Верни верёвку

Его глаза бешено сияют. В его руках пистолет. Там не осталось пуль. – Ой, – прошептал Коля. Фёдор спокойно глядит на него, боковым зрением замечая пистолет, что так подходит ему. Идеально лежит в руке. Как для Гоголя создан. – Я знал, – кивает Фёдор. Достоевский медленно шагает вперёд. Доски не скрипят – когда то скрипели. Коля, поставив брови домиком, виновато глядит в спокойные глаза. – Прости пожалуйста... Я... Гоголь, не выпуская пистолет, достаёт из кармана пачку сигарет. А за ней и спичечный коробок. Первая, вторая, третья спичка чёрными летят на пол. Четвертая, пятая. Шестая зажглась, с горем пополам. Но целая сигарета уже валяется на полу. – ... Я случайно. Коля хватается за шею Фёдора. По-зверски притягивает к себе. Сливается с его губами, холодными и тонкими. Пистолет падает на пол, вторая ладонь ложится на шею Достоевского. Язык тянется, кажется, к самой глотке Фёдора. Коля жадно вцепился в его шею. Достоевский пытается вырваться, на что костлявые руки притягивают всё ближе и ближе. Когти дерут кожу. Губы полностью покрывают чужие, без возможности сделать вдох. Руки Коли толкают Фёдора к стене. Хребет и затылок скоро будет полностью в неё впечатан. Достоевский начинает отталкивать Гоголя, тот всё ближе. – Не. От. Тал. Ки. Вай. Ме. Ня, – сквозь поцелуй шепчет Коля. – От. Пус. Гоголь никак не реагирует. Он даже не хочет ничего говорить – не хочет отрываться. Фёдор додумывается ударить его коленом и оттолкнуть руками вновь. Коля, не устояв на месте, падает на пол. Достоевский, освободившись, забегает в ванную. Струя предательски тонкая. Раковина грязная и потрескавшаяся. Фёдор пытался выплюнуть всё то, что осталось. Хотелось блевать. Натурально. Голова кружилась, сердце стучало громче. А ведь ему снилось, как оно его трахает. Трахает, блять. Достоевский не может понять, что он чувствует. То ли что то по типу симпатии, то ли лютую ненависть. И то, и то воюет между собой всё время, с тех пор как Фёдор увидел Колю первый раз. 50/50. Любви ни больше, ни меньше чем ненависти. Ненависти ни больше, ни меньше чем любви. Любовь. За что Достоевский его полюбил? Вряд ли за характер, вряд ли за внешность. Полюбил силуэт, что виднеется в самый хуёвые моменты в жизни. Наверное. – Открыто, – вяло произносит Фёдор, услышав стук. В зеркале виднеются белые волосы. Светлые-светлые. Уже не ослепляют, и уже не черные, даже не серые. Его по прежнему, почему то, серые глаза сейчас яркие, как никогда. Именно их не хватало в силуэте. Тело по прежнему костлявое, но спина такая ровная, а кожа такая бледная, но при этом светлая. Не серая. – Федь. Коля чуть молчит. – Почему ты так ненавидишь меня? Почему ты так ненавидишь меня? Я не ненавижу тебя. – Я не ненавижу тебя. Я не ненавижу тебя. – Тогда почему ты всеми силами показываешь, что ненавидишь меня? Тогда почему ты всеми силами показываешь, что ненавидишь меня? Я не ненавижу тебя. – Я не ненавижу тебя. – Я просто тебе не нравлюсь? Я просто тебе не нравлюсь? Ты просто мне не нравишься. – Ты просто мне не нравишься. Коля кивает, глядя на голову, наклонившеюся над раковиной, в зеркале. – Ты мне нравишься, – пожимает плечами Гоголь, улыбаясь. Фёдор никак не реагирует. Не хочет ничего чувствовать. – Я не ненавижу тебя. – Это вместо "Ты нравишься мне?" – Не правда, – мотает головой Фёдор. – Я люблю тебя. Я люблю тебя, Федя. – ... Я не ненавижу тебя. В прихожей что то капает. Капает явно с потолка. "Затопили", – думает Фёдор. Не долго думая, выдаёт самую ёбнутую фразу, которую сейчас модно сказать: – Вас топили? Коля медленно оборачивается. Потом