Anorex-a-Gogo

У меня нет машины. Ну, не совсем так. У меня есть машина. Но это ещё и автомобиль Оуэна, и мы делим его друг с другом. Ну, а если ещё проще, я отказываюсь ездить с ним в одной машине. Да и в любом случае, он обычно не позволяет мне её брать. Но в воскресенье я просто нуждался в автомобиле. Потому что Майки позвонил мне и спросил, не хочу ли я приехать и провести с ним время. И я понял, что на самом деле это отличный способ свалить из дома и от свирепых взглядов мамы и Оуэна... хорошо, Оуэна в целом. И то, как далеко я собирался зайти, чтобы заполучить машину, было удивительно. — Оуэн? Оуэн даже не отвёл взгляд от того, что смотрел на ноутбуке, и очевидно, это было порно. Я мельком взглянул на это и испытал жуткое отвращение. Это была куча голых женщин, которым заткнули рты и привязали к стульям. Они все были в ужасе, в их стеклянных глазах сверкали слёзы. Оуэн трахается со мной, и Оуэн трахается с девушками. Для него это не имеет значения. Я знаю только то, что он больной садист-ублюдок, трахающий своего брата, и я никогда не захочу увидеть его другую сторону. Я чуть повысил свой голос: — Эм, Оуэн? — Что? — ворчит он, поднимая на меня свои голубые глаза. И я просто теряю дар речи. Он до смерти пугает меня одним только взглядом. — Н-ничего, — бормочу я и разворачиваюсь, чтобы уйти, отказавшись от своих планов с просьбой подвезти меня к Майки. Похоже, я иду пешком. Я не знаю, почему у меня такая карма, но она просто ужасна. Я был бы согласен даже на одно маленькое облачко с дождём, но она послала мне целую грёбаную бурю. И мне повезло пройти под ней около двух километров. Я мог бы упомянуть сейчас, что не верю в Бога. Если бы Бог на самом деле существовал, он бы никогда не позволил Оуэну творить со мной и другими людьми такие вещи. Он никогда не позволил бы папе бросить нас. И, чёрт, он бы сделал меня немного худее! По крайней мере, Он мог бы ниспослать всемогущую молнию, которая ударит в меня и избавит от боли и бремени, которым является моё существование. Но никакой такой удачи мне не светит. Всё, чем Он в конечном счёте одаривает меня, так это мокрая насквозь чёлка и одежда, которая облепляет меня сейчас, как вторая кожа. С таким озлобленным настроением я подхожу к дому Уэев, дрожа от холода, пока дождь бьёт меня по лицу. И мне кажется, что я промёрз до костей, и мне больше никогда не будет тепло и сухо. Дверь открывает не Майки. Это Джерард, его длинные волосы заправлены за уши, а глаза почти что закрываются, как будто он только проснулся. И на нём нет ничего, кроме пижамных штанов, которые низко посажены на его девчачьих бёдрах. При виде меня, недовольного и дрожащего на их дверном коврике, на котором написано "WE COME", потому что буква "L" была выцарапана кем-то или стёрта, его губы расплываются в ухмылке. Видимо, он считает её единственным выражением лица, достойным меня. — Фрэнки? — бормочет он, его голос хриплый ото сна. Он подавляет зевок и складывает руки на голой груди. — Ты просто стоял там под дождём? Я злюсь на него и стискиваю зубы, чтобы они не стучали так громко. — Я, блять, шёл сюда пешком, мудак, — ворчу я. — Обижулька, — произносит он с насмешкой, подняв руки вверх, будто сдавшись. Он бросает на меня ещё один долгий взгляд, словно пытаясь решить, человек ли я или просто мокрая крыса, которую подбросили на порог его дома. — А почему ты решил, что сегодня отличный день для прогулки по Джерси? — Мой брат не захотел отвезти меня на своей машине, — вру я, не желая признаваться, что на самом деле просто идиот, который даже не попросил об этом. — Солнце светит, птички щебечут, так что ты подумал: "Какой прекрасный день, пройдусь-ка я пешком", — произносит он с сарказмом, и я хочу стереть с его губ эту грёбаную ухмылку. Но теперь я не могу