Sansûkh

Его заботливо укутали в мягкий бесформенный плащ и отвели в комнату поменьше. О её размерах ему поведало уютное, звонкое эхо. Пахло как в добром глубоком тоннеле. Ещё там была кровать. Спал он как убитый. Первым, что он увидел, открыв глаза, была мать. Её лицо едва пробивалось сквозь только начавший рассеиваться слепой туман, но сверкающую улыбку ему было не скрыть. Она была такой же прекрасной, какой он её помнил. Мягкие пшенично-золотые волосы всё так же вились у лица, а глаза формой и цветом были точь-в-точь как его собственные. Его это несказанно обрадовало — в глубине души он боялся, что долгие годы горя и тоски исказили его память. Фрис помогла ему одеться, затем мягко взяла за руку и вывела в обширный зал с высокими сводами, до предела запруженный гномами, полный жара, шума и смеха. Ему потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. Гномы, почившие много веков назад, наперебой приветствовали его, и перед постепенно прояснявшимся взором мелькали родные лица и отдалённо знакомые черты. Вон там мелькнул нос Дурина — а вот и их семейные уши! Он бродил среди толпы, растерянный и смущённый. Бабушка Торина, королева Хрера, суетилась и хлопотала над ним ещё хуже, чем в детстве. Ему пришлось призвать всё своё терпение, чтобы не напомнить ей, кто из них теперь старше и у кого тут больше седины. Впрочем, всё равно она бы не стала слушать. Женщины в их семье славились исключительным упрямством. Фили и Кили ехидно усмехались каждый раз, когда ей удавалось загнать Торина в угол и потрепать за щёку. Но справедливость восторжествовала, когда Хрера переключилась на них и принялась с остервенением приводить в порядок бардак на голове Кили. Когда из толпы показался гном с копной мелких медовых косичек и озорной ухмылкой на приветливом лице, Торин приоткрыл рот, судорожно втягивая воздух, и тут же грубо притянул его к себе. — Вили. Зять осторожно прислонился к его лбу своим. — Спасибо, что позаботился о них, — тихо произнес Вили, сын Вара. — Спасибо, что был рядом вместо меня. Торин нащупал его руку и крепко сжал. — Они стали для меня всем, — проговорил он, и Вили в ответ поднял брови; тень проказливой усмешки, растопившей сердце Дис, скользнула по его губам. — Слушай, может стоит спасти их от Хреры? Торин взглянул через плечо на хнычущего Фили и стонущего Кили. — Не стоит. Им полезно. Вили хохотнул и сложил руки на груди, наблюдая за своими наперебой жалующимися и возмущающимися сыновьями. В глазах плескалось обожание, а губы всё шире расползались в улыбке, доставшейся Кили. — Может и так, — согласился он. Близкий друг его деда, стойкий и надежный как скала Нар (из преданности Трору когда-то бросивший вызов Мории) схватил Торина за запястья и горячо заявил, что он — лучший из гномов, величайший герой их народа. Его пра-дядя Грор, первый лорд Железных Холмов, от души похлопал его по спине, приговаривая: «Молодчина!». Его прадед, Даин Первый, убитый бескрылым драконом еще до рождения Торина, ухмыльнулся ему от уха до уха и принялся трясти его за руку, пока пальцы не онемели. Его двоюродные братья Наин и Фундин, оба погибшие при Азанулбизаре, обступили его с яростными мольбами рассказать побольше об их сыновьях. Хоть Махал и упомянул, что в Чертогах гномам дозволено наблюдать за живыми сколько вздумается, его рассказы были встречены с огромной радостью и восхищённым оханьем. Не обращая внимания на заходившееся от боли сердце, Торин постарался поделиться с ними всем, что знал сам. Его старший кузен Фарин, отец Фундина и Гроина, тихо стоял в стороне, жадно впитывая истории о своих четырёх внуках, присоединившихся к Отряду — Балине, Двалине, Оине и Глоине. Больше всего новички натерпелись от Гроина. Его едва не распирало от гордости за внука, он не упускал ни единой возможности выведать у Фили и Кили какую-нибудь подробность об их товарище по играм. Торин в это время старался тихонько улизнуть и побродить вокруг. Чертоги Махала были выполнены из превосходного звонкого камня, и отдалённая ритмичная песня кирок и молотов была слышна в любое время. Несмотря на то, что в Чертогах были тысячи и тысячи гномов, здесь всегда было просторно и всем хватало места. Торин никак не мог этого взять в толк. Где находились эти Чертоги? За пределом мира живых, очевидно, — но где именно? Неужели это были шахты и мастерские Обители Мандоса, Владыки Мертвых? Или же гномы коротали годы ожидания в горах Махала, их создателя? И, раз уж на то пошло, откуда бралась древесина для кузен? А ткань для одежды? Еда? Никто не знал ответа, да и не хотел знать. Пытливый разум Торина не очень-то уживался с подобными загадками, и он