло. Этот удар оказался намного больнее, чем все предыдущие. Из Сириуса словно высосали последние остатки жизни. Ему пришлось снова скрываться. Жить, зная, что он ни в чём не виноват. Жить, зная, что сын лучшего друга — брата, можно сказать, предоставившего ему, Сириусу, кров в трудную минуту, — совершенно один, когда рядом затевается что-то недоброе. Этим летом Гарри чуть не убили, и Сириус ощутил, как грудную клетку снова обжигает множество чувств. Если Джеймс Поттер видит с небес бездействие лучшего друга, то наверняка сожалеет, что когда-то послушался его и назначил Хранителем тайны Питера. Это он, Сириус, всех подвёл. Он не уберёг Поттеров, не уберёг Гарри и, словно глупая дворовая псина, мог лишь тупо наблюдать за происходящим. Обида, разочарование, боль, смятение, тревога, напряжение — чувства так сильно разъедали без того израненную душу, что Сириус вернулся домой. Туда, где раньше жил с высокомерной матушкой и братом. В дом, который добровольно покинул, за что мать даже выжгла его имя с фамильного гобелена. В первое время Сириус истреблял запасы всякого пойла, нашедшегося на кухне, но они были не безграничны, а его, словно назло, настойчиво преследовал один и тот же сон. В том сне он видел друзей. Лили горько плакала, стоя у пустой детской кроватки, а Джеймс обнимал её за плечи и качал головой. Они смотрели на него, на Сириуса, смотрели и как будто бы чего-то ждали. Эти взгляды он помнил при пробуждении и не мог заглушить даже алкоголем. Эти взгляды действовали на него точно ведро ледяной воды. В очередной день Сириус ходил по дому и понимал, насколько стал жалок, даже трусливый Питер на его фоне выглядел разумнее. Крыса, из-за которой погибли близкие друзья! Сириус ударил кулаком по стене, прижался к ней лбом и понял только одно — он не оставит Гарри, умрёт за него, но не оставит крестника на съедение Министерству и приспешникам Волан-де-Морта. Пусть он подвёл Поттеров и не смог добиться справедливого наказания для Петтигрю, но уберечь Гарри он обязан. Это его священный долг. Этого ждут от него Лили и Джеймс. — Кикимер! Кикимер, где ты?! Домовик не отзывался, и Сириусу пришлось идти на кухню. — Кикимер, ты оглох, твою мать?! Ворчливый домовик вышел из своего закутка и, не скрывая отвращения в лице, предстал перед Сириусом. — Презренный хозяин звал Кимера? — уточнил он. — Да, я хочу, чтобы ты поработал, бездельник, — подтвердил Сириус. — Отныне ты должен незаметно присматривать за Гарри Поттером. Если вдруг рядом с ним станет происходить что-то странное… возможно, опасное… или кто-то попытается ему навредить… ты должен немедленно доставить его сюда, понял? — Кикимер понял, — сварливо отозвался домовик и что-то добавил про свою дражайшую госпожу, прежде чем исчез. Вот теперь больше не придётся рисковать, появляясь в образе пса на Тисовой улице, заключил про себя Сириус и отправился в ванную. Он умылся и уставился на своё отражение в зеркале. Стыд за собственное бездействие снова разъедал нутро. У него же есть деньги. Немало денег, чтобы что-то изменить. Гоблины вряд ли его выдадут, если он замаскируется и придёт в банк. Они не захотят потерять репутацию, потому без вопросов предоставят ему доступ к хранилищу. Почему бы ему не снять все свои сбережения и не уехать с Гарри туда, где никто не сможет их найти? На мгновение ему показалось, что он видит в зеркале плачущую Лили, стоящую вместе с Джеймсом за его спиной. Сириус резко повернулся, но никого не увидел и покачал головой. Так, как сейчас, продолжаться больше не может. Лучше он рискнёт жизнью и попытается что-то изменить, чем будет сидеть на месте и жалеть себя. Сириус снова посмотрел на своё отражение в зеркале и открыл дверку шкафчика, за которым находилось множество всяких волшебных средств: его матушка любила показать себя в лучшем виде, даже после её смерти некоторые флаконы всё ещё стояли на своём месте. Сириус тяжко вздохнул и стал их перебирать. Пора было и впрямь с чего-то начать, например, со своего внешнего вида, запечатлённого на множестве колдографий. Пускай министерские сотрудники и дальше себе ищут того страшного типа, сбежавшего из Азкабана, а он теперь будет выглядеть иначе.