Дары на Рождество

      Один франк и восемьдесят су. Это было всё, что осталось в кошельке Катрин Монсальви после оплаты проживания и закупок еды к празднику. За каждую из этих монеток молодой женщине пришлось торговаться с бакалейщиком, зеленщиком, мясником так, что даже уши горели от безмолвного неодобрения торговцев и других покупателей, которое вызывала подобная бережливость Катрин. Катрин пересчитала три раза. Один франк восемьдесят су. А завтра светлый семейный праздник Рождества. Единственное, что молодой мадам Монсальви оставалось сделать в её положении, это хлопнуться на старенькую видавшую виды кушетку и зареветь. Именно это Катрин и сделала. Отсюда напрашивается вполне философский вывод, что наша жизнь состоит из слёз, вздохов и улыбок, причём вздохи преобладают. Пока хозяйка дома рыдает на кушетке и предаётся всем этим стадиям, оглядим самый дом. Очень скромно меблированная квартирка за три франка в неделю. В обстановке не сказать чтобы вопиющая нищета, но скорее красноречиво молчащая о себе бедность. Внизу, на парадной двери, ящик для писем, в щель которого не протиснулось бы ни одно письмо, и кнопка электрического звонка, из которой бы ни одному смертному человеку не удалось бы выдавить ни звука. К сему присовокуплялась карточка с надписью: «Мс-е Арно Монсальви». «Монсальви» развернулось во всю длину в недавний период благосостояния, когда обладатель указанного имени получал сорок франков в неделю. Теперь, после того как этот доход понизился до тридцати франков, буквы в слове «Монсальви» потускнели, словно не на шутку задумавшись: а не сократиться ли им в скромное и непритязательное «М»? Но когда месье Арно Монсальви приходил домой и поднимался к себе на верхний этаж, его неизменно встречал возглас: «Арно!» и нежные объятия его прекрасной и любящей жены — мадам Монсальви, уже представленной любезным читателям и читательницам под именем Катрин. А это, право же, очень мило. Обессилев от рыданий, Катрин кончила плакать и встала с кушетки, прошлась пуховкой по щекам. Теперь она стояла у окна и уныло взирала на серую кошку, прогуливавшуюся по серому забору вдоль серого двора. Завтра Рождество, а у неё только один франк восемьдесят су на подарок Арно! Долгие месяцы Катрин выгадывала буквально каждый су, и вот всё, чего она достигла. На тридцать франков в неделю далеко не уедешь. Расходы оказались больше, чем она рассчитывала. С расходами всегда так бывает. Только один франк восемьдесят су на подарок Арно! Её Арно! Сколько радостных часов она провела, придумывая, что бы такое ему подарить к Рождеству. Что-нибудь совсем особенное, редкостное, драгоценное, что-нибудь, хоть чуть-чуть достойное высокой чести принадлежать её любимому мужчине, её мужу. В простенке между окнами стояло трюмо. Приходилось ли когда-нибудь вам смотреться в трюмо трёхфранковой меблированной квартиры? Очень худой от природы и подвижный человек может, наблюдая последовательную смену отражений в его узких створках, составить себе довольно точное представление о собственной внешности. Катрин, которая была хрупкого сложения, смогла в совершенстве овладеть этим искусством. Она вдруг отскочила от окна и бросилась к зеркалу. Глаза её сверкали, но с лица за двадцать секунд сбежали все краски. Быстрым движением она вытащила шпильки и распустила волосы. Надо бы вам сказать, что у четы Монсальви было два сокровища, составлявших предмет их гордости. Одно — золотые часы Арно, некогда принадлежащие его деду, а потом и отцу, другое — волосы Катрин. Если бы царица Савская проживала в доме напротив них, Катрин, помыв голову, непременно просушивала бы у окна свои распущенные густые волосы цвета расплавленного золота и длиной до колен — специально для того, чтобы заставить померкнуть все наряды и украшения её величества. Если бы в том же доме напротив жил царь Соломон и служил швейцаром, а все свои накопленные богатства хранил в подвале, Арно, проходя мимо, всякий раз доставал бы свои часы из кармана — специально для того, чтобы увидеть, как он рвёт на себе бороду от сильной зависти. И вот прекрасные волосы Катрин, длинные и густые, рассыпались, блестя и переливаясь, точно струи золотого водопада, способные своей красотой затмить любую драгоценность из дворцов правителей. Они спускались ниже колен и плащом окутывали почти всю её фигуру. Но она тотчас же, нервничая и торопясь, принялась снова подбирать