подолгу подозрительно разглядывал содержимое своих тарелок, пока мать не потеряла терпение и не велела ему есть как подобает. По мере того как к нему возвращались силы и зрение, ему стали открываться поистине ошеломляющие вещи. Он бродил по извилистым коридорам из резного камня, настолько тонкого, словно стены были сложены из снега и перьев, но прочного как драконья чешуя, древнего, как корни Кхазад-дума. Отец провёл его по пустынным сводчатым залам, чьи потолки, поддерживаемые колоннами из чистейшего белого мрамора, были покрыты позолоченными узорами и древними рисунками. Вили, Фили и Кили проволокли его по пещерам, усеянным кристаллами, что пронзали тьму мириадами пляшущих огней от малейшего всполоха света. Бабушка отвела его к пещере, где струящаяся вода срывалась из темноты могучим потоком и, разбиваясь о камни, распадалась на множество капель, звеневших словно сотни крошечных серебряных колокольчиков. Мать показала ему глубокие бархатно-тёмные тоннели, полные чистейших изумрудов, подобных которым он никогда прежде не встречал, и жил мифрила, словно земля дарила им саму свою душу на протянутых ладонях. Брат демонстрировал ему мастерскую за мастерской, и Торин едва не лишился рассудка от вида безупречных произведений непревзойдённых красоты и мастерства, сотворённых руками величайших умельцев их народа. Нарви из Кхазад-дума работал рука об руку с Баром из Белегоста и Тельхаром из Ногрода, и под их молотами и зубилами рождались невиданные чудеса. Фрерин смеялся над его изумлением, а затем тащил дальше. Наконец, брат остановился перед величественными воротами, украшенными жемчугом, бриллиантами и мифрилом, и весь натянулся, словно собирался шагнуть в огонь. Взяв Торина за руку, он увлёк его внутрь. За воротами оказалась округлая зала; стены в ней были выполнены из известняка, и их причудливые призрачные формы напоминали складки тканей или грациозно распахнутые крылья. Высокий свод был усеян сталактитами, стекавшими сверху подобно расплавленному воску и ронявшими капли влаги на зеркальную поверхность подземного озера. По его берегами на каменных скамьях сидело бессчётное число гномов, заворожённо глядевших в воду. Кто-то слегка улыбался, другие же тихо роняли слёзы в бороды. — Это Чертог Sansûkhul, — тихо сказал Фрерин. — А это — Gimlîn-zâram, озеро, полное звёздного света. Отсюда мы можем наблюдать за теми, кого оставили в Арде. Торин незаметно посмотрел на брата. Обычно оживлённое лицо Фрерина на этот раз было торжественно-серьёзно, яркие голубые глаза поблекли. Почувствовав его взгляд, тот слегка изогнул губы в горькой улыбке. — Я провёл здесь долгое время, — проговорил он, — сидя на той скамье. Вон той, вон. Я наблюдал за тобой, за Дис, за Двалином и Балином, смотрел, как вы взрослеете. Становитесь всё старше, всё твёрже и… всё холоднее, — он с трудом сглотнул и рассеянно потянул себя за бородку. — Мы с мамой едва не расплакались, когда ты, наконец, снова улыбнулся, впервые увидев Фили. Мы уж думали, что ты забыл, как это делается. Торин обхватил брата за плечи в безмолвной поддержке. — Хочешь взглянуть? Обещание Махала вспыхнуло в памяти, и Торин замешкался. Странное тепло, охватившее его, все ещё тлело в груди, словно раскалённые угли, и он провёл пальцами над сердцем. Глубинный голос, подсознание. Но как? Как ему добраться до живых сквозь завесу, отделяющую их от мира мёртвых? Фрерин поспешно добавил: — Ты не обязан. Смотреть туда, я имею в виду. Никто тебя не заставляет. — Я загляну, — с трудом выдавил Торин, словно слова приходилось вытаскивать наружу клещами. Ноги налились свинцом, когда он заставил себя сделать шаг и опуститься на скамью. Тёмная зеркальная гладь лежала прямо перед ним. В ней не отражался ни свет, ни высокий свод, и никаких звёзд не было видно в глубине. — Что мне?.. — хотел было спросить он, но Фрерин знаком попросил его помолчать и бережно взял за руку. — Просто смотри, — мягко прошептал он. Торин нахмурился, уставившись в воду. Ничего не произошло. Он почувствовал себя глупо. Должно быть, это просто очередной розыгрыш, пустая трата… Всполох света мелькнул в тёмных глубинах озера, и он задержал дыхание. Тем временем, к первому огоньку уже стали присоединиться другие, их становилось всё больше, и вот под гладкой серебрящейся поверхностью уже вспыхнул хоровод сияющих звёзд. — Видишь их? — прошептал Фрерин. — Кажется, да, — выдохнул Торин, глядя на всё приближавшиеся звезды. — Это прекрасно. — Знаю, — донёсся до него тихий шепот. Сияние стало таким ярким, что заслезились глаза, и он прищурился, потеряв из виду край воды. Внезапно сияние погасло, и Торин подслеповато замигал, привыкая