Свобода и сила

Как можно было ей отказать? Это совершенно невежливо со стороны воспитанной дамы, но нужно признать, что лучше уж Арушалай. Если бы принеслась Сиила, которая не понимала намёков, или, что совсем катастрофично, Дейран — испортилось бы не свидание, а всё утро. — Конечно, дорогая, присаживайся, — согласилась Невесафет, лишь на секунду позволив себе грустно прикрыть глаза. — Ой, я надеюсь, я не помешала? — от глаз суккубы не могла не уйти даже такая мелочь, её род живёт на эмоциях и чувствах, питается ими, чувствует их по запаху, но вряд ли это изъян прекрасной, чуткой Арушалай. Невесафет действительно любила её той мягкой и грустной любовью, которую можно испытывать только к дорогой подруге, которая нуждается во внимании и понимании. Как к Угольку, например. В её глазах суккуба была похожа на лань, осторожно берущую угощение с протянутой руки, таящую надежду на то, что после эта рука не ударит её. Свидание просто не могло остановить искреннее желание Невесафет принять её, когда она этого хочет. — Нет, нет, — успокаиваивающая улыбка немного разрядила обстановку, — ты можешь приходить, когда пожелаешь, у меня всегда есть для тебя время. Вина? — Да, вино хорошее, я принесу бокал, — участливо заверил её монгрел, хотя в вине и совершенно не разбирался. Если его любит командор — значит, это самое хорошее вино в мире. Сомневаться во вкусах такой женщины, как она просто не приходило в его голову, казалось, она разбиралась во всём. В еде, в одежде, в стратегии. В мужчинах, наверняка, тоже. Поэтому он уже был готов к тому, что когда-нибудь поползут слухи о том, что Невесафет заинтересовалась каким-нибудь аристократом, которые обивали пороги её кабинета. Высокородным, красивым, воспитанным, которым он не является по всем параметрам. Да хотя бы не полу-ящерицы, даром, что без опухолей, как у подземных чудовищ. Это кольнёт его сердце, но будет закономерным. Арушалай наклонилась поближе, понизив голос, тихо зашептала прямо в острое ухо: — Я точно не помешала? Вы были вдвоём и-… Ох, я точно невовремя, — сокрушенно прикрыв рукой рот, она отодвинулась, но голос её звучал так же тихо, — прости, прости, я не поняла сразу. — У меня всё равно не получается, — в тон проговорила тифлинг, мотнув головой, и цепочка между её рогов повторила движение, — останься. Неловкое свидание перетекло в алкогольные разговоры. Темы менялись быстро, от обсуждения проблем торговли и тяжести постоянных совещаний перешли к предпочтениях в еде, тонкостей работы управляющей имением, в которых Невесафет разбиралась отлично: — Это просто кошмар, — вздыхала тифлинг, переходя уже к третьему бокалу, — одна из моих горничных отказывается носить очки, ведь «они ей не идут», и как-то раз вместо полировки перил в холле вымазала их в чёрной краске! Её даже не смутил запах, который потом выветривали несколько дней, открыв все окна и двери, а от растворителя слез весь лак с дерева и оно пропиталось чёрным. Пришлось перекрашивать перила, и снова ужасно пахло краской, у меня так болела голова, что я и решилась на маленькое путешествие в качестве отпуска. И что вы думаете? , — горячо возмущаясь, Невесафет забыла о приличиях и сдержанности, говорила слишком громко, не стесняясь бурных реакций мимики и греющих уши посетителей таверны, которые готовились понести слухи по городу, как эпидемию гриппа, — последнее, что я помню — как заснула в снятом хорошеньком домике за городом, а проснулась в луже крови на носилках в Кенабресе, едва не по кусочкам. Говорят, вставай, красавица, погуляй тут с нами на ярмарке, а потом будем