Пролог. Нью-Йорк, наше время
Stopped into a church I passed along the way Well, I got down on my knees And I pretend to pray You know the preacher like the cold He knows I'm gonna stay California dreamin' On such a winter's day The Mamas & the Papas
Изабо Гонсалес – да, Изабо, не Исабель: мама обожала «Леди-ястреб» – по отцу была испанкой, а предки матери жили в Л. А., наверное, ещё когда Город Ангелов был всего лишь окружённым индейскими племенами поселением испанцев. По крайней мере, Изабо хотелось в это верить. Ей нравилось испанское прошлое родного штата, и, конечно, нравился благородный разбойник Зорро (а не какой-то там Бэтмен). А ещё Изабо уже восемь лет писала киносценарии. Но сейчас вместо привычного солнечного пейзажа ее окружал заснеженный Нью-Йорк. Вообще, в жизни Гонсалес явно началась черная полоса. Никаких трагедий, просто после того, как ушел Роджер, моральных сил хватало лишь на то, чтобы продолжать существовать. И в какой-то момент она послала все к дьяволу и, как говорится, сменила обстановку. Не помогло. Здесь Изабо была явно не на своем месте. А вчера… Неважно. Главное – сейчас на столе перед ней лежит настоящее рождественское чудо: никому не известная рукопись анонимного автора. Давным-давно кто-то сочинил историю про синеглазого капитана Монастарио, выжившего после бедствия по имени Зорро (выжившего после чумы, эхе-хе). А на роль антагониста в диснеевском сериале взяли Бритта Ломонда… Потрясающее совпадение! Хотя нет, вряд ли. Автором рукописи с 99% вероятностью был фанат диснеевского сериала. Но написан текст действительно давно. Взгляд Гонсалес заскользил по строчкам, напечатанным ещё на машинке, и она ощутила небывалый прилив сил. Изабо держала в руках целый роман! Если его немного переделать и экранизировать с умом… Ну да, ну да, это будет фильм, рассчитанный на любительниц мучимых роковой страстью стервецов, но все равно – ух! К слову, родители рассказывали, что имя «Энрике» было ее любимым именем в детстве. Надо же. Итак, красавец Энрике – натура непростая. А еще – очень страстная. Диего же – молодой идеалист, готовый умереть за свои убеждения. (А еще позёр, совсем немножко.) И, как и в диснеевском сериале, их взаимодействие высекает искры. От избытка эмоций Изабо даже создала текстовый файл. Для нее, помнящей «Знак Зорро» Джонстона Маккалли почти наизусть, не составило труда по памяти напечатать: «Он редко носит шпагу, и я сомневаюсь, чтобы он умел владеть ею – но он мой друг! Пылающие черные глаза прекрасных сеньорит не трогают его. Все же, клянусь, он образец мужчины! Музыка и поэты, ха! Разве он не имеет права на это, раз это доставляет ему удовольствие? Разве он не дон Диего де ла Вега? Разве в жилах его не течет голубая кровь, и разве у него нет обширных земельных владений, громадных складов, наполненных добром? Разве он не щедр? Он может встать на голову или носить юбки, если ему нравится – все же, клянусь, он образец мужчины!», «Беспокойные нынче времена! Неужели я никогда не смогу помечтать о музыке и поэзии?» – и, наконец: «Любить – значит верить, сеньор». Любить – значит верить… Не так ли, Роджер?