к полумраку. Знакомый силуэт сидел перед ним, обхватив голову руками. — Двалин! — изумлённо воскликнул Торин и подскочил к своему старому другу, но рука прошли сквозь тело верного воина. Ладонь, сжимавшая другую его руку, стиснула его стальным капканом. — Он не слышит тебя, — сказал Фрерин, утягивая его назад. — И не может почувствовать. Он жив, а мы — лишь тени самих себя. — Но… — Он не слышит тебя, — повторил Фрерин. — Для нас он такой же призрак, как и мы для него. — Нет, — зарычал Торин. — Со мной всё по-другому. Махал наделил меня даром. Я могу их коснуться. Фрерин печально покачал головой: — Мы все поначалу так думали. Торин снова повернулся к Двалину, медленно поглаживавшему покрытую татуировками макушку. Его нос покраснел, словно тот недавно плакал, один глаз был скрыт под куском ткани, а рёбра плотно перевязаны. — Не знал, что его ранили, — пробормотал Торин. Фрерин фыркнул: — Да разве Двалин сознается? — Идиот, — выдохнул Двалин и потёр лицо, прежде чем неловко встать и медленно перейти к шкафу. Вытянув оттуда флягу, он зубами выдрал пробку и сделал долгий глоток. — Вряд ли это поможет, брат мой, — послышался знакомый голос. Торин обернулся и увидел в дверном проёме Балина, чьи белые волосы были скрыты под повязкой, а прекрасная борода нещадно обрезана, открывая глубокий порез, спускавшийся с щеки на подбородок. — Что-то мне подсказывает, что в указаниях Оина такого не было. — У него свои методы, у меня — свои, — резко бросил Двалин и сделал еще глоток. Балин испустил тяжёлый вздох, затем доковылял до кровати и опустился на неё с болезненным стоном. Торин машинально сделал шаг назад, уступая ему дорогу, и только тогда осознал, где они. Эребор. — Мы в старых покоях Фундина, — пробормотал он. — Должно быть, они уже начали восстанавливать город, — предположил Фрерин, не менее потрясённый. Двалин сел рядом с братом и протянул ему флягу: — Ну и дурацкая у тебя теперь борода, — сказал он вдруг. Балин промычал, отхлебывая из фляги: — Угу, azaghâl belkul, а ты еле ползаешь, старая кляча. — Получше некоторых. — Это да. Нори придётся отвыкать от привычки ко всем подкрадываться. Боюсь, с железным чурбаном вместо ноги это будет затруднительно даже для него. — Зато хоть перестанет таскать все, что плохо лежит, — проворчал Двалин и забрал флягу обратно. — Нори лишился ноги, — проговорил Торин, парализованный ужасом. Шустрый, болтливый, сообразительный Нори лишился ноги. Двалин и Балин ранены. Что же тогда с остальными? Балин накрыл пальцами горлышко фляги, помешав брату сделать очередной глоток, за что был награжден косым взглядом единственного глаза. — Хватит прятаться, nadadith, — осторожно проговорил Балин. — Остальные тревожатся за тебя. — Я в порядке, — отрезал Двалин. — Передай им, чтобы лучше заняли себя чем-нибудь полезным. — Ничего не в порядке, — покачал головой Балин. — Ты скорбишь. Это естественно, брат мой. Двалин рявкнул, стиснув кулаки: — Они мертвы, и это, по-твоему, естественно?! — Я не это имел в виду. Ужасно, что их больше нет, и скучать по ним — в порядке вещей. Я тоже тоскую. Как и все остальные. И они хотели бы разделить эту скорбь с тобой, чтобы вместе залечить эту страшную рану. — Они не знали его так, как мы, — пробормотал Двалин, чьё злое лицо пошло пятнами. Сухие голубы были сжаты, а горло ходило ходуном. — Они не росли вместе с ним, не делили все невзгоды, не… — Возможно, они и не были так близки с ним, как мы, — мягко перебил его Балин, осторожно притянув голову брата к себе и нежно коснувшись его лбом. — Пойми, их жизни были связаны иначе. Смотри. Дори растил своих братьев среди нищеты Эред Руин, как и он растил Фили и Кили. А помнишь, Ори ходил за мальцами как потерянный щенок? Бофур и Бомбур едва не потеряли Бифура по вине орков, прямо как он потерял Трора. Глоин тренировался в одном отряде с Дис, и эти двое вечно изводили Даина, когда тот наведывался погостить — помнишь? Двалин замер, а затем едва заметно кивнул. Балин провел рукой по покрытой узорами макушке: — Мы прошли долгий путь вместе с ними — делили еду, пели песни, превозмогали опасности. Мы одолели троллей, орков, варгов, гоблинов, пауков — и даже проклятые бочки — все вместе. Как видишь, остальные имеют такое же право тосковать, как и ты, и они хотели бы утешить тебя. Они же… он не принадлежал только нам с тобой. Он был дорог всем. Он был нашим королём. — Ну да, нашим королём, — горько пробормотал Двалин и так плотно стиснул веки, что по лицу пролегла сеть глубоких морщин. — Нашим другом и нашим королём. — Shazara, Двалин, пока я не снёс, наконец, твою голову, старый ты пьянчуга, — выдавил Торин сквозь