Сумбурность этих дней

I. Родился я в городе Божецке (*8 километров от г. Кирова). Точнее не в самом городе, а в деревне Холмское, недалеко от него. Но деревенька эта была чахлая, совсем не перспективная. Молодёжи там не водилось даже в период молодости родителей, а к моменту моего рождения там совсем никого не осталось. Понимая всю происходящую вокруг безнадегу, отец отбросил свои идеалистические представления о гармонии деревенской жизни и принял решение о переезде. Решение это далось отцу не просто. В старом кирпичом одноэтажном домике прошло его детство и юность. В этом "уголке спокойствия", как он его называл, седеющий папа планировал провести остаток своих дней. Но переезд, на счастье мамы, все же состоялся. Сейчас я понимаю, что она вряд ли сильно любил его. Он был беспробудный идеалист, живущий мечтами. Она была практичной реалисткой. Лишь одно действие в её жизни не было подчинено строгому расчёту - женитьба на отце, тут её сердце, наверное, первый и единственный раз в жизни дрогнуло. Я стал своего рода канатом между этими противоположностями. Любая ссора всегда мгновенно прекращалась, как только речь заходила обо мне. Порой мне кажется, что только благодаря моему появлению этот чудом случившийся брак не распался... Ну, что-то я отошёл от темы. В самом начале амбиций моих родителей хватило на то, чтобы думать о переезде в Москву. Мама моя была из ещё более глухой провинции, и переезд в Москву был её детской мечтой, к которой она шла всю жизнь. Но эта мысль не вышла за пределы разговоров. Отец убедил её, что Москву семейный бюджет не потянет, и предложил более доступный вариант - город Киров. На том и порешили. II. К Кировскому этапу моей жизни относится моё первое воспоминание. Лето. Мне три года. После ночного дождя город сиял в лучах теплого утреннего солнца. Мы с мамой идём по асфальтированной дорожке вдоль поросших плотной зеленью гаражей, расписанных графитти на всякий разный манер. По пути мы встречаем мамину подругу, лица которой я совсем не помню. Она о чем-то спрашивает маму. Та нагибается ко мне, и тихонько, с улыбкой, шепчет на ухо: "Ромка, а ну покажи-ка, сколько нам лет". Я радостно протягивал руку в ту сторону, где, как мне думалось, находилась мамина подруга. Но вместе неё мне на глаза попался ослепляющий вид солнечного диска. И вот я протягиваю руку в его сторону и показываю три пальца. Вспышка! Кадр для библиотеки нетленных воспоминаний готов. *** Из Кировской жизни у меня сохранилось ещё одно яркое воспоминание. Нескончаемый ноябрьский дождь прекратился всего на миг, но мне, истосковавшемуся по прогулкам, этого было достаточно. Мама тогда уже позволяла мне гулять одному во дворе недалеко от дома. Выйдя на утопленную в дожде площадку, я, к своему разочарованию, не нашёл друзей. Вообще не пойму, почему я решил, что встречу их там. Их мамы были куда строже и категоричнее моих. И, тем не менее, видимо, все же какая-то надежда все ещё теплилась в моей груди. Поэтому, когда я не нашёл своих друзей на площадке, я почувствовал... честно, не помню точно, что именно я тогда почувствовал. Многие чувства, которые полыхали тогда в моей молодой душе, размылись в водах моих воспоминаний, точно также размылись лица и имена друзей. В общем, с не определёнными чувствами я стал ходить взад вперёд по площадке, перемешивая резиновыми ботиночками смешанную с песком влажную грязь. Неожиданно для себя я зашёл за угол стоящего неподалёку ржавого гаража. Обычно при прогулках я не обращал на этот закоулок никакого внимания (он находился на противоположной от горок и песочнице стороне), и мне казалось, что я попал в совершенное иное, такое далёкое место. Я был совершенно дезориентирован. Внезапно передо мной предстало совершенно чёрное пространство между кирпичной постройки со знаком молнии и ещё одним гаражом темно-красного цвета. Это чёрное пространство неслышно манило меня в себя. Сам того не замечая, я Мелкими шажками приближался к ней. Чувства мои тогда были совершенно неописуемы. Теперь я бы назвал их "чувством ощущения нового бытия". Такое чувствуешь, когда жизнь твоя непоправимо