их. Потом, словно заколебавшись, с минуту стояла неподвижно, и две или три слезинки упали на ветхий красный ковёр. Старенький коричневый жакет на плечи, старенькую коричневую шляпку на голову — и, взметнув юбками, сверкнув невысохшими блестками в глазах, она уже мчалась вниз, на улицу. Вывеска, у которой она остановилась, гласила: «Мадам Латремуй. Всевозможные изделия из волос». Катрин взбежала на второй этаж и остановилась, с трудом переводя дух. — Не купите ли вы мои волосы? — спросила она у мадам — статной рыжеволосой женщины с изумрудно-зелёными глазами, которая деловито окинула взглядом хрупкую и изящную фигурку Катрин. — Я покупаю волосы, — ответила ей мадам. — Снимите шляпу, надо посмотреть товар. Снова заструился удивительной красоты золотой водопад. — Двадцать франков, — сказала мадам, привычно взвешивая на руке густую массу. — Давайте скорее, — сказала Катрин, подавляя дрожь в голосе. Следующие два часа для Катрин пролетели как на розовых крыльях — да простится мне великодушной аудиторией эта избитая и затасканная всеми, кому не лень, метафора. Катрин рыскала по магазинам в поисках подарка для Арно, который ещё нескоро должен был прийти с работы. Наконец поиски её увенчались успехом. Она нашла подарок для мужа. Без сомнения, это было создано для Арно, и только для него. Ничего подобного не нашлось в других магазинах, а Катрин в своём стремлении любящей жены устроить для возлюбленного мужа небывалое ранее Рождество всё в них перевернула вверх дном. Подарком для Арно стала платиновая цепочка к карманным часам, простого и строгого рисунка, пленявшая истинными своими качествами, а не показным блеском, — такими и должны быть все хорошие вещи. Её, пожалуй, даже можно было признать достойной часов. Как только взор Катрин пал на неё, она поняла, что цепочка должна принадлежать Арно. Она была такая же, как сам Арно. Скромность и достоинство — эти качества отличали обоих. Двадцать один франк пришлось уплатить в кассу, и Катрин поспешила домой с восемьюдесятью су в кармане. При такой цепочке Арно в любом обществе не зазорно будет поинтересоваться, который час. Как ни великолепны были его часы, а смотрел он на них часто украдкой, потому что они висели на дрянном кожаном ремешке. Но дома оживление Катрин поулеглось, уступив место предусмотрительности и расчёту. Молодая женщина достала щипцы для завивки, зажгла газ и принялась исправлять все разрушения, причинённые великодушием в сочетании с преданной любовью. А это всегда тягчайший труд, мои дорогие, исполинский труд. Не прошло и сорока минут, как остриженная голова Катрин, теперь ощущавшаяся молодой женщиной как почти невесомой, покрылась мелкими локончиками, которые сделали её удивительно похожей на мальчишку, удравшего с уроков. Катрин посмотрела на себя в зеркало долгим, внимательным и критическим взглядом. «Ну, — сказала она себе, — если Арно не убьёт меня сразу, как только взглянет, он решит, что я похожа на одну из хористок в «Мулен Руж». Но что же мне было делать, ах, что же мне было делать, раз у меня был только один франк и восемьдесят су!» В семь часов трудами Катрин был заварен горячий и ароматный кофе, раскалена сковородка на газовой плите — дожидаясь бараньих котлеток. Арно никогда не имел привычки запаздывать. Катрин зажала платиновую цепочку в руке и уселась на краешек стола поближе к входной двери. Вскоре она услышала его шаги внизу на лестнице и на мгновение побледнела. У неё была привычка обращаться к богу с коротенькими молитвами по поводу всяких житейских мелочей, и она торопливо зашептала: — Господи, сделай так, чтобы я ему не разонравилась! Дверь со скрипом отворилась, Арно зашёл и закрыл её за собой. У молодого Монсальви было худое и озабоченное квадратное лицо с тёмными кругами под большими чёрными глазами. Нелёгкое дело в двадцать три года быть ответственным за свою созданную семью! Арно уже давно было нужно новое пальто, и руки часто мёрзли без перчаток. Арно неподвижно замер у дверей, точно охотничий пёс, учуявший тетерева или перепела. Его чёрные глаза остановились на впавшей в смятение Катрин с выражением, которого она не могла понять, и ей стало страшно. Лицо Арно не выражало ни гнева, ни удивления, ни упрёка или ужаса — ни одно из тех чувств, которые можно было бы ожидать. Он просто смотрел на неё, не отрывая взгляда, и лицо его не меняло своего странного выражения. Катрин соскочила со