сжатые до онемения губы. Фрерин притянул его к себе, и Торин спрятал лицо в тёплое, живое плечо, тяжело дыша. — Ты в порядке? — шепнул брат. — Я… — прохрипел он, — я не думал, что они будут так горевать. Фрерин, похоже, удивился: — Это ещё почему? Торин поднял голову и виновато заглянул брату в глаза, на что Фрерин вздохнул: — Лишившийся рассудка или нет, Торин, но ты был им другом. Ты был им королём целый век, с тех самых пор, как пропал отец. Они любили тебя. Разумеется, они скорбят. Торин снова спрятал лицо и Фрерин успокаивающе провёл рукой по тёмным волосам: — Пойдём. Закрой глаза. Надо навестить остальных. Торин послушно зажмурился, и в следующие мгновение, вновь открыв глаза, увидел просторный зал, усеянный изувеченными телами. Воздух дрожал от криков и стонов сотен и сотен раненых, и Торин едва сдержал собственный крик, увидев, что сотворили орки с его народом. Оин выглядел совершенно вымотанным. Косички разметались, среди них виднелись новые проплешины, а глаза казались чёрными впадинами на осунувшемся лице. Глоин, Дори и Бильбо сновали вокруг него, отрешённо промывая раны, раздавая пищу, нагревая воду и поднося лекарства. В дальнем углу на полуистлевшем кресле сидел Нори и рвал ткань на повязки. Его левая нога неожиданно оканчивалась чуть ниже колена, и металлический колышек — очевидно, работы Бофура — лежал, не до конца доделанный, рядом с ним. Среди коек сновал Оин, сгорбленный, его не знавшие усталости руки ни на миг не переставали зашивать, отрезать и перевязывать. Все хранили унылое молчание. Вид хоббита, погасшими глазами смотревшего прямо перед собой, всколыхнул в груди Торина волну раскаяния. Бильбо отрешённо бродил от одного дела к другому, словно это он, а не Торин, стал призраком. Кудрявая голова была перемотана. Время от времени Глоин ободряюще касался рукой маленького худого плеча. Воспоминание о довольном, оживлённом полурослике, буквально приплясывавшем на месте, которого они повстречали в Шире много месяцев назад, вспыхнуло у него перед глазами, и он поспешно отвернулся. Ему никогда не простить себя за всё, что он натворил, сколько бы раз сам Бильбо его не простил. Глоин остановился у одной из коек, и Торин с трудом узнал очертания Бомбура. Упитанный добродушный гном был замотан в повязки вниз от самых бедер, и даже во сне его лицо то и дело морщилось от боли. Глоин ненадолго замер, кусая губы, а затем взмахом руки подозвал Дори. Седовласый гном кивнул, торопливо подошёл и прижал плечи Бомбура своими сильными руками. Их взгляды встретились, а затем Глоин срезал повязки. Бомбур распахнул глаза и закричал. Спрятанное под слоем ткани темное пятно гниения медленно поднималось по ноге. В животе у Торина свернулся тугой узел — он узнал орочий яд. Глоин вытянул пробку из бутылки и принялся втирать в пораженную плоть какой-то состав, не обращая внимания на истошные вопли. Из раны потек гной, смешанный с чем-то тёмным, и Глоин вздохнул. — Как думаешь, может, снова вскрыть? — вяло проговорил он. Лицо Дори опустилось, но голос прозвучал бодро: — Так мы и сделаем, мистер Глоин. Только в этот раз предоставьте это мне. Ваши стежки просто ужасны, уж простите меня за прямоту. — Я казначей, а не кройщик, — отозвался Глоин. Бомбур погрузился в милосердное беспамятство. Торин стиснул зубы до скрипа, тем временем его глаза снова метнулись к Бильбо. Тот осторожно кормил Ори с ложки супом. Юный гном весь ссутулился, неравномерное дыхание вырывалось из его груди с надрывным хрипом. Похоже, в легких у бедняги была кровь, а судя по компрессу на лице, он едва не лишился носа. Рядом с ним лежал Бифур. Гном был без сознания, но то и дело судорожно подёргивался. Топорик, давным-давно засевший у него в черепе, пропал, остались только окровавленные обмотки. Время от времени Оин бегло осматривал раненого гнома и каждый раз уходил с каменным лицом. Всё, что он мог, — это напоить несчастных зельями и дать спокойно отойти в мир иной, без боли и страданий. Снедаемый стыдом, Торин гадал, сколько же новых душ населят Чертоги по его вине. Фрерин опустил руку ему на плечо: — Идём. Бросив на хоббита последний взгляд, Торин закрыл глаза. На сей раз они оказались в сводчатом приёмном зале Эребора с его величественными каменными переходами, где с высокого трона хмуро взирал его кузен. Непослушные рыжие волосы были собраны сзади в небрежный узел, а над его головой, там, где когда-то сверкал Аркенстон, зияла дыра. Даин словно постарел на несколько веков с их последней встречи. Его рука беспокойно подёргивалась, будто он всё ещё сжимал свой огромный алый боевой топор, Баразантул, выслушивая эльфийского принца. — Мы