меняется. Моё мистическое шествие к черноте прервал резкий звук скрипа ворот. То открывалась дверца постройки с молнией. В тот момент я словно бы очнулся ото сна. Очнулся, и побежал в страхе, куда глаза гладят (к счастью, глядели они в сторону дома). Успокоился я только в стенах родной квартиры, в объятиях мамы, взволновано спрашивающей, что со мной произошло, и почему я прибежал домой весь зареванный. Тогда я не смог объяснить ей ничего, лишь странно водил руками в воздухе. В ту ночь мне приснился кошмар. Будто я все же ступаю во тьму, а за ней... бесконечное пространство, состоящие из лестниц, коридоров, мелких открытых полянок и пустых комнат. Внешне эти пейзажи не вызывали страха, но у меня всегда было предчувствие, что кто-то незримый и крайне страшный преследует меня по пятам. Этот факт и не позволял как следует рассмотреть вещественное наполнение сна, ведь я почти всегда бежал от чего-то. Подобные сны снились мне ещё очень часто. В них всех я вступал в черную бездну между гаражом и постройкой, но попадал всегда в разные пространства. Некоторые были до необычайности красивы. Разные природные пейзажи смешивались с обстановкой домашнего уюта. В таких местах у меня не было чувства преследования. Но бывали и противоположные случаи. Иногда я попадал в места вроде пустующего стадиона, полностью сложенного из огромных каменных блоков, иногда оказывался в безумных запутанных лабиринтах, внешне напоминающих наш местный рынок, на котором мы с мамой часто бывали. Часто я оказывался посреди оживленной многополосной дороги, и проезжающие машины слепил меня фарами, попутно злостно сигналя и выкрикивая ругательства. За тот угол я более не заходил, лишь тайком смотрел в его сторону. Его непримечательный для остальных вид вселял в мою душу необыкновенное чувство - чувство тайны. Мир был мной тогда мало изучен, и моему сознанию всюду мерещились порой самые неожиданные чудеса. Так в подъезде соседнего, не самого благополучного, двенадцатиэтажного здания порой можно было заметить силуэт призрака погибшей много лет назад девушки, которая в бегстве от жизненных трудностей сбросилась с крыши. По улицам ходили собаки, которые, если им посмотреть в глаза, могли заразить тебя неизлечимой болезнью (конечно, если не переиграть их в гляделки), а мимо гаражей то и дело проходили странные люди, державшие руки в рукавах, ибо у них на каждой руке было по шесть пальцев. Такая размеренная, почти сказочная жизнь, продолжалась вплоть до одного момента. Папа в тот день был не в настроении, все ходил кругами по комнате. На мой закономерный вопрос мама ответила: "Просто мы переезжаем". III. Это произошло за год до школы, стало быть, мне было шесть лет. Вещи мы собрали рекордно быстро. Вот я в последний раз оглядываю свою комнату, вот она уже пустует: ни кровати цвета красного дерева, ни зеркального шкафа, ни обоев... лишь пустота и голые стены. Я не успел даже попрощаться с друзьями. Мы просто тихо уехали. - Папу переводят на другую работу, - говорила мама, сидя со мной на заднем сидении машины, - так что теперь мы будем жить в другом месте. Знаю, это будет для тебя немножко непривычно, но я уверена, ты сможешь найти здесь друзей, и все будет так, как раньше. К тому же ты ведь уже один раз переезжаю, правда, тогда ты был еще таким ма-аленьким... – протянула она. За окном, на фоне безоблачного лазурного неба пронесся синий знак с белой надписью: "Божецк". Новая квартира оказалась чуть меньше предыдущей. Раньше от одной стены од другой я мог пройти десять больших (по моим меркам) шагов, теперь их было только пять. Впрочем, уверял я себя, наверное, я сам сильно вырос за время переезда. Мать моя, раньше все время проводящая со мной, стала пропадать на работе, оставляя меня один на один с телевизором. Мультиков, которые я смотрел раньше, он не ловил, поэтому приходилось довольствоваться весьма странными передачами. Новостей я почти не понимал, кулинарный канал был до смерти скушен, ещё на одном вечно показывали какие-то концерты и фильмы без цвета... и только один канал действительно заинтересовал меня. Я наткнулся на него поздним