стола и бросилась к нему. — Арно, любимый мой, — закричала она, — не смотри на меня так! Я остригла волосы и продала их, потому что я не пережила бы, если б мне нечего было подарить тебе к Рождеству. Они опять отрастут. Ты ведь не сердишься, правда? Я не могла иначе. У меня очень быстро растут волосы. Ну, поздравь меня с Рождеством, Арно, и давай радоваться празднику. Если б ты знал, какой я тебе подарок приготовила, какой замечательный, чудесный подарок! — Ты остригла волосы? — спросил Арно с напряжением, как будто, несмотря на усиленную работу мозга, он всё еще не мог осознать этот факт. — Да, остригла и продала, — сказала Катрин, потупившись. — Но ведь ты меня всё равно будешь любить? Я ведь всё та же, хоть и с короткими волосами. Арно недоумённо оглядел комнату. — Так, значит, твоих кос уже нет? — спросил он с бессмысленной настойчивостью. — Не ищи, ты их не найдешь, — сказала Катрин. — Я же тебе говорю: я их продала — остригла и продала. Сегодня сочельник, Арно. Будь со мной поласковее, потому что я это сделала для тебя. Может быть, волосы на моей голове и можно пересчитать, — продолжала она, и её нежный голос вдруг зазвучал серьёзно, — но никто, никто не мог бы измерить мою любовь к тебе! Жарить котлеты, Арно? И Арно вышел из оцепенения, он бережно привлёк к себе Катрин и крепко обнял, прильнув губами к её макушке. Будем скромны и не будем мешать супругам Монсальви выражать тепло и нежность друг к другу. Выпустив Катрин из объятий, Арно достал из кармана свёрток и бросил его на стол. — Не пойми меня ложно, Катрин, — сказал он. — Никакая прическа и стрижка не могут заставить меня разлюбить мою бесценную и прекрасную Китти. Но разверни этот свёрток, и тогда ты поймёшь, почему я в первую минуту немножко оторопел. Белые проворные пальчики Катрин рванули бечёвку и бумагу. Последовал крик восторга, тотчас же — увы! — чисто по-женски сменившийся потоком слёз и стонов, так что потребовалось немедленно применить все успокоительные средства, имевшиеся в распоряжении хозяина дома. Ибо на столе лежали гребни, тот самый набор гребней — один задний и два боковых, — которым Катрин давно уже благоговейно любовалась в одной витрине элитного магазина. Чудесные гребни, настоящие черепаховые, с вделанными в края блестящими камешками. Они стоили дорого — Катрин знала это, — и сердце её долго изнывало и томилось от несбыточного желания обладать ими. И вот теперь они принадлежали ей, но нет уже прекрасных кос, которые украсил бы их вожделенный блеск. Всё же она прижала гребни к груди и, когда, наконец, нашла в себе силы поднять голову и улыбнуться сквозь слёзы, сказала: — У меня очень быстро растут волосы, Арно! Тут она вдруг подскочила, как ошпаренный котенок, и воскликнула: — Ах, боже мой! Ведь Арно ещё не видел её замечательного подарка. Она поспешно протянула ему цепочку на раскрытой ладони. Матовый драгоценный металл, казалось, заиграл в лучах её бурной и искренней радости. — Разве не прелесть, Арно? Я весь город обегала, покуда нашла это. Теперь можешь хоть сто раз в день смотреть, который час. Дай-ка мне часы. Я хочу посмотреть, как это будет выглядеть всё вместе. Но Арно, вместо того чтобы послушаться, лёг на кушетку, подложил обе руки под голову и улыбнулся. — Китти, — сказал он, — придется нам пока спрятать наши подарки, пусть полежат немножко. Они для нас сейчас слишком хороши. Часы я продал, чтобы купить тебе гребни. А теперь, пожалуй, самое время жарить котлеты. За совместным ужином, состоящим из жареных котлет и салата, супруги Монсальви наслаждались обществом друг друга, исполненные нежности и тепла взгляды мужчины и женщины часто встречались, рука Катрин погладила Арно по его гладко выбритой щеке, а Арно нежно пропускал сквозь пальцы остриженный золотой шёлк волос Катрин. Эти двое любящих молодых супругов в канун Рождества пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами, не думая ни о чём, кроме как о том, чтобы в светлый праздник подарить дорогому человеку крупицу радости. Катрин ласково смотрела в глаза Арно, одаривая чарующей улыбкой, фиалковые глаза её сияли мягким светом. Арно не сводил влюблённого взгляда со своей жены, думая, что даже с остриженными волосами она затмила бы красотой Венеру. Даже если сейчас их подарки друг для друга были слишком хороши, всё же муж и жена Монсальви привнесли нечто особенное в это Рождество для дорогих и любимых людей.