молчит. Поворачивается в Достоевскому, и опять несчастно глядит в зеркало. – Да нет. Не топили. Капает всё настойчивее. Достоевский отталкивается от раковины. Коля не пропускает того в прихожую: – Я уберу. Только стой. Стой тут. Фёдор пытается пробраться сквозь него. Но Гоголь говорит всё серьезнее. – Стой тут, – тревожно повторяет Коля. Но Достоевский опять пихает его. Грубо и злобно. Фёдор осматривает пол. На тёмных досках не сильно что либо видно. Но какое то темное пятно. Капает явно не вода. Но стоит только взглянуть наверх – огромное, огромное красное пятно. Свежее, так и сочится на пол в прихожей. – Нас затопили, – спокойно говорит Фёдор. Коля кивает. – Бывает. – Только чем то очень странным. Что же это? Пахнет кровью. Пятно на досках становится шире. – Это просто ржавая вода, ведь так? – Конечно, – улыбается Гоголь. – Сильно-сильно ржавая. Фёдора начинает чуть трясти. То ли от тошноты, то ли от страха, но это очень маловероятно. Не просто противно, а пиздец как мерзко от осознавания того, что буквально 5 минут назад это прижало Достоевского к стене, не выпуская из рук. Оно. Оно убило своего отца. – Твой отец совершил самоубийство, ведь так? – продолжает спрашивать Фёдор. – Так и есть, – кивает Коля. – Жизнь-жестяночка... Гоголь стоит, глядя на потолок, так как не знает, куда ещё смотреть. В любом случае, Достоевский не тупой, и понять сам всё может. Он не пятилетний ребенок и не похож на хранителя надежд. Коле хочется плакать, чтобы Федя его пожалел и понял. Но осознаёт, что того, кто совершает преступления, жалеть нельзя и невозможно. Их не жаль. – Тебе меня не жаль, Федя? Жаль ли Фёдору Гоголя? Жаль ли того, кого он ненавидел такое длительное время, ненавидит ли того, кого отвергает из за каждый частицы тела? Да, Фёдор всё ещё ненавидит Колю. Он стал таким же противным, как и в самые первые дни встречи. А на следующий день Достоевский пошёл в школу. Вернулся спустя сколько, три дня? Или два, что казались как тысяча бессонных ночей. В классе на него смотрят уже не как на жертву, а как на врага, исподлобья, испуганно. – Коли нету сегодня, – шептал Саша кому то. – Ты звонил ему? – Да, один раз. Потом мама не подпустила к телефону. – Может, спит? – Может... И все начали кивать, но глаза всё ещё смотрели в пол странно. То на Фёдора, то на старые доски. – Не знаешь, где Коля? – сказал кто то в спину. И это было определённо адресовано Фёдору. Как бы то сказочно не звучало... Достоевский медленно оборачивается, единственный глядя спокойно. – Умер, – совершенно случайно отвечает Фёдор, обернувшись. Все молчат. Уже не смеются, как часто было тогда, когда из уст Достоевского вылетало случайное слово, которое так долго рвалось наружу. А через два дня Фёдор стоял в квартире Коли, в ванной. Он глядел на тело, подвешенное на верёвке. Белое лицо, что было когда то сине-бледым, не выражало никаких эмоций, которых раньше было столько, что на это лицо не лезли. И вот теперь Коля похож на тот силуэт из видений. Просто существо, оболочка. Фёдор и правда сказал случайно, что Гоголь умер. Мог предположить, исходя из того, что же Коля всё таки натворил. А может, Фёдор любит его. Всё до единого: глаза, руки, губы, волосы, нос, брови, уши, шею, ключицы, живот, спину, колени. Любит всё то, что казалось таким противным и удачным, и кажется и до сих пор. И вот когда между Колей и его душой миллионы, он кажется хорошим человеком. И через несколько дней, когда между Достоевским и Гоголем будет два метра, когда Коля и Фёдор будут грунт и поверхность, Фёдор узнает о Гоголе всё самое наилучшее.