февральским вечером, когда темнота уже окончательно вступило в свои права. Родители уже спали и думали, что я занимаюсь тем же. Но мне, вечно сидящему дома без дел, спать не хотелось. Кажется, я случайно нажал сочетание кнопок на покрытом слоем грязи сером пульте, и тихо работающий телевизор перебросили меня на совершенно новый канал. Там велась передача о тайнах мироздания, а именно про тайные постройки древних цивилизаций. Показывали солдат, бегающих туда сюда по огромному, засыпанному песком, пространству. Камера отдаляется, и видится точное место их нахождения - огромный каменный стадион, прямо как в моих снах. Я не мог поверить своим глазам. Неужели все эти места реально существуют в мире? Родители, по мере приближения к школе, уже начали обучать меня некоторым основам наук, и первым их постулатом стал факт отсутствия в мире всякого волшебства (кроме волшебства семейного счастья, конечно). Но вид этого сооружения начисто опровергла все их слова. Мир из моих снов, мистически-волшебный мир реально существует. Затем шли кадры того, как военные бетонируют вход в подземный, наполненный невыразимыми ужасами туннель. На фоне трудящихся людей в военной форме находилась многозначительно хранившая молчание пустота. Моё сердце забилось чаще. Мне вспомнилась чернота из моих снов, и я подумал, не та ли эта самая тень?.. Неужто эта хранящая тайны чернота живая, способная перемещаться, вот она в туннеле, вот уже во дворе домов... от этой мысли мне стало не по себе. В комнате родителей послышалась движение. Я мигом выключил телевизор и забрался под одеяло. *** В школу я пошёл, уже имея друзей. По счастью двое из них попали со мной в один класс. Их звали Степа и Миша. Первый был грузным, короткостриженным молодым борцуном. Казалось, стоит ему взяться одной рукой за трубу школьного отопления, как та лопнет, и нас зальет горячей водой. Второй был щуплым очкариком, вечно ходившим с непомерно большим рюкзаком с жирафом. Эти двое дружили с пелёнок и имели немалый шанс сохранить дружбу и далее (как это и произошло). Их дуэт был идеальным. Степа защищал от притеснений со стороны особо обнаглевших одноклассников, а Миша от излишне строгих учителей и сложной образовательной программы. Я и не знаю, зачем был нужен им, они могли бы легко обходится и без меня - стеснительного, необщительного парня. И, тем не менее, они сразу взяли меня к себе третьим. Познакомившись первого сентября с учительницей, мы символично обвели фломастером ладони, и отправились домой. Я отпросился у родителей на прогулку с друзьями, остальные сделали то же самое. Наш путь лёг через детскую площадку во дворе Миши. Там кипела работа. Старые железные составляющие площадки разбирали, на их место ставили новые, из разноцветной пластмассы, весело игравшей в свете яркого тёплого солнца. Особенно меня поразил вид ржавой горки, которую потихоньку распиливали на части, бросая отрезанные куски в кузов грузовой машины. Мне это напомнило момент из передачи о животных, когда браконьеры напали на старого слона, медленно убивая его. Но тогда на помощь бедному животному пришли спасатели, этому железному зверю на помощь уже никто не придёт. Так установилась наша привычка, каждый раз возвращаясь со школы, заходить на эту площадку и кататься на новоустановленных качелях. Там их с одной стороны было установлено как раз три штуки. Миша сидел слева, Степа справа, и я, словно важная особа, сидел посередине. С тех пор так и повелось. С первого класса у меня сохранилось не очень много воспоминаний, а те, что остались, похожи на утопленную в бликах видеозапись. В ту пору я находился в особом состоянии блаженства (в голове у меня стоит образ бассейна, вся вода в котором стала солнечным светом). Школа, сначала слегка напугавшая меня, оказалось не таким уж плохим местом. Пришёл в себя я уже во втором классе. Я отчётливо помню момент "пробуждения". Изрисованная синей ручкой школьная парта разделена падающем с окна солнечным лучом надвое. На темной стороне лежит журнал, на нем изображена летающая тарелка, извергающая из нижней части своей струю пламени, огонь поглощает