даже чётко видеть, так сильно меня трясёт. Я даже не уверен, что верно расслышал его, потому что стук зубов громко отдаётся у меня в ушах. Взгляд Джерарда смягчается через мгновение. — Ладно, давай, Пэнси, тебе лучше зайти внутрь. Я не хочу объяснять Майки, почему его маленький друг умер от переохлаждения на пороге нашего дома. Дом Уэев мог бы стать восьмым чудом света, просто никто не обнаружил его. Снаружи он выглядит просто... серым. Как и все дома в Джерси, особенно в такой день. Но вы заходите внутрь и как будто оказываетесь в другом измерении. В глаза бросаются стены, увешанные различными картинами художников, о которых я никогда не слышал. Некоторые из них выглядят так, будто они из музея Камасутры, другие настолько ужасающие, что мне хочется отвернуться. Но вместе они все, кажется... сочетаются. Глядя на стены, ну, на ту часть стен, которую вы можете увидеть, кажется, будто человек, работавший над ними, просто решил бросить всё на половине. Одна стена почти полностью лавандового цвета. Но кто-то прекратил красить её ближе к концу, так что там она просто белая. На другой стене есть несколько чёрных полос, но ничего больше. Последняя стена выглядит так, как будто кто-то облил её краской каждого цвета, какой только можно представить. Есть три дивана, но ни один из них не сочетается друг с другом. Из одного вываливается наполнитель, другой сделан из дорого выглядящей кожи. Последний диван кажется действительно удобным, но вы знаете, что он поглотит вас, как только вы на него сядете. Мне нравится дом Уэев. Это единственное место, в которое я чувствую, что вписываюсь. Они как будто собрали всё никому ненужное и украсили этим дом. Джерард смотрит на меня со счастливой улыбкой во всё лицо. — Ты выглядишь как маленький ребёнок рождественским утром, Пэнси, — говорит он, и я понимаю, что улыбаюсь, по-настоящему улыбаюсь, и смотрю на их дом так, будто хочу жениться на нём. Затем я погружаюсь в свои мысли и вспоминаю, что Рождество всего через месяц или около того. Что я подарил маме в прошлом году? Ах, да, книгу. Помню, я пролистал её, это была какая-то тупая романтическая история, где ветеринар влюбляется в одну из своих сотрудниц, довольно милую блондинку, которая любит животных, но немного тормознутую, потому что с ней произошёл несчастный случай, когда она занималась дайвингом. Как я сказал, книга была реально тупая. Но, думаю, я купил её, потому что у неё был счастливый конец, и тогда, ещё в прошлом году, я верил в них. Предполагаю, я верю в них и сейчас, но не считаю, что счастливый конец ждёт и меня. Моя мама подарила мне новую гитару. Оуэну я подарил какой-то музыкальный альбом, даже не помню чей. В ту ночь он сказал мне, что не оставит на мне видимых шрамов, это и станет его подарком. От этого воспоминания меня пробрала дрожь, и я рванул обратно в настоящее, пытаясь унять её. Джерард, кажется, всё же заметил это, судя по тому, как он смотрел на меня. Как будто он смог прочитать мои мысли. — Чёрт возьми, успокойся, Фрэнки. Я не думаю, что мама будет благодарна тебе за эпилептический припадок в гостиной. Я вцепился в свою мокрую одежду, отчаянно ища хоть одно сухое место, кусочек тепла. — Я д-думал, ты с-сказал, что т-твои родители уш-ш-, — я даже не смог договорить слово, мне было слишком холодно. — Ушли? Ну да, — просто ответил он. На его лице была жалость, но в то же время, всё происходящее явно веселило его. Затем, он как будто резко вышел из комы или транса и сказал: — Майки здесь нет. — Что? — я думал, что это выйдет громко и удивлённо, но мой голос звучал потерянно и брошенно. — Эм, он ушёл около часа назад, когда ты так и не пришёл. Он позвонил тебе домой, но мама сказала, что ты ушёл. Думаю, он отправился искать тебя. Я не знал, что ответить, чувствуя, что