поможем, — говорил принц. — Отец дал свое согласие. Мы пришлём припасы и лекарства Барду, а он передаст их вам. Сомневаюсь, что ваш народ согласится принять их, если мы принесём их в открытую. — Теперь вы запели по-другому, — заметил голос, и к своему немалому удивлению Торин заметил Бофура, сгорбившегося у трона. Его руки были скрещены на груди, а на голове сбились набок жалкие остатки его бессменной шапки. Его обыкновенно весёлое лицо исказила гримаса боли, а глаза горели холодно и недоверчиво. — Что-то раньше вы не особенно стремились нам помогать. Принц уставился на Бофура непроницаемым взглядом, в котором сквозила мудрость многих эпох: — Один друг указал мне, — непринужденно заметил он, — что это и наше сражение. — Удобное же вы выбрали время, чтобы наконец снизойти до милосердия — теперь, когда дракона больше нет и всё лежит в руинах, — прорычал Даин. Принц скорбно склонил голову. — Мы поможем, — повторил он. — Ох уж эти эльфы, — кисло буркнул Фрерин. — Всегда либо слишком рано, либо слишком поздно. Бофур, похоже, был с ним совершенно согласен. Он рывком одернул рубашку и ушел, презрительно поморщившись на прощание. Даин утомлённо проводил его взглядом, а затем снова повернулся к эльфу: — Простите его, принц Леголас, — проговорил он. — Не так давно он пострадал от вашего… гостеприимства, назовем это так. А затем, помнится, эльфы и люди готовы были с радостью пройти по их трупам, чтобы добраться до золота, принадлежащего нашему народу. Гномы не скоро забывают несправедливость. — Надеюсь, гномы так же не забудут, что в конце мы сражались с ними плечом к плечу, — тихо заметил Леголас. — Мда, может быть, может быть. Даин громко вздохнул и поднёс к глазам кусок пергамента: — Можешь выдохнуть, парень. Уголки губ Леголаса совсем немного приподнялись. — Даин, что… подписывает договор? — сплюнул взбешённый Торин. — Подписывает! Даин, немедленно остановись! Гони взашей этого эльфийского предателя прочь из моей горы! Сбрось его с вершины! Фрерин закатил глаза: — На твоем месте я бы не заикался о сбрасывания кого бы то ни было откуда бы то ни было. Бильбо. Его снова оглушило чувство вины, и Торин тут же захлопнул рот. — Это было жестоко, — прошипел он. — Тебе под стать, — парировал Фрерин. — Даин делает то, что должно. Эльфийский Владыка могущественен, к тому же, Лихолесье отделяет Эребор от южных королевств людей. Эребору необходимо заручиться его согласием, чтобы вести торговлю, если уж на то пошло. Радует, что его сын, на первый взгляд, не так уж плох. — Этот молокосос угрожал убить меня! — Уверен, тебе удалось всё уладить со свойственными тебе тактом и дипломатией. Торин, Даин понимает, что Эребор — ключевая точка всего Севера. Она стоит на страже всех свободных королевств, не только Дейла и гномов. — Но Дейл… — Лежит в руинах, и останется таким еще некоторое время, — перебил его Фрерин. — Тем временем, еду нужно откуда-то брать, и у эльфов она есть, а у людей — нет. Раскрой глаза, nadad. Он совершенно прав. Нравится тебе или нет, но в этом деле Даин понимает побольше твоего. Он правил в Железных Холмах с самого Азанулбизара — сто сорок лет мира и процветания. Он показал себя хорошим лидером и политиком, и разбирается в этом получше нас с тобой — простых бродяг. — Откуда тебе знать? — поинтересовался Торин, напустившись на брата. — Ты же ненавидел учиться! Фрерин раздражённо мотнул головой: — Всё это время я наблюдал — наблюдал десятилетие за десятилетием. Сам как думаешь? Торин что-то неразборчиво проворчал и снова повернулся к Даину. Бывалый воин коротко кивнул принцу, тот кивнул в ответ. После этого эльф ушел, полы легкого плаща взметнулись, подхваченные дуновением ветра, когда он бесшумно скрылся в разгромленных каменных переходах. Даин потёр лоб, затем встал и обогнул трон, направляясь к двери позади его основания, отворил её и ступил в королевскую приёмную. Там он остановился и тяжело привалился к столу, и только тогда Торин заметил тугую повязку на его бедре. Она медленно пропитывалась кровью. — Он ранен, — пробормотал Торин. Фрерин приподнял брови: — Ты же его знаешь. Даже под страхом смерти не покажет своей слабости. Этот гном сделан из железа. — Твердолобый упрямец, — буркнул Торин, глядя как Даин разминает своими толстыми пальцами место над повязкой. — Семейная черта, — усмехнулся Фрерин. — Ну что, твердолобый упрямец, — вдруг проговорил Даин и хрипло рассмеялся во весь голос. Торин моргнул. — Он только что?.. — Ты бы мне голову за это оторвал, да, кузен? — продолжил Даин, неподвижно уставившись в одну точку, погрузившись в воспоминания. Торин проследил за его взглядом и обнаружил корону, лежавшую