дома и растущие рядом деревья. Надпись большими, слегка косыми, жёлтыми буквами: "Загадки человечества". Над журналом сидит Миша и заговорщески улыбается. - Принёс, как и обещал, - говорит он, поправляя очки. - Кру-уть, - протягиваю я, рассматривая обложку. Рядом, облокотившись на светлую сторону парты, сидит Степа. По всей видимости, наши разговоры вгоняли его в тоску, Степин взгляд был обращен на стоявшие на школьном дворе новенькие тренажёры, сверкавшие в свете солнца ярко-зеленым. Вот перед глазами проходят дни учёбы, время представляется мне беспрерывным потоком, реальность заявляет о себе каждую секунду моего существования. Только в душе моей становится пустовато. Я много раз вспоминал о прошедшем периоде вневременья, и оно представлялось мне сказочным, потерянным раем. *** Мне не довелось ощутить на себе тяжесть школьных унижений, и потому мир мне казался простым. Нетрудно было обнаружить в окружающем свойства механизма. Одни и те же люди шли в одни и те же места день за днём. Их походка, звук их шаркающей по асфальту обуви, покачивание их рук, все было одинаковым, неизменяемым. Так продолжалось, по крайней мере, до шестого класса, до момента переезда Степы. Он исчез незаметно, просто не пришёл в один из дней. Все продолжалось как и прежде, только место на третьей парте у стены пустовало, да Миша сидел, держась руками за голову, не обращая внимания на происходившее вокруг. - Что такое? - спросил я его, как только прозвенел звонок. Он медленно перевёл взгляд в мою сторону. - Степа уехал, - его голос слегка дрожал. - возможно навсегда. Почему-то в тот момент мне представилось, что я герой фильма. Фраза Миши была такой... театральной, сценической, что поверить в её реальность было нельзя. "Возможно, он шутит" - пришла в голову мысль, и тут же была опровергнуть доводом о несоответствии этой фразы Мишиному чувству юмора. Наконец пришло осознание, и одна из составляющих общего мирового механизма сломалась, потащив за собой весь остальной автомат. В тот момент из мира исчезла предопределенность. *** Я склонен думать, что с момента ухода Степы в жизни моей началась "чёрная полоса". Мысли мои, до этого строго подотчетные разуму, стали теперь словно чужды и мне. Я сам не мог понять самого себя. В тот год я провалил все возможные экзамены, лишь чудом оставшись в школе. Лето, до этого являвшее собой отдельный мир, выцвело, как картинка в старом журнале, слишком долго пролежавшем на солнце. В новый класс я пошёл с чувством глубокого призрения к существованию. Дни мои были похожи один на другой: вот я иду по холодным улицам, выпуская изо рта пар; вот захожу в полупустой кабинет, еле освещаемый скромными лучиками рассветного солнца; вот я сижу на уроке, и все нутро сжимается от страха быть вызваны к доске (странно, ведь раньше я был одним из тех, кто выходит к доске по своему желанию); вот я снова стою напротив зеркала в ванной, рассматривая свою морду, с которой стекают капельки воды, и думаю о том, что меня кто-то, по всей видимости, проклял. Немного изменить ситуацию мне помогло одно неожиданное предложение Миши. Как-то после уроков он встал на моем пути у выхода из гардероба, перекрыв дверной проем рукой. В тот момент он выглядел неестественно самоуверенным, что слегка смутило меня. - Есть одно предложение, - сказал он, медленно выговаривая каждое слово, постепенно опуская голову до той степени, что начал смотреть на меня исподлобья. - но тебе надо будет пойти со мной. - Что? Не-е, я домой хочу, давай потом, - отнекивался я. - Сейчас, нам нужно пойти туда сейчас... По прошествии всех этих дней я понимаю, что Миша в ту пору страдал не меньше меня. Наверное, он просто спроецировал на своего друга собственное душевное состояние, и пришёл к выводу, что нам обоим стоит переменить свой образ жизни, внести в серую повседневность щепотку разнообразия... ...