разбираться. Хорошо хоть, что Кейликамар меня как-то нашла. Я думала, что её убили, а она меня как-то в расшелине отыскала, на груди свернулась. — Нифига история, — востихился Ланн, у которого уже сияла румянцем половина лица от количества выпитого. Оба глаза задорно блестели. Арушалай, которую слабо брал алкоголь, охала и качала головой, сочувствуя. — Но ты же выжила? А, прости, — хлопнул себя по лбу монгрел, захохотав. Компания засмеялась в ответ. — А я как-ть потерялась в Десяти Тысячах Желаний, — вдруг вставила Арушалай, которая не очень любила раскрывать своё прошлое, считая его постыдным. Доверить людям что-то оттуда — очень сложная вещь, и оттого ценная, — это ну… Публичный дом, практически бесконечный, но выглядит небольшим снаружи. Заходишь — и тебе тут же предлагают то, чего ты хочешь. Лезут в голову, выуживают фантазии, и где-то тут же появляется комната с тем, чего ты хочешь. Но я забыла дорогу на выход. — А если ты желаешь есть? — Тогда твоё желание вывернут. Встретишь там что-нибудь… Ну, не знаю, суккубу в облике того, кто тебе нравится. Или главным блюдом будет плоть твоего давнего врага. Потом тифлинг учила обоих пить на брудершафт, прихватывая за левый локоток Ланна, чтобы почувствовать тепло чешуйчатой кожи. Прямо как у её фамильяра, плотная и не колючая. — А ты сбрасываешь кожу? — вдруг поинтересовалась она, не выпуская из рук пятый бокал. От неё пахло алкоголем и парфюмом. Терпким запахом свежей травы и, немного — какими-то цветами, чьи названия он не знал. Хотелось уткнуться в оголенную ключицу, глубоко вдохнуть, обжигая дыханием. — А? — рассеянно переспросил вырванный из фантазий Ланн, — а, ну да. Хожу облезлый, страшный, вся лежанка в чешуе. Под наплечником собирается противно. Кто-то играл на сазе, принесённом из покоев Невесафет, кто-то выстукивал ритм по столу — на освобожденом от столов пространстве танцевали две фигуры. Невесафет, с грацией, свойственной аристократам, которых учили правильно вести себя на празднествах, и Арушалай, с ещё более величественной походкой и плавными движениями, тёмным очарованием суккубы. Ладони на талии партнёрши, сцепленные в замок отставленные руки — в этом тандеме было прекрасно всё, от фигур и до хвостов, плавно двигающихся в такт движениям, и не важна была даже неловкость, с которой покачивались чуть пьяные дамы. Люди в таверне в восторге смотрели на незамысловатый танец, не исключая Ланна и присоединившихся к мероприятию Уголька и Вольжифа. Девочка от радости хлопала в ладоши. За окном было темно, уставшие от тренировок солдаты занимали все посадочные места, некоторым не хватило места и они стояли у двери с кружками, делая небывалую кассу Полумере. Уставшие девушки под нестройные апплодисменты опустились на стулья, растрёпанные волосы Невесафет рассыпались по плечам, ранее прямые, а теперь закруглявшиеся на концах. — Вот скажите мне, — лукаво прищурившись, промурлыкал тифлинг, пропустивший кружку пива за компанию, и его улыбка не предвещала ничего хорошего, — я тут на углу услышал птичку, которая напела мне, что у нашего цветочка Камелии какие-то тёмные секретики. Её несколько раз видели в компании какого-нибудь солдатика, с которым она скрывалась в тёмном уголке. Каждый раз с разным, а потом некоторые из них дезертируют. Что думаете, м? Что она там делает с ними? Присутствующие удивлённо затихли. — Может быть, она помогает тем, кто устал? — Уголёк, единственная, кто пил не алкоголь, а чай, задумчиво поглядывала на Сажу, будто та знала ответ. Ворона явно не знала. — Ага, — скривилась командор, будто ей подсунули под нос гнилое