поверх истлевших шелков. — Наверняка швырнул бы кубарем с вершины горы. Что ж, надеюсь, там, куда ты ушел, эльфов не водится. Не то ты бы после смерти стал еще ворчливей, чем при жизни! А меня ты оставил здесь, в этой вонючей дыре, разгребать бардак. Разбираться с этими самовлюбленными поедателями травы и надутыми надоедливыми людишками — а про волшебников я вообще промолчу! Будь ты здесь, Торин, упёртый сукин сын, я бы сам тебя прирезал, так и знай! — Вот ведь… молот и наковальня, — прошептал Фрерин. — Он не… неужели он может… — Я же говорил тебе, — возбуждённо забормотал Торин, — Махал наделил меня даром. Мои слова могут достигать их подсознания. Фрерин уставился на него так, словно впервые увидел. — Знаю, — Торин прикрыл глаза. — Я не достоин. — Я не об этом, — проговорил Фрерин. — Тогда тебе следует получше следить за словами! Ни один гном не должен обладать таким могуществом. Торин нахмурился: — Почему? Они даже не слышат меня. — Ты можешь влиять на них без их ведома, — пояснил Фрерин, его озорное юношеское лицо было непривычно серьёзно. — Ты должен быть осторожен, Торин. Они могут начать действовать против собственной воли. Торин открыл было рот, чтобы ответить, но тут вспомнил обманчивую силу золота и свое собственное отчаянное желание сохранить все богатства Горы в гномьих руках. Встревожившись, он повернулся к Даину. Но его уже и след простыл. На его месте лежала заходившаяся слезами гнаминна, уронившая голову на скрещённые руки. Тёмные волосы, тронутые серебром, были в беспорядке разбросаны по плечам. Комната, в которой они оказались, была изысканно обставлена и тщательно убрана — ничего общего с развалинами Эребора. Это был Эред Луинн. — Ох, — слабо выдавил Торин. — После Азанулбизара было так же, — приглушённо поведал ему Фрерин. — Месяцами напролет. Ты — ты не знал — ты тогда возвращался из Мории с мёртвыми и ранеными. В глазах двора она оставалась сильной, управляла нашим народом. Но, оставшись в своей комнате, всё время плакала. Последняя из потомков Трора всхлипывала, укрывшись рукавами, и в ее криках отчаяния было такое глубокое, всепоглощающее одиночество, что Торина начала бить дрожь. — Сестра, — выдавил он, совершенно несчастный; бушевавшая внутри тоска отдавалась болью во всём теле. — Сестра, прошу тебя, не надо. Всё хорошо. Всё будет хорошо. — Нет! — резко сказал Фрерин и грубо повернул Торина к себе лицом. — Раз она может тебя услышать где-то в глубине души, скажи ей то, в чём она нуждается. Скажи ей! — брат сделал судорожный вдох. — Скажи то, что я бы хотел сказать. Торин растерянно уставился на Фрерина, своего давно потерянного брата, теперь разделявшего с ним горькую чашу смерти. Затем он опустил взгляд на Дис, их упрямую, несгибаемую младшую сестрёнку. — Я… Дис обхватила себя руками и испустила долгий, низкий стон. В её ладони было смятое письмо. Глаза, тёмно-карие, как у Траина и Кили, были мокрыми от слёз, струившихся по щекам и скрывавшихся в искусно уложенной бороде с выбритым по краям узором, а прямой нос Дурина покраснел от рыданий. — Дис, — жалко протянул Торин и снова посмотрел на Фрерина. — Соберись, о, Король-под-Горой, — призвал тот севшим голосом. Торин выпрямил плечи и затем нерешительно, неловко сел рядом с сестрой. Он ненадолго задумался, стараясь привести в порядок разметавшиеся мысли, а затем начал свою речь. — Дис, — мягко сказал он. — Я люблю тебя. Прости, что оставил. Прости, что из-за меня ты лишилась своих детей. Чертоги удивительны, и мы все будем ждать тебя там. Вили тоже с нами, жаждет снова тебя увидеть. И Фили с Кили там, очень по тебе скучают. Ох, Дис, видела бы ты их с Фрерином. Это гремучая смесь, как ты всегда и говорила. Знаешь, мама часто о тебе вспоминает. И отец, представляешь, он снова в своём уме. Дед и бабушка, Фундин и Гроин, и все остальные. Мы все рядом, и мы все тебя любим. Мы будем присматривать за тобой, пока не настанет твоё время присоединиться к нам. А до тех пор мы будем ждать. Но только не торопись, ладно? Он остановился, затем осторожно протянул руку и положил на тронутую сединой голову. — Сестрёнка, — пробормотал он, — как бы я хотел не оставлять тебя одну. Ни о чем я не жалею так горько, а жалею я о многом. Ох, столь о многом. Ты имеешь полное право меня ненавидеть. Фрерин молча смотрел, как Торин пытался погладить Дис по волосам, но его рука проходила сквозь длинные спутанные пряди. — Продолжай жить ради нас, namadith, — проговорил Торин, но слова застряли в горле и прозвучали жалко и умоляюще. — Не торопись присоединиться к нам. Отведи наш народ домой. Дис сморгнула слёзы и стиснула мятый лист пергамента. — Самонадеянный