Впрочем, на счёт меня он был прав на все сто. Комната эта располагалась через стенку от кабинета английского языка; она была чём-то вроде придатка к нему, и обычно использовалась как склад, если нужно было быстро спрятать от взора учеников или проверяющих из министерства образования сломанную парту или стул. Лист с надписью: "Опечатано" был разорван. Одна его часть осталась висеть на стене, вторая же болталась на двери. Внутри комнатка показалось мне пустоватой. В ней не хватало чего-то, что придаёт такого рода помещениям своеобразный уют. Слева пустой шкаф, справа рисунок Биг-Бена в рамке. Напротив окно, да стол посередине, вот и все наполнение. Когда мы с Мишей зашли сюда, нас взглядами встретили двое. Первый был совсем тощий, в толстых круглых очках и зачесанными назад темными волосами, второй был лохматый блондин, чьи зелёные глаза смотрели не столько в мою сторону, сколько в пустоту позади. - Это Григорий, - сказал Миша, указывая на блондина, - а это Саша, - он кивнул в сторону парня в очках. Знакомься. Саша кивнул мне и скрестил руки на груди. Григорий (его никогда не называли Гришей; почему - не знаю) так и продолжил смотреть на дверной проем. Как объяснил мне мой друг, при некотором его участии, в школе сформировалось общество, что интересовалось не стандартной областью знаний. Это можно было назвать эзотерикой, но там была не только она. К общим мистическим интересам была примешена лютая конспирология, история, некоторые азы философии. Но, конечно, больше всего они интересовались вопросом существования магии. Пустое помещение постепенно начало заполняться эзотерической литературой, картинами художников-сюрреалистов и авангардистов, учебниками по философии и истории. У нас в практику вошло проводить сеансы психоанализа. Выходило это по-дилетантски. Обычно мы просто выслушивали рассказ "пациента" о детстве и снах, и вольно трактовали их. Однажды очередь быть "пациентом" дошла и до меня. Услышав мой рассказ о тёмном пространстве за детской площадкой, Саша, видимо, не на шутку испугался. Его глаза, увеличенные линзами очков, округлились, а руки слегка задрожали. Он повернулся к Мише и прошептал ему что-то на ухо. Тот мрачно закивал в ответ, и после некоторых раздумий сказал, что это было лишь видение, и события из моих снов в памяти просто перемешались с реальностью. Я не понял внезапного материализма Миши. Другим он давал самые необычные, порой совсем фантастические трактовки их видений и снов, даже если они были самыми ординарными. Со мной же обошёлся иначе. Позже, как я не пытался узнать у Саши, что он прошептал в тот день, ответа так и не получил. *** С тех пор минуло несколько лет. Подошла пора экзаменов. Я и не заметил, как наше мистическое общество распалась. Часть уехала, кто куда, часть просто потеряла интерес ко всякому сверхчувственному. Более-менее тесные связи поддерживали только Саша и Мишей (мне, к тому времени, это тоже немало надоело). Меня скорее волновало, сколько баллов я наберу на экзамене, нежели есть ли на самом деле мир вне нашего чувственного восприятия. Сны полностью ушли из моей жизни в тот период; ушли пропорционально приходу бесконечной зубрежке наук. Последние и стали для меня объяснением мироздания: простым и не громоздким. Когда я увидел результаты экзаменов, я не был ни огорчён, ни обрадован. Самые средние результаты. Слишком мало для топовых Вузов и слишком много для местных шараг. После долгих размышлений с родителями, я обратил внимание на Божецкий Государственный Университет, располагавшийся, как ясно из названия, в соседнем Божецке. Не видя достойных альтернатив, я подал туда документы. *** В сам Божецк я переехал уже будучи студентом; факультет - Гуманитарное обеспечение национальной культурной безопасности (что бы это не значило). Я не шучу, на висевшем в здании Университета листе с информацией о факультетах присутствовала эта, нанесенная простым карандашом, надпись. Родителей радовало, что я таки сумел поступить на бюджет. Они обещали высылать мне немного денег ежемесячно. Если прибавить к этому стипендию в размере 1921 рубля, то получалась сумма, на которую можно было жить и без поедания местной общажной флоры и фауны. У меня сложилось странное первое впечатление об одногруппниках. Все они были какими то... отстраненными, что ли. Все бледные, долговязые, темноволосые... они напоминали