яблоко и просили съесть, — конечно, похожа она на душеспасительную барышню. Наверное, ест их там. Вагина с зубами. Ох, прошу прощения, — поспешно извинившись, она пригубила вино, — надо будет за ней присмотреть. Но Вольжиф, давай позже о сплетнях. Нужно было признать, что разбавление компании новыми лицами прошло безболезненно, время начало течь быстрее за шумными разговорами. И принесло неожиданное облегчение от липкого чувства неуверенности. Раньше Невесафет не замечала за собой такого, но в груди занялась маленькая колкая крупица, не дающая расслабиться. Ревность. Арушалай так прекрасна в своей нежности и почти детской любопытности и искренности, такая красивая и милая. Что, если она нравится Ланну? Нельзя не признать, что она прелестна. Чувство было незначительным, пьяным и нелогичным, но именно собственное отрицание позволило ему пустить корни. Завтра, как только она проснётся, оно исчезнет и покажется глупым, но сейчас… Ревность — чувство плохое, неправильное. Отравляющее искреннюю любовь, превращающую её в навязчивую идею и контроль. Но из него произросла и другая мысль — о, она действительно ужасно влюблена. Она следила за каждым движением Ланна, улыбалась его кривой улыбке. Желание прямо сейчас коснуться его заняло голову, превратив разговоры в белый шум на фоне. Всё сознание требовало потянуться к нему ближе, коснуться руки, сказать что-нибудь, поцеловать, в конце концов. Его было сложно контролировать, сознание, затуманенное алкоголем, выкрутило чувства в навязчивую идею. Запасы эльфийского вина иссякли, миледи. В глубокой ночи они разошлись, чуть пошатываясь. Вольжиф — куда-то, откуда вылез, Уголёк — в свою комнату, Арушалай предпочитала спать в храме. Последним поднялся Ланн, и, всё-таки всучив деньги за выпивку, удалился к двери. Солдаты давно ушли — отбой не ждал. Невесафет тяжело поднялась, приглаживая волосы, и двинулась к выходу, чуть пошатываясь. Запнулась, царапнув порог обитыми металлом ботфортами, и полетела прямо на землю, не удержавшись на слабых ногах. Мир пошатнулся, голова заболела, подкатывала тошнота, желудок грозился исторгнуть из себя выпитое вино, но встретиться лицом с грязью было не суждено. Что-то подхватило, помогло восстановить относительное равновесие. Рывками хватая ртом воздух, чтобы унять тошноту, тифлинг держалась вертикально. Напротив стояли Арушалай и Ланн. — Нормально? — раздалось над ухом взволнованным голосом. Монгрела самого пошатывало, он перестал держать её, но руки не убрал, осторожно расставил, чтобы при случае поймать обмякшее тело. — Плохо, — коротко и глухо отозвалась Невесафет, устало уткнувшись лбом в его плечо, позволив это себе в качестве приятного контакта, от чего её снова шатнуло. Но её снова удержали. Самой трезвой была Арушалай, но она тут же прикинулась уставшей и слабой. — Ланн, ты её проводишь? — Дыши, дыши. Пойдём, — позвал Ланн, осторожно делая шаг, прихватив тифлинга за плечи, бережно придерживая и что-то рассказывал, стараясь отвлечь, как приболевшего ребёнка. Два напившихся тела шли медленно, осторожно, придерживая друг друга, с чем вероятность упасть вместе возрастала. Суккуба смотрела им вслед из укрытия, надеясь, что они дойдут без приключений. Тихо хмыкнула. Должок вернула, теперь всё в их руках. Самая сложная часть — лестница. Перил на ней не было, поэтому карабкались вдвое дольше, чем в нормальной ситуации, а лестниц на пути было много. Благо, в Цитадели было, за что держаться. Кабинет встретил пустотой и тишиной. Стопка бумаги на рабочем столе стала больше, отчего Невесафет вздохнула, а Ланн только скосил