могу заплакать. Дождь был не при чём. Кроме того, что теперь мне придётся идти домой и снова мокнуть. Пожалуйста, если Бог есть, пусть дождь прекратится. Громкий раскат грома и молния прозвучали, как ответ мне. Типа "Пошёл ты, Фрэнки". — Вот дерьмо. Я так долго добирался, потому что мне пришлось идти пешком, — я замолчал, чувствуя, что это было похоже на то, будто я оправдываюсь, а я не оправдываюсь. Правда нет. Джерард взглянул на моё мрачное лицо и рассмеялся. — Знаешь, ты можешь остаться здесь. Я не выгоняю тебя под дождь или ещё что-то, я просто говорю тебе, что моего брата здесь нет. Ты можешь остаться и подождать его, — предложил он, всё ещё посмеиваясь. — Если, конечно, у тебя нет дел поважнее. Он явно просто хотел меня добить, потому что точно знал, что у меня нет дел поинтереснее и поважнее. Это было написано на моём лице, чувствовалось в поникших плечах. Какого чёрта вообще, я же не смогу пройти ещё два километра под проливным дождём? — Ждать, — пробормотал я с горечью. — Я буду ждать. Он кивнул и зашагал по коридору. — Пошли, тогда я дам тебе что-нибудь, чтобы переодеться, Пэнси, — бросил он через плечо, призывая меня идти за ним. Мы зашли в комнату Майки, дверь была широко открыта. Она была захламлённая, как и моя собственная комната, как и другие комнаты каждого подростка на планете Земля. — Я не думаю, что тебе подойдёт какая-нибудь одежда Майки, он худой как палка. Оу. Это немного задело меня. Мой желудок сегодня отдыхает. В мои планы не входит обед. — Наверное, я мог бы найти пару своих старых джинсов, которые тебе всё-таки подойдут. Скажем "нет" ужину. На самом деле, я начал чувствовать, как яйца, которые мама заставила съесть утром, неуклонно поднимаются по горлу, стремясь вырваться наружу. — Эмм, мне нужно воспользоваться ванной комнатой, — выдавил я, держась за живот. Джерард окинул меня взглядом, немного нахмурившись. — Нет, Фрэнки, ты не станешь это делать, — пробормотал он. И я понял, что не стану. Я почувствовал себя лучше. Не на сто процентов, но лучше. — Л-ладно, — прошептал я, радуясь, что он не собирается углубляться в этот вопрос. Он знал мой секрет, но не собирался растрепать его всем. В итоге я переоделся в чёрные джинсы Джерарда, простую белую футболку и красную толстовку. Каким-то образом мне удалось унять дрожь достаточно надолго, чтобы застегнуть джинсы. — Хочешь что-нибудь поесть? — спросил Джерард, когда мы были на кухне. Я покачал головой. Мой желудок громко заурчал. Предатель. Он посмотрел на меня внимательно, будто пытался разглядеть мои внутренности. — Ты уверен? — медленно уточнил он. — Да, — пробормотал я. Но мой ублюдок-желудок, казалось, решил протестовать и во что бы то ни стало быть услышанным. — Заткнись, — прошептал я. — Что? — сказал он, улыбаясь. Ой. Разве я сказал это вслух? Я покраснел. — Ничего. Я не голоден. — Его глаза потускнели. — Хорошо, — спокойно ответил он. — Ну, я собираюсь сварить себе кофе и напечь панкейков. Я приготовлю несколько лишних, на тот случай, если ты проголодаешься, идёт? Я просто кивнул, будучи слишком взволнованным и смущённым, чтобы задаться вопросом, куда делся мой голос. Я отправился в гостиную и сел на диван, сразу утонув в подушках. Было бы отлично, если бы я мог погрузиться в него ещё глубже и оставаться незамеченным до тех пор, пока Майки не вернётся... Мой желудок урчал. Хотя это было больше похоже на рёв. Уверен, Джерард слышал это даже в кухне. Я встал и посмотрел в его сторону. Он был занят, и у него не было никаких причин, чтобы заявиться сюда. Мне удалось убедить себя, что я буду один в течение нескольких следующих минут. И я как идиот начал танцевать Самозабвенного Анорексика посреди гостиной Уэев. Всё было бы, наверное, просто отлично, если бы я не задел рукой лампу в форме