мне семейство вампиров. Время шло, проходили пары, совсем не сложные семинары и скучноватые лекции. С моими представлениями о студенческой жизни не совпадал один факт - у самих студентов не было никакой жизни. Они приходили на занятия, учились, уходили к себе и там запирались. Ни слуху, ни духу для следующих занятий. Так получилось, что я жил один - мне не нашли соседа - и потому не знал ни о ком ровным счётом ничего. В разговорах с родителями я, естественно, упоминал, что постоянно общаюсь с ними, а на вопрос: "о чем?" отвечал размыто: "Да, обо всем". Со временем это стало невыносимым. Я возвращался к себе с тягучей, давящей мыслью о собственной ненужности. Я воображал, будто мои одногруппники на самом деле тесно контактируют друг с другом, а надо мной решили просто пошутить, поставить эксперимент. Я отсаживался на все более дальние парты, пытаясь дистанцироваться от неприятных мне людей. Я сожалел, что не последовал за школьными друзьями; например, как Миша, не уехал в другой город. Я готов был принять любую судьбу, кроме той, которую мне приходилось переживать. Кошмары снова вернулись ко мне. Места моего детства в них представало передо мной абстрактными образами, как фотография без фокуса, как если бы из тех мест убрали все детали, оставив только несколько общих, определяющих местность черт. Так продолжалось ровно месяц. В первый день новой части осенней поры все переменилось. *** В ту пору солнце уже начало скрываться за горизонт в ранние часы. Единственным источником света в аудитории, которую мне нужно было прибрать, была скромно горящая оранжевым лампочка - реликт советской эпохи. Я ритмично водил тряпкой по доске, и звук этот совпадал со стуком сердца. Как вдруг к ритмичным ударам прибавились приближающийся шаги, скрип двери, голос, спрашивающий: "Не отвлекаю?". Я несколько секунд стою ошарашенный. Тут я почти ни с кем не разговаривал, и тут бац, заговорили сразу со мной. - Нет, нисколько, - отвечаю я, и смотрю в дверной проем. Там стоит один из моих "вампиров"- одногруппников. Рукава на его рубашке закатаны; наверное, он, как я, занимался уборкой. - Ты ведь знаешь, кто мы такие? - спросил он меня с какой-то необычной решимостью, будто хотел окончательно решить для себя давно назревший вопрос. - Знаешь? - Э-э, студенты... вампиры? - я говорил, не разбирая собственных слов. В последующую секунду я весь покраснел от стыда. Я сам понять не мог, как сказал такую глупость. В ответ он лишь недоуменно посмотрел на меня, и тихонечко рассмеялся. - Прости, прости, - сказал он. - не совсем так. Я и не думал, что ты о нас думаешь в таком ключе. Ха-ха, прости меня. Я никак не мог понять, к чему он клонит... - Всё дело в том, что... Ты наверное думаешь, что мы такие все отстраненные и асоциальные, потому что тебя не уважаем? Нет, это не так. Правда, немного, как бы это сказать... глубже сокровеннее. Правда в том, что мы не совсем просты ученики, мы... давай расскажу подробнее... С этими словами он подошёл ко мне ближе, встав прямо напротив, так, что я мог чувствовать его дыхание. - В нашей стране издревле повелось так, что элита её формировалось преимущественно из людей целеустремленных, но мало пригодных для реальной государственной работы. Таких можно было обвинять во всем, чем только можно, казнить разными способами на потеху толпе. Сделал худо стране - на кол или на плаху. Так сформировал ась внешняя элита. Так сказать, внешняя окраска храма государственного аппарата. Попутно с этим формировалась также альтернатива. Внутренняя, скрытая элита, если её можно таковой назвать. Входившие в её число люди никак не отличались от остальных, самых простых людей. За одним исключением - они-то и принимали важнейшие для государства решения. И за это им не было ничего, никакой славы, никаких денег. Они понимали, что если не они, но никто не сможет привести нашу страну к истинному величию. Так и получилось, что, в то время когда внешняя элита формируется в лучших университетах страны или зарубежного мира, истинная внутренняя элита создаётся здесь, в самых обычных образовательных организациях. Знаешь ли