дурак, — прохрипела она голосом, огрубевшим от плача. — Еще какой, — согласился Торин и улыбнулся сквозь вновь взметнувшуюся бурю стыда. — Самонадеянный дурак, который всем сердцем любит тебя. Даже смерти меня не остановить. — Ты никогда не мог остановиться, — прорычала она и опять уткнулась в сложенные на подушке руки. — Почему тебе всегда было мало? — Таков уж род Дурина, сестра, — пробормотал он и сглотнул вставший в горле ком. — Семейная черта. — Чтоб этот род Дурина катился в самое пекло Мории, — прошипела она сквозь прижатую к губам ладонь, и её голос всё пронзительнее звенел от невыносимой боли. — Катись наш род, и наша глупая гордость, и наше дурацкое имя, наше слепое, безвольное безумие! Да пусть дракон заберёт себе Эребор, если это вернёт их мне! Чтобы были здесь, со мной! Как я буду теперь одна? Моих сыновей больше нет! Моего брата нет! Наш род прерван, я осталась одна! Она взметнулась, схватила с прикроватного столика чашку и швырнула её в стену с криком ярости и бессилия. — Ты справишься, — прошептал Торин. — Ты справишься, дочь королей, лучшая из сестер. Ты такая же упрямая, как и мы все. Она упала на кровать как подкошенная, и слёзы снова потекли рекой. Торин встал и вздохнул. — Месяцами, говоришь, — мрачно уточнил он. — Месяцами, — подтвердил Фрерин. — Как думаешь, мои слова достигли её? — Думаю, потребуется приложить чуть больше усилий, — уклончиво отозвался брат. Торин напоследок ещё раз вздохнул и закрыл глаза. Перед ним предстал парапет, возвышавший над главными воротами Эред Луин. Он устало моргнул, сосущая боль под рёбрами ныла, словно второе сердце. — Разве ещё кто-то остался? Кого мы ещё не навестили? Фрерин склонил голову набок: — А, ну конечно же. Последний и самый младший. И, надо сказать, самый шумный. — Кто.? — Торин обернулся. Крепко сбитый молодой гном, не достигший ещё и семидесяти, складывал дрова у жаровни, согревавшей дозорных по ночам. Его пламенно-рыжие волосы были собраны на рабочий манер, покрывавшая щёки короткая густая борода убрана в две косички, топорщившиеся в стороны. На бледном лице застыло хмурое сосредоточенное выражение. — Сын Глоина, — пробормотал он с удивлением. — Ага, — кивнул Фрерин. — Неужели ты его не помнишь? — Меня мало что заботило, кроме моей миссии, — признался Торин и подошёл ближе. — Так вот она, звезда Глоина, о который он так много рассказывал. Я редко говорил с пареньком, а вот Фили и Кили были с ним близки. Смотри-ка, он уже почти взрослый. — Ему только шестьдесят два, еще меньше, чем сынишке Даина, — заметил Фрерин, почесав шею. — Он очень хотел пойти с вами, если помнишь. Считал, что уже достаточно созрел для путешествия, но отец ему запретил. Ну и скандал был! Просто загляденье. Всмотревшись, Торин начал замечать в юном лице черты потомков Дурина: прямые брови и широкие плечи, упрямо расставленные уши. Вот только величественного носа клана Лонгбирдов ему не досталось, вместо этого парень щеголял округлым вздернутым носом Бродбимов, а огненно-рыжие волосы передала ему мать из клана Фаирбирдов. — Похож на отца, — заключил он. — Эй, парень! — донеслось снизу. Гимли отёр пот со лба и перегнулся через парапет, чтобы взглянуть на окликнувшего его капитана, стоявшего во дворе, оперевшись на копьё. — Ты уже закончил с дровами? — Почти! — крикнул в ответ Гимли. У него был мужской, глубокий и грубый голос с легким Тафораббадским акцентом, таким же, как у Глоина и Оина. — Что мне делать потом? — Натаскай воды для пони, — приказал капитан. — Патрульные вернутся через пару часов. — Хорошо, вода уже будет готова, — отозвался Гимли и вернулся к своему занятию. — Он ещё не знает? — задумчиво поинтересовался Торин. — Гимли? — Фрерин изогнул брови. — Знает. Погляди, какой он бледный, даже щёки пошли пятнами. Торин пристальнее пригляделся к молодому гному, отметил машинальные движения и упорную настойчивость, с которой он заставлял себя делать один шаг за другим. — Парнишка скорбит о своих друзьях детства и пытается утомить себя работой вместо того, чтобы реветь, — понял он. — Я уже наревелся, — пробормотал Гимли сам себе. — Ага, ещё как! Работа, вот что мне сейчас нужно. Работа утомит мой разум и приглушит мысли. — Торин! — глаза Фрерина поражённо распахнулись. — Он слышит тебя! — Он прекрасно меня слышит, даже лучше, чем Даин и Дис, — медленно проговорил Торин и склонил голову набок, изучая младшего из своих кузенов. Гимли тем временем сцепил пальцы и громко хрустнул костяшками, после чего водрузил деревянный чурбан на подставку и снял с пояса топор. Сил ему, похоже, не занимать. — Видимо, он весьма восприимчивый юноша. Глоин не зря так им