сочувственный взгляд. Она действительно много работала. Хотелось помочь ей, но монгрел пока даже толком не мог читать, а значит, был бы бесполезен. Бумажную работу можно было скинуть на Кономи, но ей совершенно ничего нельзя было доверить. Командор крайне редко выбирала её сторону на собраниях, отдавая предпочтение Зосиэлю или ему, хоть он и высказывался просто так, без глубокого продумывания ситуации, как повелит сердце. Это было приятно. Невесафет вдруг опустилась на колени перед дверью своих покоев. Ланн удивлённо воззрился на её макушку, потом перевёл взгляд на подёргивающийся от негодования длинный хвост. Крепкий такой, гладкий и серый, с треугольничком на конце. Он привык к такой необычной конечности, постоянно видя её у Вендуаг, но хвост той был похож разве что на мышиный, тонкий, безо всяких наверший. Ключ никак не хотел вставляться в замок. Ни одной стороной, ни второй. С третьего раза всё-таки нырнул в скважину, но никак не хотел проворачиваться. Может, заел? Но Невесафет, вздохнув сокрушенно, повернула его в другую сторону, по часовой стрелке — дверь уже была закрыта, а она перепутала направление. Кейликамар бесшумно поприветствовала хозяйку с кровати, хотя Ланн вообще ничего не заметил. Тифлинг поднялась, опираясь о дверной косяк. — Спасибо, что помог дойти, — она слабо улыбалась, не торопясь скрываться в темноте, — ты сам дойдёшь? — Конечно, не в первый раз, — Ланн тоже держался за дерево двери, что не вселяло уверенности в его силах. Свалиться на лестнице — плохая судьба, но он был уверен, что справится. Хоть ползком, хоть уснёт в клумбе по пути. Невесафет улыбнулась в ответ, вздохнув. Очень не хотелось отпускать его. Сейчас они были одни, вокруг тишина, никто не помешает… Хотелось всё-таки решиться на что-нибудь, пока уставший разум лишён границ, не перешёл в нормальное состояние, когда такое было немыслимо и странно, она замерла бы в нерешительности, ничего не сделав. Но сейчас можно. Пьяным море по колено и всё прощается. Пересилив себя и волнение, она придвинулась ближе. Ланн тут же напрягся, готовый её поймать, но от свежего воздуха стало легче держаться на ногах и тошнота отступила. Невесафет обхватила его за шею, обнимая, специально оставляя ему пространство талии и спины, чтобы он тоже мог обнять её. И его ладони через пару мгновений действительно легли на спину и талию. Обнимался он крепко и тепло, они стояли, соприкасаясь щеками. Восторг разлился по сердцу, проступил жарким румянцем и улыбкой. Осмелев и чуть отодвинувшись, тифлинг скользнула взглядом по его губам. Потянулась к ним неторопясь, давая время отказаться, но этого не произошло. Закрыв глаза, она почувствовала его тонкие губы на своих. Поцелуй был настоящим, тягучим, не просто клевок в одно место. И Ланн отвечал, подтянув её поближе. Она чувствовала разницу между обоими сторонами его лица — слева мягкая человеческая кожа, справа — тёплая, но плотная кожа ящера, лишенная губ. Горячее дыхание, закрытые глаза. У обоих сильнее забились сердца, не справляясь с чувствами. Проблемы куда-то уплыли, растворились, вытесненные радостью. Оторвавшись, Невесафет тихо хихикнула, пряча лицо. — Ну, я пойду, пока меня не вырубило, — посмеялся он в ответ, потирая шею. Они тепло попрощались и командор скрылась за дверью, а монгрел в коридоре. Нет, этот вечер был прекрасен. Это было лучше, чем свидание. От восторга хотелось закрыть глаза и заорать. С утра будет сложно, но не сейчас. — Ты видела? — горячо зашептала она гадюке, но та не очень хорошо понимала эмоции, хотя и поддержала радость хозяйки, скользнув ей на шею.