ты, что люди обычно бегут из таких обречённых, забытых Богом городов, как Божецк? Этот университет сокращённо называется БоГУ, это не просто так - это своеобразный маркер для “наших”. Да, как ты уже, надеюсь, понял, все мы здесь представители внутренней элиты. Внешне как остальные, только впереди у нас практически монашеское служение государству. Понял меня? Я не знал, что на это ответить. Возможно, это продолжение розыгрыша, и все это лишь лапша на мои уши. Но ведь возможно и обратное... - Ты, наверное, думаешь, вот опять какие-то мажоры, "не такие как все" и прочее... Это не так. Мы полная противоположность внешней элите. Вся эта система изначально создавалась, как дихотомия знаешь, что это такое? - Противоположности? Типа как Инь-Янь? - Да, почти. Только этот китайский символ слишком замешан на мужском и женском началах, мы от этого отказываемся. Так вот, в чем суть моей мысли. Ты к нам попасть не сможешь, увы, соболезную. Но есть одно большое НО, которое... несколько возвышает тебя над остальными. Вот, смотри, ты знаком с этим человеком. Он протянул мне телефон, на экране которого была фотография Миши в строгом чёрном костюме. - Да, это мой одноклассник. - Отлично. Так вот, он один из нас; всегда им был. И он однажды назвал твоё имя. Назвал его очень важным людям. Теперь, дорогой мой, ты будешь помогать нам, да и всей стране в целом. По стеклянной поверхности окон забарабанили мелкие капли дождя. *** Дождь не прекращался всю ночь и весь следующий день. Мой новый знакомый сидел напротив, за простым деревянным столом, в самой обычной общажной комнате, сидел, скрести ноги, помешивая ложкой дымящийся чай. Позади него, за окном, чёрные контуры сбросивших листву деревьев вырисовывались на фоне белесого неба, напоминая карандашный рисунок. - А где твой сосед? - спросил я, желая прервать продолжительный период тишины. - Ушёл, - ответил он, - ты лучше скажи мне, как ты познакомился с ним (указал пальцем на фотографию Миши). Я пересказал ему всю свою историю. Вряд ли они сильно удивила моего собеседника, по крайней мере, по выражению его лица этого нельзя было сказать. - Что касается прошлого, - прервал он свои немые размышления, - и ваших кошмаров... Есть один вариант избавиться от них. Вариант до смешного простой, он был мне подсказан нашим общим знакомым. Странно, что он не рассказал тебе о нем. В общем, тебе надо вернуться в то место, о котором ты рассказывал. Увидеть его в нынешнем состоянии, развенчать миф, так сказать, разрушить детские представления. Знаю, это может звучать жестоко, но, поверь мне, друг, это совсем просто... Да что я объясняю тебе, как маленькому, ты и сам все понимаешь. Я чувствовал, что мой новый знакомый этими словами не рассказал мне ничего нового, а лишь открыл прямому восприятию давно устоявшийся факт, глубоко закрытый в моей душе. IV. Я долго искал возможность вернуться домой. Выходных было недостаточно, а каникулы были ещё не скоро. Наконец, такая возможность представилась, когда, придя на занятия в четверг, я почувствовал жар. Весь учебный день я сидел, плавясь на стуле, чувствуя, как мой мозг медленно разжижается в черепной коробке. Получить больничный не составило труда. Минимум вещей, самый дешёвый билет, несколько начав на поезде. Потом пару километров на автобусе, недолго пешком. Знакомые дворы. В груди нарастает вибрация, в этом путешествии есть нечто сверхъестественное. Или скорее сверхчувственное. Как будто все, что происходило в моей жизни, происходило только ради этого. Ради тихого стука моих шагов по треснувшему мокрому асфальту, ради шелеста опадающих листьев, ради далёкого поскрипывания старых качелей. Все лица, мелькавшие передо мной в течении всей моей жизни, все они смотрели на меня откуда-то свыше. Из окон домов? Нет, выше, ещё выше. Все, что открылось для меня в последнее время: эзотеризм, тайная элита, все это не имело смысла перед лицом всеохватывающего факта существования меня во времени. Моё прошлое в этом месте существует вне зависимости от моего нынешнего состояния. Память то и дело напоминает об этом, воспроизводя картины прошлого... Ох, это