гордится. — Отец должен был послать за мной, — неожиданно прорычал Гимли и рубанул чурбан гладким отточенным движением: даже Двалин не сделал бы лучше. Торин был приятно удивлён умением, сквозившим в уверенных движениях молодого гнома. Между ударами Гимли продолжал сердито бормотать. — Дяде пригодится моя помощь. Я мог бы утешить своих кузенов. Я должен был быть там. Они были лучше меня, и важнее. Надо было уговорить отца. Я бы защитил их. Я бы отдал свою жизнь в обмен на их, если бы потребовалось! Какой-то лорд Железных Холмов не должен сидеть на троне Эребора! — Большие амбиции, — заметил Фрерин, облокотившись на парапет. — Видел этот удар? Прирождённый воин, у него талант к топору. Двалин тренировал его вместе с твоими ребятами. Забавное было зрелище — эти упёртые бараны стоят друг друга. — Он гном, мы все упрямые бараны, — напомнил ему Торин. — К тому же он Дурин, что тоже говорит не в его пользу. Что ещё о нём знаешь? Фрерин пожал плечами: — Честный; добрый, когда сам того хочет. Его преданность, если заслужить, прочнее бриллианта и чище мифрила. Верный до мозга костей, и никогда не нарушит данного слова. Из него выйдет прекрасный лорд. Но, всё же, он ещё ребёнок, — легко выходит из себя, бывает порывистым, а временами еще и нахальным. Этот ребёнок на четырнадцать лет старше, чем ты когда-либо будешь, подумал Торин. Вслух же он произнес: — Получается, совсем как ты. Фрерин усмехнулся, хоть его лицо и хранило ещё отпечаток скорби. — Я никогда не был таким шумным. — Ты был гораздо хуже, уж поверь мне, — покачал головой Торин и снова взглянул на Гимли, с чувством кромсавшего древесину. — Что ж. Значит, один юнец ещё остался. Не все наши дети погибли. — Не все, — согласился Фрерин. — Сын Даина, Торин, сейчас правит как регент в Железных Холмах, и звезда Глоина всё ещё сияет. Гимли сложил в общую кучу последнее полено и тяжело оперся на топор, подставив разрумянившееся лицо полуденному солнцу. — Ох, друзья мои, — тихо пробормотал он. — Gaubdûkhimâ gagin yâkùlib Mahal. Я буду скучать по вам. Да не померкнет ваша память. Лицо Торина опустилось, но не успел он ничего сказать, как в мгновение оказался унесён прочь. Озеро сверкало у его ног, звёзды мигали и гасли в глубине. У Торина порядком затекла шея, и он со стоном выпрямился. Проведя кончиками пальцев по щекам, он почувствовал на них влажные следы. Фрерин отступил назад и потянул его за собой. — Ты в порядке? Торин перевёл на него долгий взгляд, и тяжесть всех его ошибок горой навалилась ему на плечи. — Нет, — ответил он и отвернулся. Фрерин взял его за руку и повёл прочь. Торин брёл, опустив голову и не разбирая дороги, мысленно перебирая все, что увидел. Он оставил после себя лишь руины и отчаяние, и теперь его сестре, кузенам и друзьям придется разгребать весь этот ужасный, безрадостный бардак. Единственным проблеском света в этой тьме был сердито бормочущий молодой гном, рубивший дерево с силой воина, на чьём лице брови Дурина соседствовали с носом Бродбима и рыжими волосами Фаирбирдов.

_________________

Гимли — (кхузд.) звезда Gimlîn-zâram — Звёздное озеро Nadadith — младший брат Namadith — младшая сестра Azaghâl belkul — великий воин Shazara — тишина Sansûkh(ul) — чистый (ясный) свет Gaubdûkhimâ gagin yâkùlib Mahal — Мы ещё свидимся, будь на то воля Махала (прим.: официальное прощание) Тафораббад — Thaforabbad, Серые Горы; многие гномы нашли там пристанище сразу после падения Эребора. Нарви из Кхазад-дума — великий мастер Второй Эпохи, вместе с Келебримбором (величайшим мастером эльфов Нолдор) создавший Тайные Врата Кхазад-дума. Тельчар из Ногрода — жил в Первую Эпоху. Один из лучших гномьих мастеров всех времён. Выковал меч Нарсиль (клинок Элендила, впоследствии перекованный под именем Андурил и переданный Арагорн, сыну Араторна) и кинжал Ангрист, которым можно было перерезать всё что угодно. Кхазад-дум — ныне известен как Мория (Синдарин), Чёрная Бездна. Потерянное королевство Лонгбирдов, народа Дурина, начиная с эпохи Деревьев. Балрог, разбуженный во времена Дурина VI, убил короля, его преемника Наина I и уничтожил большую часть гномов, после чего королевство было заброшено. Впоследствии было предпринято несколько попыток отвоевать его. Белегост (кхузд.: Gabilgathol)– королевство Бродбимов в Синих Горах (Эред Луин), братский город Ногрода. Королевство было потеряно во времена Войны Гнева, когда горы были расколоты надвое и большая их часть рухнула в море. Ногрод (кхузд.: Tumunzahar) — королевство Фаирбирдов в Синих Горах, братский город Белегоста, так же был потерян при Войне Гнева. Был ответственен за разграбление Дориата и убийство Элу Тингол.