летучей мыши, стоящую на краю стола, и она, практически пролетев через всю комнату, не разбилась бы об стену. Вот дерьмо. Джерард вышел из кухни, держа лопаточку в руках. При виде тяжело дышащего меня и разбитой лампы на ковре, его густые брови приподнялись. Вид, выражающий: "Что за хрень?". И он снова начал смеяться. — Фрэнки, ты ужасно неугомонный, знаешь это? — сказал он, кладя лопатку на стол. Ты не первый, кто говорит мне это. Он опустился на колени и стал собирать осколки, кладя их аккуратно в руку. Чувствуя свою вину, я подошёл и начал помогать ему. Через несколько секунд он тихо сказал: — Я пойду проверю панкейки, ладно? Как думаешь, сможешь держаться подальше от неприятностей хотя бы одну минуту? — Джерард ухмыльнулся. Я отчаянно краснел, когда он говорил со мной так, как будто я был глупым неуклюжим ребёнком. Хотя я вроде им и был, но мне не хотелось, чтобы со мной так разговаривали. — Заткнись, — пробормотал я, почувствовав себя плохо. Я разбил лампу, он собрал осколки, и я сразу стал идиотом из-за этого? — Со мной всё будет в порядке, просто иди, — вздохнул я. Он вернулся на кухню, выкинул осколки в мусорку. Джерард что-то напевал. Я напряг слух, пытаясь расслышать, что именно, но панкейки, шипящие на сковороде, всё перекрывали. Боже, они так вкусно пахнут... — Блять! — я упал на задницу, и довольно большой кусок битого стекла от лампы распорол мою ладонь по всей длине диагонально. И карма снова кусает меня за задницу. Это, наверное, самое подходящее время для того, чтобы упомянуть, что я ужасно брезглив и подвержен тошноте. И так же я грёбаный недотёпа. Как вы можете представить, эти качества ужасно сочетаются. Некоторые сказали бы, что я просто невезучий. Какое-то время я просто сидел там, кровь капала на мои джинсы (джинсы Джерарда), на ковёр, текла по моему запястью, под моей толстовкой (толстовкой Джерарда). И мне было ужасно больно. И затем я начал кричать. Моя голова закружилась, живот сжался, и что-то в глубине сознания подсказало мне, что если я не попаду в туалет в ближайшее время, то буду блевать здесь, смешивая рвоту с кровью на почти что чёрном ковре. На мои крики из кухни выбежал Джерард. Он взглянул на меня, мою руку, и его лицо стало бледным, выражающим абсолютный ужас. — Какого чёрта, Фрэнки? Я оставил тебя одного на две секунды, и ты чуть не отрезал себе руку? — орёт он. А я всё ещё продолжаю кричать, словно больше не могу контролировать голосовые связки. Я чувствую вкус желчи в горле, но не могу сдерживать тошноту, даже если бы захотел. Всё, что я могу делать, это смотреть на вытекающую кровь. К счастью, Джерард замечает, что я выгляжу ужасно бледным, потому что следующее, что я чувствую, как он тащит меня по коридору, а я всё ещё продолжаю истошно вопить. А затем меня тошнит, но унитаз оказывается прямо передо мной. Я больше не вижу крови, но мой желудок всё ещё яростно себя опустошает. В моём животе больше ничего не осталось, но меня скручивают спазмы, и моя чёлка в рвоте, это отвратительно. Но Джерард успокаивающе потирает заднюю часть моей шеи, бормоча что-то про то, какой я ужасно неугомонный. И это заставляет меня улыбаться. Мой желудок, наконец, прекращает сжиматься, и Джерард спускает воду в туалете, пока я прислоняюсь к обклеенной обоями стене. На них какие-то рыбёшки. Мои волосы спутаны, и голова болит в том месте, где Джерард схватил меня за волосы, чтобы как раз вовремя дотащить до туалета. Голова кружится сильнее, чем когда-либо, а горло саднит от крика. Я вспоминаю о своей руке. И совершаю самую тупую ошибку, когда смотрю на неё. Я снова вижу кровь, и тошнота возвращается с новой силой. Джерард берёт мою порезанную руку и подносит к своему рту. Последнее, что я помню, как он проводит языком вдоль пореза, а затем теряю сознание.