прошлое. Оно сильнее всякого факта, путь и совсем невероятного. Что я должен узнать, чтобы изменить свое мнение? Я захожу за угол. Там все то же здание с рисунком молнии, все тот же гараж. Я смотрю в пространство между ними. Все смотрю и смотрю. Чувствую, как становится холоднее. Руки немеют, ноги начинают дрожать. В этом небольшом по размеру пространстве не было ничего, но я увидел там всего себя, полностью, без утаек. Ноги подкосились, и я упал на спину. Я чувствовал, как слезы текут из моих глаз. Голова работала на пределе. Кажется, я только сейчас начал осознавать все, что происходило со мной последние года. Будто жизни у меня и не было все это время, будто это был один продолжительный сон, который я и осознавал, как сон. Я только сейчас понял, что по настоящему существовал все это время. Осознал, и лежал, и плакал... ...И в это время на моё распластанное по грязной земле тело падали хрусталики первого снега. На моё распластанное тело... На моё тело... На тело... Тело... Тел... Те... Т... Т... Т... Ты... Ты меня... Ты меня слышишь?.. - А? - очнулся я. Передо мной стоял мой университетский знакомый. - Б! - ответил знакомый голос у меня за ухом. - Здороваться надо с людьми, а не в окошко смотреть. Миша ничуть не изменился с нашей последней встречи. - О чем задумался? - спросил он. - Да так, просто фантазии. Я не мог понять, как я здесь оказался. - Давно ты здесь? - попытался я вернуть ясность происходящему. - На тебе! Сам позвал же и забыл! Вчера приехал, под вечер. Об этом я тебе писал. И более того, ты это моё сообщение читал. Миша казался слегка более разговорчивым, чем я его помнил. Картина этой реальности не складывалось у меня в голове. Я был уверен, что сейчас нахожусь в Кирове. - Никогда нельзя быть уверенным в чем-то наверняка, - влез в разговор наш знакомый. - Что? - Память - штука изменчивая. Чувство, будто я попал куда-то не туда. Будто кто-то вдруг заменил всех знакомых мне людей. Дверь позади Миши открылась. *** - И что это значит? - То и значит - бездна поглотила тебя. - Бездна? - То пространство, которое ты мне описывал. - Бездна... - Именно. Сам не знаю, что это. Она зациклена на тебе. Или ты на ней, смотря как посмотреть... - И что мне делать? -... - Что мне делать?! -... - Что!? -... - А-а-а-а-а-а-а-а-а... Нет! Нет! Нет! *** Его мёртвое тело лежало возле меня. Сквозь трещины в разбитых толстых очках просачивалась кровь. Он был последним из нашей школьной группы; остальные исчезли задолго до этого. Остался лишь я, да Миша, который прямо сейчас стоит рядом со мной, напротив злосчастного поворота. В следующую секунду он будет уже мёртв. *** Кажется, это был Степа. Его повзрослевшее, щетинистое лицо я наблюдал прямо перед собой в тот момент, когда окончательно очнулся. - Тебе повезло, - сказал он, улыбаясь. С тех пор мы часто встречались. Во время этих встреч он говорил мне, что не имеет понятия, как я мог оказаться в том дворе, напротив гаража и будки с электрогенератором. А более того, он не знает, как мог рядом со мной оказаться Миша, ещё два часа назад находившийся в Москве. *** Он вгляделся в пасмурное ноябрьское небо столицы, и полной грудью вдохнул ледяной воздух. Зубы отяжелели, боль отдавала в глаза. С крыши открывался печальный вид на безлюдные дворы. Шаг, и человека, которого звали Мишей, не стало. Все, что хранились в его голове в момент, исчезло. Все, что он из себя представлял, исчезло. Все, чем он был, исчезло. Все, что он чувствовал, исчезло. Все, чем он казался другим, исчезло. Все, чем он казался себе, исчезло. Сам он исчез. А в это время, на другом конце бытия, я лежал напротив бездны. *** Как же так произошло, что все они исчезли? Возможно, это всего лишь совпадение. Я не мог понять их мотивы, я лишь заслонял их стремления своими; их прошлое заменял своим; их души заменил на свою собственную. Возможно, я был двузначен; возможно, была во мне и другая сторона. И бездна ответила утвердительно на мои вопрошания. Боюсь, я не смогу до конца понять сущность происходящих вещей. Может, кто-нибудь и сможет, но точно не я. Как-то это все сумбурно, не находите?